Роман-царевич
Шрифт:
Многие ушли, кое-кто остался. Архимандрит, игуменья, молодой священник, несколько дам, Антипий Сергеевич. Кто-то предложил «пропеть». Дама с растерянными глазами села за рояль.
И Литта, которой удалось наконец выскользнуть незаметно, слышала, удаляясь, звуки: «Хвалите имя Господне».
Нестройное было пение, даже дикое, но усердное: каждый старался от полноты сердца, но ведь это был случайный хор, и напевы, как сердца, у всех оказывались разные.
Глава
СПЕШКА
С головной болью, усталый и слегка простуженный, вернулся Роман Иванович домой.
В маленькой передней наткнулся на чемодан.
А войдя в первую комнату своей квартирки и повернув яркое электричество, увидал на диване спящего Флорентия.
Не удивился, — он его ждал. Именно вечером. Флоризель умеет приезжать с какими-то необычными поездами.
Было совсем не поздно — двенадцатый в начале. Хотя голова и болела, но настроение у Романа Ивановича было скорее приятное. А явление Флоризеля совсем развеселило его.
Потихоньку вышел, переоделся, в миг приготовил чай на спиртовке.
— Флоризель, вставай. Этак ты до утра проспишь.
Флорентий повернул голову, щуря на свет глаза и улыбнулся еще впросонках.
Потом, живо опомнясь, вскочил.
— Здравствуй. А я с дороги… Ждал тебя. Сам не знаю, как уснул.
Поцеловались. Флорентий умылся, посвежел, — ни сна, ни усталости как не бывало. Сели пить чай.
— Ты что, Роман? Лицо утомленное.
— Голова болела. Проходит. Разные тут вещи… неприятности.
— У тебя? Что такое? Серьезное?
— Может быть. А, может быть, нет. После. Рассказывай. Впечатление?
— Впечатление превосходное, — оживился Флорентий и начал описывать Михаила, Наташу, старого профессора, — всех обитателей дачи с башней. Сменцев слушал, не прерывая. Знал, что Флорентий должен сначала высказаться «лирически», а потом уж сам перейдет к делу.
Лирика на этот раз кончилась довольно скоро. Из нее Сменцев тоже извлек много для себя полезного.
— Ржевский, по моему мнению, ценнейший человек для нашего дела, — уже совсем серьезно говорил Флорентий. — Если бы нашего не было, он свое бы начал, рано или поздно, на тех же основах. Вот мое убеждение.
— Рано или поздно. То есть поздно?
— Не знаю. Вероятно… не сейчас, — несколько смутившись, сказал Флорентий. Он дал слово Михаилу молчать о личных глубоких его сомнениях. — Сейчас есть у него внешняя связанность еще… или фикция связанности. Он — нигде и ни с кем, но это… как бы тебе сказать? Еще не официально.
— Очень хорошо. Такая официальность была бы сейчас и нежелательна. Ржевский, как единица, весьма приятен,
Роман Иванович не кончил, задумался.
— Роман, не хочешь же ты, чтобы Ржевский действовал с нами тайно, пользуясь силами коллектива, к которому он уже внутренне не принадлежит? Это был бы обман. Мы не можем ему это предлагать.
Сменцев рассеянно поднял глаза на товарища.
— Что? Да… Нет, конечно… Сложные вопросы. Ты прав, мне надо съездить туда самому. Дело пойдет. Вот что, друг: а ты завтра — в Пчелиное.
— Завтра?
— Да, в двенадцать дня. Там неладно.
Роман Иванович встал и прошелся по комнате, хмурясь. От головной боли у него слегка подергивало правую бровь, и лицо казалось совсем кривым.
Флорентий слушал. Из скупых, отрывочных слов Романа Ивановича выяснилось, что на хуторе действительно было неладно. Отец Варсис крутовато повел дело с беседами. На вторую уж собралось полсела. На частные, днем, стали приходить. Из Кучевого тоже. Дьякон расцвел и осмелел. И споры были, всего было. Подъем громадный.
— Так это великолепно! — вскрикнул Флорентий.
— Погоди. Появились из чужих мест. От Лаврентия, из Спасо-Евфимьевского, знаешь? В пятнадцати верстах он. Народ горячий, буйный…
— Ты у этого Лаврентия был, Роман?
— Был. Ну, дальше. Попались как-то наши брошюрки. К счастью, выдранные листки одни, — мне случайно исправник показывал. Словом, сейчас это не ко времени. Рано. Варсиса я увез, благополучно и даже хорошо, — он умеет замазать, что следует. Но дьякон остался. И так как волнение продолжается, то он может наделать глупостей. Поезжай. Придется потрудиться.
— А легенды, Роман?
Сменцев пожал плечами.
— Всего есть. Разберешься. Крепче узду натяни. Легенды — тем лучше. Их не бойся. Пусть закипает котел, но крышку пока держи плотнее. Увидим, когда открыть.
Давно привык Флорентий к другу своему, понимал его, верил ему. Но теперь вглядывался он в темное лицо, суровое, непроницаемое, с подергивающейся бровью, — и ему стало как-то не по себе. Немного холодно, немного страшно.
— Понял? Едешь, значит? Утром еще поговорим.
— Завтра очень мне не хотелось бы, Роман. Завтра я хотел отца повидать. И потом сестричку… Юлитту Николаевну. Ржевскому обещал. И письмо у меня к ней.
Сменцев сдвинул брови.
— Как знаешь. Но отца ты можешь повидать утром, — непременно повидай, возьми денег, он знает, — а Юлитту Николаевну не увидишь все равно. В дом графини сразу не можешь заявиться. Нужно тогда оставаться несколько дней.
Флорентий молчал.
— Я сам из Пчелиного всего два дня, с Варсисом. Ждал тебя. Каждый час дорог. Дело очень серьезное.