Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
Что приводит нас сюда? Память? Долг перед павшими? Долг перед живыми? Или непреодолимое желание, пусть молча, исповедаться перед ними, освободить, очистить душу от скверны?
Мы идем вдоль набережной. Здесь «выстроились» фронты, армии, дивизии, полки. Наша с сыном армия — тридцать первая. В ее 352-й стрелковой дивизии воевал Борис Розин, наш старый, верный друг. Комсорг полка, он ушел на фронт, как уходило поколение, родившееся в двадцатых. Из парка мы отправляемся к нему на Фестивальную улицу, куда 9 Мая по традиции приходят и приезжают однополчане — Голицыны, Зилов, Меликсетян…
Когда сыну исполнилось пять лет, я повезла его в Ленинград, на Выборгскую сторону, к дому, в котором родилась. И еще в Лицей, на Мойку, на Черную речку. А в первые дни октября мы поехали в Михайловское. Каждое утро под мелким моросящим дождем мы проходили мимо пушкиногорских старух, у ног которых рядком стояли ведра с антоновскими яблоками, и поднимались по белой крутой лестнице в Святогорский монастырь. Поднимались к Пушкину.
Летом 1976 года мы отважились на необыкновенное путешествие. Маршрут наш начинался в Шушенском. Мы посмотрели Саяно-Шушенскую ГЭС, отдыхали на Чулыме и по дороге Абакан — Тайшет приехали в Иркутск.
…В полдень мы входили в Дом-музей декабристов, дом Сергея Петровича Трубецкого, а следующим утром с букетом ромашек я поехала в Знаменский монастырь. На могиле княгини Трубецкой лежали свежие цветы.
Во второй половине дня мы уже были в Урике. В этой слободе 150 лет тому назад жили на поселении декабристы Волконский, Лунин, Вольф, братья Муравьевы. Никита Муравьев так и остался здесь под высоким небом, и ухоженную могилу его мы легко нашли в центре села у старой, полуразвалившейся церкви.
Я где-то читала, что в летнее время ссыльные декабристы из близлежащих сел съезжались в деревушку Усть-Куду, что на берегу Ангары. Неподалеку от нее находилось местечко под названием Камчатник, где до сих пор сохранились акации, посаженные декабристами. А под акациями стояли каменные скамейки, выдолбленные в скале Сергеем Волконским.
Мы не знали, сколько километров от Урика до Камчатника. Погода портилась, небо потемнело, подул сильный ветер, светлое пшеничное поле ходило волнами, где-то недалеко уже гремел гром. И все-таки мы пошли.
Когда на белую дорогу упали первые крупные капли дождя, я взяла сына за руку, и мы побежали. Дождь догнал нас, вымочил до нитки, а мы прыгали и пели: «Дождик, дождик, перестань!» «Дождик, дождик, перестань!» Дождь и в самом деле стал ослабевать и скоро перестал вовсе. Ветер разогнал тучи, выглянуло солнце, и из-за Ангары через поля, через леса перекинулась к нам гигантская радуга.
Маленькие и мокрые стояли мы посередине земли и слушали тишину…
И вдруг до нашего слуха донеслось урчание мотора. Похоже, по дороге ехала машина. И действительно, из-за поворота вскоре показалось… такси. В это трудно было поверить.
Но через минуту мы уже втискивались на заднее сиденье обычно просторной, а сейчас такой тесной машины — деревенские женщины возвращались с рынка из Иркутска домой, в Усть-Куду. Такси притормозило в центре села. Теперь до Камчатника было рукой подать.
Солнце уже садилось, когда мы пришли на берег Ангары. Кружевная тень акаций лежала на темных каменных скамейках Сергея Волконского. Мы стояли рядом и
В семь лет из Лесного я повезла сына в Норильск.
ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ ВОЕННЫХ ЛЕТ:
Воскресенье, 22 июня, установить общим выходным днем для всех производственных и строительных цехов и предприятий, а также отделов центрального аппарата комбината и лагеря. Работают только непрерывно действующие предприятия по перечню, установленному начальником комбината. (Приказ № 306, 21 июня 1941 года)
…Во время войны, я знаю, они очень хорошо работали. Они были и остались советскими людьми, понимали, что когда-нибудь все прояснится. В работе для этих людей было спасение. (Т. М. Потапова)
…Помню, когда началась война, все разговоры были о войне. Руководители наши, инженеры к политическим по-человечески относились. Дисциплина была очень строгая. (В. Т. Чистяков)
…Механический завод начинался там, где сейчас КСМ, ручной труд, доморощенное оборудование, маленький станочек. В литейном цехе отливали небольшие чугунные чаши кустарным способом. В 1942 году переехали на промплощадку, получили литейный цех… Сложные задвижки делали. Очень мало было привозного. Все для экскаваторов делали у себя. (С. А. Лифшиц)
…Главнейшая задача… как можно скорее, как можно больше дать стране никеля, меди, кобальта. В этом смысле ваша работа, несмотря на тысячи километров, которые отделяют от событий, от фронта, от центра, полностью увязана с борьбой Красной Армии. Если вы подкачаете — в трудное положение поставите Красную Армию. Поэтому не имеете права подкачать и, надеюсь, не подкачаете…
Норильский комбинат во время войны должен обеспечить страну никелем, выдать кобальт для авиации, драгоценные металлы для измерительных приборов, танкостроения, самолетостроения. (Из выступления зам. наркома А. П. Завенягина на совещании актива комбината 8 октября 1942 года)
…Приходилось работать лопатой. Все делали вручную, а план был большой. Помню, лошадей нам забросили. Монголки. А до этого вагонетку руками толкали. Держали интервал в 20 метров, шли друг за другом и толкали. С лошадьми стало легче. Коногоны появились. А в конце войны электровозы.
Я работал на руднике и крепильщиком, и бурильщиком. Плохая вентиляция, выработки без креплений. Многие угорали, камнем убивало. Но мы план выполняли. Деньгами помогали фронту. (В. Т. Чистяков)