«Роман-газета». Век великой литературы
Шрифт:
Усиливается политический контроль над советскими писателями. Многочисленные литературные группировки ликвидируются. В 1934 году собирается Первый всесоюзный съезд писателей, создается Союз советских писателей – аналог «министерства литературы», просуществовавший до самого конца СССР.
Литература становится государственным делом. «Инженеры человеческих душ» все теснее привлекаются к работе на «заводе» по созданию «нового человека» под руководством «конструкторского бюро» – ВКП (б).
В СССР к середине тридцатых годов практически полностью ликвидировали неграмотность. Несмотря на трудности с товарами и продовольствием, были предприняты беспрецедентные меры по открытию новых библиотек, наполнению литературой уже имеющихся. Избы-читальни появились во всех, даже самых нищих
Такая политика – поддержания низких цен на печатную продукцию – будет продолжаться на протяжении всех лет существования СССР.
Вторая половина тридцатых годов – время так называемого «большого террора» – один из самых драматичных и противоречивых периодов в истории СССР. Прежде «карающий меч революции» сносил головы белогвардейцам, буржуям, прочим «бывшим», а также тем, кто выступал против новой власти с оружием в руках. Достаточно вспомнить мятеж в Кронштадте или восстание крестьян в Тамбовской губернии.
В 1937-м «ежовые рукавицы» вцепились в горло старым большевикам, представителям «ленинской гвардии», занимавшим важнейшие государственные посты. Сначала был ликвидирован «военный заговор». Были приговорены к расстрелу Тухачевский и ряд высокопоставленных командиров Красной армии. Затем настала очередь других видных государственных деятелей: Ягоды, Рыкова, Каменева, Зиновьева, Бухарина, врачей, «отравивших» Горького. По всей стране рабочие, крестьяне, интеллигенция, в их числе и писатели, на митингах, в коллективных обращениях требовали расстрелять обвиняемых в чудовищных преступлениях бывших руководителей, «как бешеных псов». В органы НКВД была направлена специальная телеграмма, разрешавшая применять к арестованным «меры физического воздействия». Она развязала руки следователям, «выбивавшим» из подследственных признания в невообразимых преступлениях.
На открытых судебных процессах обвиняемые руководители признали свою вину, почти все они были приговорены к высшей мере наказания. Пик репрессий пришелся на 1937 год. В 1938 году Ежова во главе НКВД сменил Берия. «Большой террор» пошел на убыль. Сам Ежов, впрочем, как и многие другие мастера «заплечных дел», тоже был расстрелян.
Трактовки эпохи «большого террора» в обществе до сих пор различны. После знаменитого ХХ съезда КПСС, на котором Хрущев сделал доклад о «культе личности» Сталина, «большой террор» посчитали наглядным свидетельством преступной сущности режима личной власти Сталина. Сталин обвинялся в том, что нанес удар по «старой», ленинской, гвардии, то есть, по большевикам «без страха и упрека», которые при царе сидели в тюрьмах, а в 1917-м «делали революцию». Этим людям приписывались высокие моральные качества, которыми, как выяснилось позже, они не обладали. В годы так называемой «оттепели» критика «культа личности» велась под лозунгом возвращения к «ленинским нормам». Последний «всплеск» подобной трактовки случился в конце восьмидесятых – начале девяностых годов, во времена «перестройки и гласности». «Извергам» (Сталину, Молотову, Кагановичу, Берии и т. д.) противопоставлялись «истинные» коммунисты-ленинцы, такие, как, к примеру, Николай Бухарин. Настоящей «медиазвездой» той поры сделалась вдова Бухарина – Анна Ларина, обнародовавшая (по памяти) пафосное «политическое завещание» мужа, сохранившего в сталинских застенках веру в идеалы революции.
Впрочем, последующее открытие архивов, публикация многих документов, в том числе секретных телеграмм Ленина с требованиями «на каждом углу» расстреливать и вешать «попов и прочую контрреволюционную сволочь», придавать террору «массовидный характер» пролили свет на истинную сущность «самого человечного человека» и «ленинские нормы».
