Роман межгорья
Шрифт:
Саид сам мало спал в это время и другим не давал отдыхать.
А из Кзыл-Юрты шли хорошие вести от трудящихся кишлаков и рабочих заводов.
Гоев сообщал, что сев начали на всех участках. В кишлаках, колхозах по примеру Караташа идет очистка от кулацких и пантюркистских элементов. Участки включились в соревнование за большевистское проведение сева.
Среди множества сообщений из степи было одно и о женщине, которую спасли в обительской худжре, «жертве вражеского террора». Но, увлеченный общим подъемом, занятый бесчисленными хлопотами, Саид не обратил
XXV
Будто после длительной разлуки или накануне ее, случайно сошлись друзья в гостинице «Интурист». Советская степь с каждым днем превращалась в надежную гавань, куда, напрягая все свои силы, добирается корабль к устойчивому причалу…
Саид-Али глубоко вздохнул и промолвил:
— Вот и все!
Причалил…Надо собраться с мыслями, подвести итоги сложной и успешной поездки… — думал Мухтаров, поглядывая то на Щапова, то на Лодыженко. А тот, прихрамывая, подошел к Саиду, сел возле него на широком кожаном диване и заговорил с деланным спокойствием.
— Конечно, все. А что же еще? Ты сегодня даже совсем не куришь.
— Ха-ха-ха! Не сегодня, Семен, а всю жизнь. Понимаю твое желание успокоить меня, но мне кажется, товарищи, что успокаивать прежде всего надо вас.
Друзья посмотрели друг на друга и залились дружным смехом. Щапов зажег папиросу и предложил Лодыженко.
— Мы с вами будто ждем пересадки на вокзале, — заговорил Щапов. — А может быть, я тут лишний?
— Что? — спросил Саид, поднимаясь с дивана.
— Да видишь… Наступила ночь, элегические настроения одолевают, и сидим, будто потеряли что-то. «Все», говорите, товарищ Мухтаров, и это слово прозвучало так, будто в самом деле все…
Лодыженко перебил Щапова:
— Терпеть не могу этого холодного «выканья»… у вас с Саидом.
Саид и Щапов виновато глядели друг на друга.
— А действительно, Щапов, куда это годится? Сколько пережили вместе, какую силу натиска выдержали, а никак не можем… сблизиться, подружиться. Неужели у вас так много друзей?
— Опять у «вас»? Да что это, черт вас подери, на брудершафт вам надо выпить? Можно и это организовать, — пожалуйста.
Лодыженко подошел к телефону, вызвал буфет.
— Мне захотелось выпить, но не на брудершафт, Щапов! Хочешь, то есть не будешь ли ты брезговать еще и таким другом, как я? Пережили-то мы много, хотя и не одинаковы характеры у нас, но подружиться — было столько возможностей.
— Хочу ли я, Саид-Али? Вы…
— Ну, ну, я тебе «выкну»! — погрозил ему Лодыженко телефонной трубкой.
— Саид-Али, у тебя… у тебя еще не было такого друга, как я.
— А я? — снова вмешался Лодыженко.
— Да, и он, — согласился Щапов. — Мы жили и боролись за одно дело, а на себя не обращали внимания.
— Иногда это очень полезно, — вставил Саид.
— Верно, иногда. Мы старые друзья, связанные одной классовой пуповиной, одной идеей. Хотели бы мы или нет, но дружим и будем дружить. А получалось так, будто мы чужие люди!
— Все это чепуха, Щапов, поверь мне, чепуха. Просто некогда было думать
Саид умолк и подошел к окну. В темных просторах контрастно вырисовывались очертания новостроек, канала и гор, освещенных полной луной.
«Чудесная, никем не нарисованная картина! — подумал он. — Человек не довольствуется одной материальной жизнью. Собственно, и это материальное неотделимо от другой, более высокой организации».
Щапов подошел к Саиду, положил ему на плечо руку, заглянул в глаза.
— Захотелось отдохнуть? — спросил он и лишь тогда понял, что его вопрос прозвучал аллегорически. — Извини…
— Что же, отдых для тела, как еда, — всегда нужен… Души же… отдыхают в борьбе за будущее народа. Попросту говоря, мы представляем собой очень горючий материал. А здесь такая ночь! Я очарован вот этим «ноктюрном», здесь есть чем увлечься, черт побери! Знаешь, вот только на мгновение вспомнилось мне, как я бежал по хрустящей мерзлой земле в Голодной степи пять лет тому назад. Даже страшно стало, когда подумал, что если бы вдруг снова пришлось начинать… А мне кричали: «Вода сюда не пойдет!..»
Лодыженко с официантом накрыли стол и пригласили товарищей ужинать. Две коробки рыбных консервов, масло, вареная картошка, маринованные огурцы и отменная керченская селедка — закуска, достойная встречи на таком вдохновляющем «причале».
— Да ты что, в самом деле пьянствовать собираешься? Коньяк, нарзан…
Они многозначительно переглянулись. Щапов первым сел за стол.
— Ну, товарищи трезвенники, хватит вам читать нотации! Коньяк так коньяк. Я за то, чтобы… его попробовать. Такая чудесная ночь!
А когда они выпили, то и разговор стал оживленнее. Правда, выпили по две рюмки — Щапов и Лодыженко, а Саид ограничился одной. Но не хмель сделал увлекательной беседу. Сидевшие за столом три человека были объединены одной целью, и каждый по-своему ощущал потребность в лирике. В лирике полнокровной, как свет и воздух в новых корпусах новостроек!
Лодыженко заговорил языком безнадежного мечтателя. Как приятно говорить с товарищами о том, что преследует тебя днем и ночью, всю жизнь и что, наконец. Сожжет тебя окончательно. «Горючий материал»!.. Хочется еще больше гореть, хочется пылать ярким огнем и освещать им путь миллионам людей. Он сожалеет, что стал строителем, а не поэтом!
— …Строишь, строишь. Строительство перерастает тебя, становишься перед ним маленьким, как пигмей, возникает ощущение, что ты вдруг здесь уже не нужен… «Так складывается жизнь», — мудро изрекают равнодушные регистраторы календаря… эпоха строительства социализма, обновленное этой эпохой общество, взаимоотношения людей и новые чувства, новая радость, полнота жизни!..
— Отлично! Вот садись и пиши. Пиши трактат, очерк, роман. Правильно, абсолютно правильно. Самому хочется создавать, да, товарищи, хочется… И я чувствую, что способен лишь на одно — строить. Создатель — и он смертен.