Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
А потому Роман, хоть и недовольный - его детище, его снем и новый порядок княжения на Руси почил в бозе, ибо все князья смотрели Всеволоду в рот, а он не желал ничего менять!
– но всё же шёл на пир с твёрдым решением, которое было по нраву ему самому. Удоволит оно и Всеволода, и всех, кроме Рюрика Ростиславича… Но вот его-то ни Роман, ни Всеволод утешать не хотели.
На пир были приглашены все - не только бояре и владимирские послы, но и до сей поры обретавшиеся в Киеве князья: Ингварь Ярославич, Мстислав Немый, двое из четырёх братьев
Как обычно, первую чару подняли за старшего князя, после пили за Всеволода Большое Гнездо и всех присутствующих князей по отдельности. Киевские бояре старались вовсю, выслуживаясь перед новым князем, - выхвалялись, клялись в верности. Боярин Чурыня пожелал поднести князю в дар лучшего коня своего табуна. Сдеслав Жирославич от полноты чувств обещал умереть за Романа и клялся, что коли тот поведёт их на половцев, половину своей добычи отдаст князю без спора. Выслушав речи бояр, Роман встал, поднял перед собой наполненный вином турий рог.
– Братья-князья и вы, бояре волынские и мужи киевские!
– молвил он, и застолье понемногу стало стихать.
– Хощу поведать вам о своём решении. Любо мне сидеть в Киеве, любо быть вашим князем. Сие есть великая честь для меня. И то, что приняли меня мужи киевские, и то, как обласкан я был киянами, - я сего не забуду. Любы вы мне.
– Ты наш князь!
– закричали бояре.
– Тебе верны до скончания века! Живот положим за тебя! Только ты и достоин княжить в Киеве!
– Мономахов корень!
– басом провозгласил боярин Чурыня.
– Владимир Мономах воскрес в тебе, княже!
– И сие зело лестно мне слышать, - кивнул Роман.
– Но покажу я себя более достойным, ежели уйду из Киева.
В палате повисла изумлённая тишина, а потом её нарушил гул голосов.
– Да как же это, княже? Да на кого ж ты нас бросаешь?
– загалдели все.
– Да как же мы без тебя? Останемся яко овцы без пастыря! Неможно Киеву без князя!
– Да как же без князя-то?
– улыбнулся Роман.
– Даю я вам князя. И не худого гнезда сокола - своего подручника Ингваря Ярославича луцкого. Встань, Ингварь Ярославич! Пущай поглядят на тебя кияне!
Тот сидел по левую руку от Романа, между Мстиславом Немым и Ростиславом Владимировичем и, услышав своё имя, застыл столбом. Понукаемый князем, он встал, смущённо хлопая глазами и отказываясь верить. Отец его, Ярослав Изяславич, умер, не побывав на золотом столе, и сын его был уверен, что всю жизнь и проживёт в Луцке, служа двухродному брату. И тут такая несказанная удача. Ингварь и верил, и не верил.
А Роман повыше поднял турий рог и, громко провозгласив:
– Здоровье Ингваря Ярославича киевского!
– выпил до дна.
Спеша выслужиться, бояре стали один за другим поднимать свои чаши. Смекнули они - нет у Ингваря своих советников. И ежели кто ловок да удал, сумеет при таком князе взлететь выше, чем мечталось.
А
5
Всеволод удовольствовался таким решением, но не смирился Рюрик Ростиславич. Обозлённый на весь мир, он желал отомстить и, прознав, что в начале осени Роман Мстиславич воротился в Галич, к жене и сыну, понял, что его час настал.
На Руси у него больше не было союзников - связываться с неудачником и пытаться отвоевать для него Киев, споря с сильнейшими князьями Руси, Романом Мстиславичем и Всеволодом Юрьичем, охотников не находилось. И Рюрик решил прибегнуть к средству, к которому обращались многие князья и до него.
Выехав осенью с малой дружиной и небольшим, доверху груженным дарами обозом, Рюрик устремился в степь. Далеко обходя большие города и торные дороги, стараясь не попасть никому на глаза, чтобы раньше времени не подняли тревоги, он шёл на поиски половцев.
В дороге его застигла осенняя распутица, пришлось задержаться. Дороги размыло, колеса подвод вязли в грязи по ступицу, волы и кони выбивались из сил. Но вскоре подморозило, пошёл первый снег, а когда раскинувшаяся перед Рюриком равнина покрылась снегом, дозорный увидел у самого окоёма чёрные точки - половецкие разъезды.
В ту зиму хан Кончак зимовал в низовьях Днепра, на левом его берегу. В низине между двух холмов возле небольшой речушки беспорядочной толпой стояли юрты, между ними задирали к небу оглобли повозки, дымились костры, вокруг бегали ребятишки и бродили собаки. Скот и кони табунщики пасли в стороне, и Рюрик с дружиной сперва выехал именно на пастухов, перегонявших стадо на новое место. Они-то и упредили Кончака, что к нему пожаловали гости с Руси.
Хан скучал и приказал допустить урусов к себе. Он развалился на подушках в шатре, потягивая айран, справа и слева сидели младшие ханы и беки, а Рюрик и его советники расположились напротив. Поджав под себя ноги, морщась от непривычной позы, вручский князь терпеливо прихлёбывал из пиалы мутноватый кумыс.
Кивая головой, Кончак слушал через толмача его рассказ. Потом подумал, пожевав толстыми губами, бросил повелительно-неприязненный взгляд на рабыню-уруску, подававшую хану и гостям заедки, и молвил:
– Так ты хочешь, коназ, чтобы я пошёл войной на Русь? И куда же ты хочешь меня позвать?
– Великий Кончак, - Рюрик подался вперёд, - я зову тебя на Киев.
Кончак выпрямился, обвёл взглядом своих советников. Те качали головами, цокали языками, обменивались восклицаниями:
– Ой-ей! Киев-град!.. Харош град! Ой-ей! Харош град! Крепкие стены, много добра, много скота и рабов!.. Ой-ой!