После крушения СССР цензура в России была отменена. Многие публицисты и историки стали рассматривать «большой террор» как проявление «высшей справедливости», некое возмездие творцам революции за преступления Гражданской войны,
Впоследствии появились и более глубокие исследования причин «большого террора», уже применительно к политической ситуации, сложившейся в СССР и в мире к тому времени. Высказывались предположения, что Сталин, предчувствуя неизбежность мировой войны, не был уверен в лояльности «старых большевиков», а потому принял решение коренным образом обновить государственный аппарат, избавиться от погрязших в коррупции и роскоши соратников, доверить судьбу страны молодым, преданным лично ему кадрам из народа. Постепенно раскручивая маховик репрессий, Сталин как бы давал понять «старой гвардии», что ей надо исправиться, перестать заниматься интригами, думать не о сохранении собственной власти, а о том, как выжить стране во враждебном окружении. Но «старая гвардия» не воспринимала сталинских сигналов. Напротив, вынашивала планы его смещения. Тогда-то, мол, и случился «большой террор», был открыт, как выразился спустя многие годы использовавший этот метод Мао Цзэдун, «огонь по штабам».
В истории многое повторяется. Сегодня, к примеру, власть предержащая не может побудить российскую элиту всерьез заняться «борьбой с коррупцией», поскольку коррупция – главное условие существования этой самой элиты.
Не следует забывать, что тридцатые годы прошлого века были отнюдь не «вегетарианскими», по выражению Анны Ахматовой, временами. Через террор прошли многие страны. Что-то похожее на сталинские «чистки» осуществляли Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, Антонеску в Румынии, Хорти в Венгрии, Франко в Испании. Человеческая жизнь в то время ценилась невысоко, а к таким вещам, как «общечеловеческие ценности» и «толерантность», мало кто относился всерьез.
Не обошел стороной «большой террор» и советскую литературу. Одни писатели, в их числе такие известные, как Исаак Бабель, Борис Пильняк, были расстреляны. Умер в лагере Осип Мандельштам. Немало литераторов отправились в тюрьмы и ссылки. Не лучшая судьба ожидала и тех, кто вернулся в эти годы в СССР из эмиграции (Марина Цветаева). Одним «инженерам человеческих душ» приходилось на собраниях и в печати клеймить других, объявленных «врагами народа». Большинство делало это вынужденно, но некоторые проявляли излишнее рвение. Отголоски тех событий были слышны еще в конце пятидесятых годов, когда многие репрессированные литераторы были реабилитированы и вернулись к профессиональной работе. Одной из причин самоубийства в 1956 году генерального секретаря Союза писателей СССР Александра Фадеева стали муки совести за вынужденное участие в репрессиях собратьев по перу.
Во второй половине тридцатых годов на страницах «Роман-газеты» публикуется ряд произведений, ставших впоследствии классикой советской литературы: «Дорога на океан» Леонида Леонова, «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева, «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Николая Островского, «Танкер „Дербент“» Юрия Крымова, «Одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова.
Тема Гражданской войны в Испании представлена произведениями американского писателя Э. Синклера «Они не пройдут» и «Испанским дневником» известного журналиста и пламенного пропагандиста сталинских достижений Михаила Кольцова, вскоре арестованного и расстрелянного.
Можно обратить внимание на то, что практически каждый год в «Роман-газете» публикуются объемные произведения Василия Гроссмана («Глюкауф», «Степан Кольчугин») и Ильи Эренбурга («Не переводя дыхания», «Что человеку надо»). Впоследствии оба эти автора оказались в первых рядах борцов со сталинизмом. Гроссман написал «диссидентский» роман «Жизнь и судьба», а по названию повести Эренбурга «Оттепель» до сих пор характеризуется эпоха хрущевских «послаблений» в общественной жизни страны.
В эти годы в «Роман-газете» выходят и откровенно конъюнктурные творения известных писателей: «Хлеб (Оборона Царицына)» Алексея Толстого, «Я сын трудового народа» Валентина Катаева, «Мы, русский народ» Всеволода Вишневского.