Роман Флобера

Казаков Владимир Игоревич

Потом мы пили уже на берегу канала. Там сбоку от пристани есть еще такие полудевственные, без бетона, огрызки берега. Потом мы жгли костры из плакатов еще советских времен, типа «Купаться запрещено» и «Будь осторожен при сходе с трапа!».

Потом я заставлял Веронику читать из споковского бреда целые куски. Вроде: «Половые органы. Самый простой и распространенный метод – это ничего не делать с половыми органами мальчиков. Он становится более чувствительным и застенчивым».

– Видишь, что пишут умные американцы, царствия им небесного! Ничего не делать с половыми органами мальчиков! А ты?! Эх, девушка!

Глянь, какая счастливая и светлая жизнь ждет тебя, если ты покончишь с непотребным куртизанством!

При этом я театральным жестом показывал на блюющего в канал имени Москвы Годунова. О «ракете» до Аксакова уже давно никто и не заикался.

Когда я в очередной раз очнулся, взгляд споткнулся об изобилие пустой посуды вокруг. Причем, не валяющейся как попало, а аккуратно разложенной в виде огромного кольца.

– Наверное, бедуины в пустыне именно так кладут волосяной аркан вокруг стойбища, чтобы к ним ночью не пробралась змея! – сразу догадался я.

Я застонал и увидел у костра Андрюху, медленно ходящего вокруг девушки. Освещенная бликами костра и почти полной луной, рожа Годунова была на редкость одухотворенной. Вероника смотрела ему в рот и что-то записывала.

– Вы чего?! – потряс головой я и сразу больно треснулся затылком о землю.

– Обуча-аемся грамо-отному право… прямо… короче, писа-ать без ошибок тренируемся. Итак, Вероника. На-а чем мы остановились? С новой стро-оки. – И Годунов продолжил, почти не запинаясь: – Лев Кассиль. «Что это значит – нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек биографию. С биографией родятся только наследные принцы».

Готово? Дава-ай дальше, с но-овой строки…

А.С. Пушкин. С новой строки. «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но переменять его на четвертого не желаю: от добра добра не ищут».

Готово? – опять спросил Андрей и хлобыстнул еще водки. – Так, прекрасно. Еще одно. С новой стро-оки. Борский. «Весточка моя с синего моря-океана. Здесь сильно штормит, боимся, как бы не потонуть. Боцман наш по болезни уволился, шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми – вечно твой друг».

– Фокс! – добавил я и отрубился опять.

Очнулся я дома. В одежде. Правая рука была жесточайшим образом раздавлена задницей. Зверски скрюченная левая держала прозрачный пакет, сквозь который сияла початая бутылка водки под страшным названием «Магический кристалл». С масонским очком, вписанным в треугольник, на грязной этикетке. Звонить Веронике и Андрюхе было совестно и тошно. До такой степени, что я немедленно пополз в сортир. И сквозь магический кристалл я, там-та-дам, стоял блевал!

Шестая глава

Романтичность нутра у меня, к сожалению, неистребима. Например, я долгие годы летними вечерами ходил на свой гребаный канал имени Москвы. Смотреть, как слева, ближе к линии горизонта, на шлюзе поднимаются разноцветные огоньки теплоходов. Причем в здравом уме и на трезвую голову. Это не лечится.

Вот и я сегодня решил помучить мозги на свежем воздухе. После недавнего посещения псевдо-Аксакова район канала, там, где провожают

пароходы, совсем не так, как поезда, вызывал у меня истерическую дрожь. Поэтому для освежения мозга надо итить в другую сторону, там у меня пруды. Сто лет назад, годков двадцать мне было, меня с этих прудиков везли в винный магазин в ковше экскаватора. А при советской власти такой способ передвижения как-то не особо приветствовался. Чем тогда эта бодяга закончилась, уж и не помню, но сей казус зарегистрировался в сознании.

Спустившись вниз, я с недоумением обнаружил в почтовом ящике нечто. В красивом звездно-полосатом конвертике, который я с некоторым беспокойством откупорил, было написано:

«Дорогой друг Николай! Приглашаем вас в парк Кусково, на празднование годовщины независимости США».

И дальше следовала подобная мутотень. Я крепко задумался. В последний раз ко мне в письменном виде со словами «Дорогой друг» обращались, э-э, в 1984 году. И ничем хорошим это тогда не закончилось. Мысли о мирной прогулке по местным прудам сразу растопырились и зачахли. Я дошел до магазина, взял пива, сел на лавочку и принялся думку думать.

Советская власть у меня внутрях неистребима. Так же как и гребаная романтичность. Интересно, что же следует из этих двух предположений?! Да ничего из этого не следует! Я сразу вспомнил, как в этом чертовом восемьдесят четвертом служил в ракетных войсках стратегического назначения. После того как бросил иняз, меня, естественно, загребли в ряды. Так вот, мой однокурсник Виталик послал мне в сверхсекретную часть в Белоруссии письмецо с двумя бумажками. Одна из них представляла бланк госдепа США со всеми печатями и раскорячившимся вражиной-орлом, на котором было мило так написано: «Дорогой друг Николай! Благодарим вас за сообщенные нам сведения, представляющие для нас чрезвычайнейший интерес…» и т. п.

Другая представляла собой копию чека на двадцать тысяч долларов в каком-то мексиканском банке.

После этой весточки я ежедневно с полгода вместо ударной службы на благо Родины сидел в кабинете местного следователя КГБ и писал объяснительные записки. Ну как было объяснить, что этот шутник-однокурсник свистнул копии бланков в «Интуристе», где работал, стер половину и закорячил меня!

Потом, конечно, все выяснилось. Виталика в Москве турнули с работы, и все постепенно утряслось. Но я то уже был на грани признания в шпионаже в пользу Америки! И в пользу Нижнего Тимора! И Заднего Занзибара!

Так что от писем, посланных американскими товарищами, я ничего хорошего не ждал. Где они вообще раскопали мой адрес?! Может, в архивах Лубянки, где покорно желтеют протоколы моих допросов?! «Дорогой друг», блин!

Нервы что-то стали ни к черту! А может, правда сходить? Не покусают же. КГБ давно кончился, как и Советская армия. В Кусково, в парке-то, красиво и хорошо. Свежий воздух оживляет тягу к прекрасному. Не к празднику американскому, конечно, а там Шереметевский дворец XVIII века и все такое. Все, надо двигать. С кем? Одному скучно. Хотя роль отца-воспитателя уже слегка действовала мне на то, что в медицинской энциклопедии называется нервами, понятно, что ехать надо с Вероникой. А еще? Тут два пригласительных, на два лица. Опять Годунова? Да хватит мне одной рыбалки! Ладно, придумаю по дороге.