Роман 'Петровичъ'
Шрифт:
— Просмотрено двадцать шесть кандидатов! Из них: отобрано основных — десять, запасных — два, похоронено за счет оргкомитета — одиннадцать…
Петрович, ничего не поняв (коварный долгожитель забыл засунуть ранее вываленный язык на свое природное место), но не желая в этом признаваться, довольно кивнул, и, отирая брызги с лица, строго добавил:
— Шоб завтра в шесть — ноль-ноль все уже на площади стояли! Да, еще: начерпаешь жижи из пруда им. Герасима, ближе к концу вытянешь из Дэвицовского коровника какую-нибудь там дохлятину, обольешь жижей да подпалишь — нехай жрут, как обгорит. Надо ж народное гулянье по случаю победы устроить! Щас пойду, на это дело
Петрович хотел еще что-то сказать, но заметил входящую на площадь толпу в составе народных дружинников во главе со Степкой и вчерашним пареньком. Степка имел вид человека, которому объявили о гибели всего его имущества, а потом сердобольно двинули по башке лопатой; новичок, с красной физиономией и неестественно блестящими глазами о чем-то оживленно разглагольствовал, обращаясь исключительно к блюстителю порядка, а народная дружина за спинами обоих выла и стонала от смеха.
Помещик озабоченно отпустил воротник Сосипатыча, дав, наконец, бойкому деду вздохнуть, и пружинистой походкой недодавленного таракана двинулся сразу в нескольких направлениях, втайне желая подобраться поближе к веселой компании. Но чем больше он вслушивался в монолог гостя, тем сильнее у него вытягивалось лицо:
— Слышь, Степка, ты ж кореш все — таки, скажи: у вас в каком месяце озимые буряки всходят? А заволачиваете вы их чем? А сколько в ваших краях от курицы — несушки тонн клевера заготовить можно? Мой батяня, тоже крутой фермер был, всегда дома на сносях гусака держал. Под праздник обмолотит его, бывало, да как следует — и, глядишь, опять — таки, свежая икра на столе… А сеял он их всегда в грязь: как щас помню — только первые петухи из — под снега проклюнутся, так он за яйца — и на поле… Обработает пашню, отсеется, а потом еще позовет деда, возьмет его за ноги да заволочит все как следует. А, вообще — то, жизнь в деревне, конечно, не сахар — здесь пахать надо! Утром — покос, вечером — удой, ночью — отел… А в городе тунеядцы только жрать и умеют, не знают, и на каком дереве та капуста растет… А чужие кизяки на огород заберутся? А козлы капусту повыклевывают? А дикая репа у петрушки корни жрать начнет — пропал ведь урожай!…
Потерявший сознание Степка рухнул прямо под ноги Петровичу, который успел вплотную подобраться к разухабистому коллективу и щелчком по кадыку из школы ниндзюцу отключить Толяну на время голосовые связки, причем тот, радостно улыбаясь, продолжал что-то излагать. Судя по отвисшей челюсти и стеклянным глазам, ему было очень хорошо. Подняв за шиворот катающегося по траве Жиряковского, Петрович строго спросил:
— Вы шо тут, подурели?
— Шеф, я тут не при чем, однозначно! Ну, шли из-за села, ну, зашли к Дэвицу, ну, приняли по стакашке — так Степка сам начал, сказал этому козлу, что он козел и в деревенской жизни не гребется ваще, а тот обиделся и начал грузить, слушай, начальник, я не могу, отпусти в сортир, а?
Под потрескивание собственной крыши Петрович отпустил Жиряковского, который вприпрыжку побежал за кусты. "С парнем надо серьезно заниматься!", — мелькнула мысль. "Пропадет! Не кто другой, так сам такого наслушаюсь — и пошлю к раку зимовать…"
—26—
Кое-как связав портянками разбушевавшегося Толяна, народ под руководством Петровича понёс его на птичий двор отлежаться. Лишённый возможности говорить, Толян, тем не менее, не прекращал своей лекции, и бешено вращал тазом и смешно подрыгивал правой ногой, видимо изображая покос грецких помидоров
Но оказаться на птичем дворе Толяну в этот знаменательный день не удалось… Не пройдя и половины пути, делегация местных антлантов попала в пробку. Поперёк дороги плотной стеной стояли злопукинцы. Стояли плотно. Многие пришли семьями. Большинство привело с собой всех ещё стоящих на ногах домашних животных — мужей, коней, свиней, курей, гусей, козей и лошадей. Вся тусовка стояла в очереди и очень нервничала.
— Чево стоим, словяне, — попробовал завести ненавязчивый разговор Петрович.
— Да пошёл ты! — дружно ответили человек триста.
Нисколько не обидившись на столь своеобразную форму приветствия, Петрович действительно пошёл к голове очереди. Народ зашумел, но боялся. Изрядно поработав локтями и головой, президент независимого Злопукино продрался-таки к дверям старого склада спецодежды, на которых было прибито распечатанное на принтере объявление:
???????????????????????????????????????????????????
? Сиводня в шесть часов вечера будит?
? расдаваца гоманитарная помосчь из америки!?
? Кажный желаюсщий палучет денежный перивод?
? в залог личново иммущиства!?
? — ПриветБанк — ?
???????????????????????????????????????????????????
"Опять Мойша чесной народ облапошить удумал!", — догадался Петрович (лазерный принтер имелся в наличии только у этого слишком уж предприимчивого Ломбардиста).
— Так, кацапы в очереди есть? — громко и грозно крикнул Петрович.
— Та яки кацапы, шановный пану!! Звычайно ж ни!- крикнули из середины толпы семейства Подгардинни и Хвигушвили.
— Нэма москалив!! Нэма поганцив!!! — загудели все во всё горло.
— Ну тогда расходитесь по домам, шановнэ панство, денежек не получите, — заключил Петрович и на многотысячный немой вопрос, тяжело повисший в вечернем воздухе, отчётливо крикнул:
— Козацькому роду — Нэма пэрэводу!!!!!! Даааа-ааа-моооооой!!! кричал Петрович, раздавая тумаки направо и налево, а сам в уме прикидывал, что Мойша Ломбардист, этот прапрадед лейтенанта Шмидта, на этот раз легко не отделается…
Огорчённый народ расходился. И до того разошёлся, что в расход чуть не пошла заведующая начальником управления помощником второго дворника, Амбразура Филимоновна Шприц-Взадницман, тоже коренная хохлушка…
Ситуация разрядилась лишь после того, как Стёпка зарядил именной кольт и, как бы случайно, пять раз пальнул в темнеющие небеса…
— Всем спать! — кричал Петрович, — на ночь больше литру первача не принимать! Завтра зачинаем Олимпиаду!!! Пафнутий!! До Феньки, Петькиной жены, ночью не ходи!!!!! Ты мне поутряни свежой нужон!!! Фенька!!!! А ты, перламутрина китайская, ищо раз оглоблей Пафнутия накажешь — заставлю вместо нево марафонить!! Даа-аа-мооооой!!!
В этом поучительном месте мною будет сделано небольшое, но очень душевное отступление. Ну, во-первых, мне немножко обидно — все уже делали его, а я ещё ни разу, во-вторых, детальная мотивация этого проступка будет дана в третьем пункте объяснения, и, наконец, в-третьих, по-моему достаточно и предыдущих двух пунктов.