Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
— И не надо! — замахал на него руками Ник.
— Туши — как чугунные…
— А у нас — пила!
— Если я кого с вами пошлю и что с бойцами случится, мне под трибунал. Каждый боец на счету.
— Ради бога! Мы сами.
— Сами, сами, — пробурчал Пургин, кривясь. Позвал — Валька! А ну, сваргань нам кипяточку. И разыщи Кононова. — Пургин встал, остановился напротив Володиной мамы. — Подрывника пошлю вперед. Рванет он тушу, а уж разделывайте вы ее сами. Ох, рука ноет. А санитара убило сегодня…
— А вы
— Волков? Ну да! — Лицо Пургина дрогнуло в улыбке.
— Покажите-ка мне вашу руку, — сказала мама и стала ее разбинтовывать.
До ночи, когда можно будет, как выразился Пургин, «шурнуться на нейтралку», было еще далеко. Ник пристроился в уголке блиндажа на брошенные прямо на пол матрацы и спит. Володя лег рядом. «Фьялка. Куда ты пропала? Фьялка, — бубнил в противоположном углу блиндажа телефонист. — Фьялка, я — Незабудка. Фьялка, докладывайте обстановку. Так. Слушаю».
Володя закрыл глаза. Как тепло. Тихий говор: это мама с Пургиным. Бурный храп. Жизнь…
…Ярко светила луна. Казалось, будто распаленный лунный свет серебристыми струйками лился с неба и растекался по холмам и полям, лежавшим впереди окопа, и по проволочным заграждениям. За проволокой сухо ахнуло, и Володя увидел, как посредине поля взметнулся белесый столбик снега. И тотчас с немецкой стороны застучал пулемет, в небе полыхнули одна за другой несколько ракет. Огненная трасса прошила где-то морозный воздух, и пули, как гаснущие искры, упали где-то далеко в тылу позиции. Послышался шорох. В окоп кулем свалился боец в белом халате.
— Что так долго? — спросил Пургин. — Нашел коняшку?
— Нашел. Рванул… Выковырнуло его изо льда, — ответил боец. Пули вдруг прошлись по краю окопа, и посыпались куски смерзшейся земли. Ярко-желтая ракета вспорхнула в небо.
— Очень большой риск, — сказал лейтенант Пургин. — Луна!
Он полз впереди. Володя с санями — за ним. Мама подталкивала сани, и он, оборачиваясь, шипел на нее:
— Отстань. Сказано ж на расстоянии пяти метров!
— Застревают же, — оправдывалась мама. — Вот видишь, опять. Вот видишь.
Два желтых шара всплыли. Володя вжался в колючий снег. Какая яркость! Ощущение было таким, что сотни вражеских глаз разглядывают их. Вот сейчас вжарят из пулеметов, вот сейчас…
Одна из ракет рассыпалась искрами. Вторая упала в снег.
Снова поползли. Вот ложбинка, про которую говорил лейтенант Пургин, здесь уже безопаснее: спасает от пуль, пролетающих выше нее. Здесь и побросали осенью подстреленных коней… А вот и вывороченный взрывом. Приподнявшись на четвереньки. Ник кинулся к черной, с задранными ногами конской туше и замахал руками: быстрее. Они начали пилить.
…До зоопарка добрались поздно вечером. Пока с помощью Софьи Петровны рубили и пилили конину зверям, наступила ночь. И Ник
…Вокруг своей «орудии» ходил Саша. Увидев Волковых, замахал рукой: подождите.
— Вовка, я тут несколько хороших досок выгреб из снега, — сказал он глухим, стылым голосом. — Поставил возле твоей двери… Машина наша поломалась, снаряды подвезти не на чем.
— Возьми наши сани! Помоги только дотащить мешок к квартире. И приходи попозже. Будет королевский ужин.
Саша что-то буркнул и, подхватив мешок, зашагал по лестнице, а Володя пошел к Гринькову. Толкнул дверь, она была открытой, и он двинулся на слабый свет коптилки. Укутанный в одеяло Гриньков сидел в кресле, разбирал ноты. Он был, видно, очень слаб. С трудом выпутался из одеяла, собрал ноты, сунул под мышку футляр с трубой и пошел следом за мальчиком…
На заводе, где работал теперь Ваганов, Володю хорошо знали, он там бывал уже несколько раз. Вахтер у двери кивнул: здравствуй, проходи. И показал рукой: направо, Ваганов в цеху.
Лед и снег на ступенях. Холодина. И вдруг — рокочущий и резкий грохот, автоматная пальба. Все стихло. Еще короткая очередь. И опять тишина. Володя потянул запищавшую на петлях дверь. «Б-бах, бах!» — прогремели два одиночных выстрела.
— Черт бы его побрал! — услышал Володя знакомый голос, а потом стук и звон металла.
Окна небольшого цеха были заколочены досками. Темень-то какая. Лишь две самодельные, из снарядных гильз, коптилки едва светили в двух углах цеха. Несколько фигур двигались в одном углу помещения, там было слышно позвякивание металла; в другом углу ходил взад-вперед сутулый человек — Ваганов. Уже с месяц он не появлялся дома, спал на койке, что стояла возле печки.
Цепляясь ногами за какие-то провода, Володя направился к Ваганову. Такой холод, а тот в ватнике нараспашку и без шапки. Желтолицый, бородатый, страшный… Володя окликнул его, и Ваганов несколько мгновений глядел в лицо мальчика, будто не узнавал его, а потом улыбнулся, обнял за плечи, и они вместе пошли к железному столу, на котором стояла коптилка, лежали какие-то блестящие металлические детали и автомат. Патроны насыпаны горкой, под ногами зазвенели гильзы.
— То палит, с-собака, то нет! — яростно проговорил Ваганов и, схватив автомат, направил его стволом в угол цеха.
Будто вся побитая оспой, матово посверкивала там большая свинцовая плита.
Ваганов нажал курок.
Загрохотало. Автомат пальнул короткой очередью и смолк.
— Опытный образец, Вовка. Монтируем линию, чтобы поставить машинку на поток, а он, гад, то палит очередями, то нет… Ничего, сделаем. А как Татьяна Ивановна?
— Нормально, — как можно бодрее сказал мальчик.
— А что у тебя в тряпке?
— Это мы с мамой и Ником на нейтралку ходили, конины добыли… Держите.