Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
– Что будем делать, бояре?
Советники переглядывались. Многие понимали, что творится на душе у Романа. Особенно старые его бояре - Вячеслав Толстый, Иван Владиславич, Мирослав Рогволодович.
– Прав ты, княже, негоже Рюрику спускать учинённое им зло, - наконец, покашляв, изрёк воевода Вячеслав.
– Тебя зовут соколом, и львом рыкающим величают гусляры в былинах. Ты во всём достойный потомок Владимира Мономаха. Твой дед Изяслав был старше Рюрикова отца Ростислава в племени Мстислава Владимировича Великого. Тебе и решать судьбу овручского князя. Но смирись и положись на волю Господа. Коли захочет Господь кары - сам предаст Рюрика в руки твои. А что до княжьей крови - то не
– Все ли согласны с боярином Вячеславом?
– Роман обвёл взглядом бояр.
Те закивали головами.
– Положись на судьбу, - добавил Мирослав.
– Сужден был тебе Галич - вот и стал ты его князем. Коли суждено тебе покарать Рюрика - покараешь ты его. А лишнего греха на душу брать негоже.
Роман долго молчал, закрыв лицо рукой. Враг его был рядом - только руку протяни. Но, видно, правы бояре - не настал покамест его час.
– Что ж, так тому и быть, - молвил он, вставая со стольца.
– Примирюсь с Рюриком.
А Рюрик тем .временем не находил себе места. Как волк, обложенный в засаде, метался он по своему терему, ругался на бояр, поколачивал холопов, однажды замахнулся на княгиню. Дочери Предславе кричал при всех, брызгая слюной:
– Романко твой всему виною! Видать, пока вовсе меня в могилу не сведёт, не успокоится зверь лютый!
– Да что ты, батюшка?
– по старой памяти пробовала утешать его Предслава.
– Да кто тебе смерти-то желает?
– Кто? Да все! И Романко твой первым!.. А ты цыц, ты первая его потатчица! Сколь он тебе лиха сотворил, а всё не успокоишься!.. Эх, дуры бабы! Вечно одно у них на уме…
Предслава уходила к себе и долго плакала. В глубине души она по-прежнему любила Романа, подолгу металась без сна на своём пустом одиноком ложе. Во сне часто приходили к ней дочери - Феодора и Саломея, приводили с собой отца. В такие ночи Предслава просыпалась вся в слезах.
Больше для виду упирался Рюрик. Не был он ни глуп, ни слишком себялюбив и понимал, что сила одолела силу. Просто не хотелось ему верить, что вот так и кончится его слава. Но терпеть осаду Вручий бы не смог. И вот однажды в начале березозола-месяца [66] послал он в стан к Роману своих бояр, Славна Борисовича и Сдеслава Жирославича. Они и передали Роману и Всеволодовым боярам, что Рюрик согласен пойти на мировую.
66
Березозол - старинное название месяца марта.
Такого дела ради пригласил он бывшего своего зятя и его людей в свой терем. На поварне два дня пекли, жарили и варили, готовя почётный пир. Кормить собирались не только самих гостей, но и их дружину, а вручцам Рюрик выставлял из своих погребов несколько бочонков мёда.
Накануне пира все пошли в Рождественский собор, где стояли службу. Рюрик с семьёй с одной стороны, Роман и его бояре - с другой. Предслава держалась позади всех и с тревогой и ревностью смотрела на бывшего мужа. На висках его резче обозначилась седина, первые белые волосы замелькали в короткой курчавой бороде, но в движениях он был так же порывист, лик его так же был строг и красив, глаза горели так же ярко, голос был силён, плечи широки и стан прям.
Сегодня сила была на стороне Романа. И после того как священник провозгласил хвалу Господу, к алтарю вышли Всеволодов боярин Михаил Борисович и Рюрик Ростиславич, и вручский князь торжественно поцеловал крест, мирясь с Романом и клянясь ходить подручником не только у Всеволода Юрьича, но и у детей его. А когда Роман закрепил эту клятву и Рюрик поклялся и ему в любви и верности, у стоявшего рядом с Предславой Ростислава на глаза навернулись слёзы.
– Батюшка, что ты делаешь, - прошептал он отчаянно и зло.
– Что ты делаешь, батюшка? Господи, за что?
Предслава готова была понять чувства брата, но что она могла поделать, и разве она, женщина, могла осознать всю меру отчаяния молодого князя. Ведь Рюрик только что навсегда отрёкся для себя и своих детей от старшинства в роду, стал одним из многих князей, которым не видать было Киева как своих ушей. Отныне лишь дети Всеволода, Романа Мстиславича, Ольговичей и Рюриковых братьев могли спорить за Киев. Но ни Ростиславу, ни Владимиру великими князьями быть уже не суждено.
Рюрик это понимал и потому выходил из собора, не поднимая глаз. Вокруг раздавались радостные клики - вручцы приветствовали князей и праздновали избавление от страха осады. Но Рюрику казалось, что они радуются его поражению, и он старался шагать шире и сжимал кулаки в бессильной ярости.
Пир начался, как обычно. Подняли здравицу сперва за великого князя, за Всеволода. Потом пили за Романа Мстиславича, второго по силе и первого князя в южной Руси. И лишь после - за хозяина дома. Спеша залить вином горечь поражения, Рюрик каждую чару выпивал до дна. Пить он уже привык и вливал в себя вино, не чувствуя вкуса.
Роман сидел от него по правую руку, напротив Ростислава Рюриковича. Во всём они были разны - Ростислав высок, костист и худощав; Роман среднего роста, широкоплеч и коренаст. Один был светловолос, другой тёмен, как ворон. Ростислав пошёл в Рюриковичей, а сестра его Предслава - в половецкую родню.
Упоминание о жене неприятно смутило Романа. Он видел Предславу мельком - сперва при встрече, после в соборе. В душе больше ничего не было к этой женщине. Наоборот - память тут же подсунула образ Анны с желанным сыном на руках. Маленький Данилка вовсю бегал по терему, топоча крепенькими ножками, и понемногу лепетал. «Тата, тата», - как наяву, услышал Роман его голосок и неожиданно улыбнулся. А ведь и этот сидящий напротив него сердитый князь тоже когда-то был маленьким мальчиком…
– Рюрик Ростиславич!
– громко сказал Роман, и все невольно обернулись в его сторону, ловя каждое слово. Рюрик насторожился.
– Ты уже целовал крест стоять по всей воле Всеволода владимирского, так пошли посла к свату свому, да и я пошлю мужа свово. Ты да я, вместе будем просить, чтобы Всеволод сызнова дал тебе Киев в держание!
Ростислав встрепенулся, словно его ударили. Бояре заинтересованно заворчали, а Рюрик, выпивший чуть ли не в два раза больше любого другого на пиру, разинул в удивлении рот. Когда же до него дошло, что предлагал Роман, он вскочил, взмахнул рукой, в которой была зажата чаша, обрызгал остатками вина сидящих рядом и закричал на всю палату:
– Вина! Ещё! Не жалеть!
– И, рухнув на столец, захлебнулся смехом сквозь слёзы.
4