Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
Ваганов уставился на промороженный кусок грубого мяса, потом со всей силы грохнул кулаком по столу.
— Пр-рохоров! Прохоров! Мальчишка нам жрать принес, слышишь? На нейтралку он ходил… а мы?.. Что? Не спал трое суток?
— Делайте автомат побыстрее, — сказал Володя. — Я пошел.
Дома уже было тепло, все сидели вокруг гудящей, раскалившейся до малинового цвета печки. Бабушка взглянула на Володю и слабо, как-то виновато улыбнулась ему.
Рядом с ней, накинув шинель на плечи, сидел зенитчик. Широкие его ладони были черными от масла и копоти.
Мясо было жестким и весьма густо
Под утро бабушке стало очень плохо. Она металась под одеялом, стонала. Мама напоила ее подогретым мясным супом, бабушке вроде бы стало легче. Она утихла, успокоилась. А потом закрыла коричневыми ладошками маленькое лицо, будто не желая, чтобы Володя глядел на нее. Вдруг шевельнулась. Она попыталась встать и показала глазами на буфет: — Там… Там!
— Что — там? — спросил Володя и наклонился. Нет, не понять.
Бабушка умерла под утро. Умерла, раскинув руки, будто желая взмахнуть ими, чтобы улететь как птица.
На другой день Володя открыл буфет, стал разглядывать… Бутылки, пустые банки… О чем просила бабушка? Картонная коробка, медный тазик, противень. Фаянсовая посудина, в которой до войны бабушка держала крупу. Володя поднял крышку. На дне банки лежало десятка полтора маленьких сухариков: бабушка утаивала по кусочку хлеба от своих ста двадцати пяти граммов и сушила эти сухарики — для него и мамы.
2
— Кострова, мы переводим вас в другой госпиталь, — сказали Лене, когда она по вызову пришла в отдел кадров. — Вот документы. В ближайшее время госпиталь эвакуируется через Ладогу.
— Хочу остаться в городе, — сказала Лена. — Я родилась тут. Тут похоронен мой отец…
— Это приказ. Идите.
Лена отправилась по указанному адресу. Было так морозно, что, кажется, воздух заледенел, он не втекает в легкие, а ледяными иглами продирается через ноздри и горло. Какая гнетущая, ледяная пустынность. Неужели где-то существует иной мир? Мир тепла, чистых розовых лиц, мир детского смеха? Лена подумала об этом и оглянулась: вяло переставляя ноги, брели молчаливые, похожие больше на огородные пугала, чем на людей, фигуры. Неужели никогда не наступит возмездие, неужели зло не будет наказано? Будет, будет, будет! И эта вера должна дать силы перенести все-все.
Госпиталь, куда направлялась Лена, находился на Петроградской стороне, а она шла с Литейного по Невскому. Свернула под арку Генерального штаба, пересекла площадь у Зимнего. Невдалеке оглушительно громыхнуло. Это боевой корабль бил по фашистам. Еще ударило, еще.
Это уже разрывы фашистских снарядов.
У Лебяжьей канавки Лена спустилась на лед Невы.
Сизая дымка стлалась над серым льдом. Глубокие тропинки были протоптаны к прорубям, будто сетка морщин на белом покрове реки. Там и сям виднелись черные фигуры с ведрами, бидонами, чайниками.
Лена
Идти надо было к Тучкову мосту, но Лена свернула направо, к зоопарку — очень захотелось узнать что-нибудь о своем школьном приятеле. Осталось ли что-нибудь от зоопарка? И вдруг услышала из глубины: «тюк-тюк…» Вроде кто-то дрова колет. Вот и тропинка. Над одним из зданий из трубы курился дым, а возле здания, за железной загородкой… три громадных заснеженных зверя!.. Лена ахнула и побежала, прижалась к ограждению, заглянула внутрь вольеры. Там стояли… три бизона. Бизоны? Но как же… Растерянно улыбаясь, Лена оглянулась, будто желая у кого-нибудь спросить: мне это не кажется? Один из бизонов наклонил рогатую голову и с явно недружелюбным намерением направился к Лене. Его густая грива была вся в снегу, снег лежал на спине, морде, это было так красиво — живое животное, блеск сердитых карих глаз! Лена засмеялась и протянула руку, не пугаясь грозного вида бизона, позвала:
— Иди сюда… Ах, какой ты хороший!
Бизон остановился, внимательно осмотрел Лену, а потом встряхнулся, и столб сияющих в лучах морозного солнца снежинок взметнулся за ним.
Стук топора где-то совсем рядом. Лена обошла здание, снег тут был утоптан, у дверей сани, а чуть дальше виднелась длинная фигура. «Р-рах, р-рах!» — ударял топор. Плахи разваливались поленьями, они были золотисто-желтым и, радующими взгляд своим теплым цветом среди этой ледяной белизны…
— В лесу раздавался топор дровосека, — сказала она. — Вовка!
«Дровосек» обернулся, и Лена увидела скуластое от худобы, глазастое, возмужавшее лицо. Володя несколько мгновений глядел на Лену, потом растерянно — неужели она! — улыбнулся и бросил топор.
— Ленка?! Ах ты, мой старший товарищ! — Володя стал подбирать дрова. — Помоги… Ну и день: Жека у меня в гостях и вот ты…
— Вы живы! Живы! — говорила Лена. — Дай, думаю, зайду, как… как твой старший товарищ.
— А я вспоминал о тебе.
— Володя. За водой надо ехать, голубчик, — сказал Ник.
— Я помогу. — Лена поднялась, взяла свой портфель. — До свидания, сюда уже не зайду.
— А я в библиотеке работаю, — рассказывал Жека. — Умерла моя тетка, вот — вместо нее.
— И читатели приходят? В библиотеку?
— Редко, но приходят. Я объявление написал: «Кто хочет читать, несите с собой дрова». Приносят. Кто полено, кто щепки.
— Жорик где? Что с ним?
— Жив-здоров наш поэт, — улыбнулся Володя. — В заводской газете, он еще с осени патриотические стихи сочиняет, маленькие статейки пишет.
— А ты: вот так, все в зоопарке?
— Тут работаю. — Он усмехнулся и закашлялся. — Понимаешь, это сейчас важнее, чем… — Он опять закашлялся, отвернулся. — Прости…
Они остановились у снежного откоса, ведущего от набережной к реке.
— Садитесь все. Прокатимся… — сказал Володя. — А что с Геркой? Ведь вы были вместе в том бою?
— Ранен он был. Тяжело. Через Ладогу отправили. А где сейчас — не знаю.
На санях стоят две тридцатилитровые фляги, в каких обычно возят молоко, и ведро. Все ж устроились втроем, скатились вниз, потащили сани к проруби.