Роман о Виолетте
Шрифт:
– Не знаю.
Пристально вглядываясь в нее, я старался определить, не смеется ли она надо мной. Безукоризненно целомудренное выражение лица свидетельствовало об ее искренности.
– Но, кроме попытки поцеловать вас, он предпринимал еще какие-то действия?
– Да.
– Какие же?
– Позавчера, когда я уже легла в постель, кто-то поднялся по лестнице и пытался открыть дверь моей комнаты. Думаю, что это был он.
– Он ничего не произнес?
– Тогда – нет, но днем он подошел ко мне со словами: «Не закрывай сегодня вечером свою дверь,
– И вы все же заперли дверь?
– Еще бы! Тщательнее, чем когда-либо.
– И он явился?
– Пришел, стал поворачивать ручку двери во все стороны, тихо стучался, потом сильнее, приговаривая: «Это я, откройте же, это я, моя крошка Виолетта».
Как вы понимаете, я не отзывалась, а тряслась от страха в своей постели.
Чем настойчивее господин Берюше повторял, что это он, и называл меня своей крошкой Виолеттой, тем сильнее я натягивала на голову одеяло. Это длилось не менее получаса, потом он ушел, что-то сердито бормоча.
Сегодня весь день он на меня дулся, и я надеялась, что на этот вечер отделалась от него. Я уже, как вы видите, почти разделась, когда вспомнила, что нужно закрыть дверь на засов. И тут обнаруживаю, что моя задвижка похищена, у меня теперь нет замка, а значит, дверь больше не запирается. Тогда, не теряя ни секунды, я сбежала и постучалась к вам. О, это было внушение свыше!
И малютка обвила руками мою шею.
– Меня, значит, вы не боитесь? – спросил я.
– О, нет!
– И если бы мне захотелось вас поцеловать, вы бы не убежали?
– Посмотрите, как бы я поступила, – сказала она и прижала свой свежий влажный ротик к моим иссохшим губам.
Руки мои, словно повинуясь чужой воле, обхватили ее головку, а губы на несколько мгновений задержались на ее губах, пока кончиком языка я поглаживал ее зубы. Она закрыла глаза и, запрокинув голову, произнесла:
– Как приятно целоваться!
– До сих пор вам это было незнакомо? – поинтересовался я.
– Нет, – ответила она и провела языком по своим разгоряченным губкам. – Так вот обычно и целуют?
– Тех, кого любят.
– Значит, вы меня любите?
– Пока нет, но весьма к этому склонен.
– И я тоже.
– Вот и прекрасно!
– А как поступают, когда любят друг друга?
– Целуются, как мы только что.
– И ничего больше?
– Ничего.
– Странно, а мне казалось, должны присутствовать еще какие-то желания, будто поцелуй, при всей его приятности, только начало любви.
– А что вы сейчас испытываете?
– Трудно выразить словами: истома во всем теле, блаженство, какое я порой испытываю во сне.
– А пробуждаясь после таких счастливых снов, что вы чувствуете?
– Я вся разбитая.
– И у вас никогда не возникало подобных ощущений наяву?
– Только сейчас, когда вы меня поцеловали.
– Неужели я первый мужчина, который вас целует?
– Так, как вы, да. Отец часто целовал меня, но это было совсем по-другому.
– В таком случае, вы девственница?
– Девственница?
В ее интонации не было ни тени притворства.
Я преисполнился жалости или, скорее, почтения к невинной девочке, столь безоглядно доверившейся мне. Было бы преступно похищать украдкой, точно вору, бесценное сокровище природы, которым она, сама того не ведая, владела, и которое, единожды отданное, утрачиваешь навсегда.
– А теперь, дитя мое, давайте спокойно все обсудим, – сказал я и выпустил ее из своих рук.
– Ведь вы не отошлете меня обратно?
– Не волнуйся, я так рад, что обрел тебя.
И, собравшись с мыслями, я продолжил:
– Послушай, поступим вот как – зайдем за твоей одеждой.
– Очень хорошо. И куда я отправлюсь?
– Отныне это уже моя забота. А сейчас поднимемся вдвоем в твою комнату.
– А как же господин Берюше?
– Скорее всего, его там нет. Уже отзвонило три часа ночи.
– А что мы будем делать у меня в комнате?
– Возьмем твои вещи.
– А потом?
– У меня в городе есть еще одна квартира; я отвезу тебя туда с вещами, и там ты под мою диктовку напишешь письмо господину Берюше. Согласна?
– Ах, да, я сделаю все, чего ты захочешь!
Восхитительная доверчивость юности и целомудрия! Стоило только попросить – и прелестная девочка тотчас исполнила бы любое мое желание.
Мы поднялись в комнату, лишенную засова, собрали скромные пожитки Виолетты: их оказалось так немного, что они легко уместились в одной дорожной сумке. Она оделась, и мы спустились к воротам. Не найдя фиакра, мы, рука об руку, весело и непринужденно, как два школьника, зашагали на улицу Нев-Сент-Огюстен – месторасположение очаровательной квартирки, куда я хаживал в те дни, или, вернее, в те ночи, когда предавался распутству.
Час спустя я вернулся домой, так и не продвинув ни на шаг свой роман с Виолеттой.
ГЛАВА II
Моя наемная квартира на улице Нев-Сент-Огюстен представляла собой не просто меблированную комнату в гостинице, отнюдь нет – обстановка была подобрана мною лично согласно ее назначению, и изяществом своим способна была удовлетворить запросы самой взыскательной возлюбленной.
Стены и потолок были обиты алым бархатом; портьеры на окнах, полог кровати и обивка кровати были из бархата того же тона, оттененные витыми шнурами и лентами из атласа тускло-золотого цвета.
У изголовья постели находилось зеркало; точно напротив, между двумя окнами, – другое: так достигалось многократное повторение того, что в них отражалось.
Подобное же зеркало, установленное на камине, было украшено в стиле Прадье – великолепного скульптора, который умел придать чувственность даже статуе самой добродетели.
Задрапированная алым бархатом дверь вела в туалетную комнату.
Освещенная сверху и обитая кретоном, она отапливалась камином из спальни и была снабжена прелестными английскими умывальными чашами, главным украшением которых служила прозрачная поверхность воды.