Роман по заказу

Почивалин Николай Михайлович

Оказалось, что в приемной уже ожидал первый незваный посетитель.

Краснощекий, в надраенных до блеска сапогах и в рюмочку затянутый солдат без погон вскочил, как подкинутый; демобилизованный — успел подумать Голованов.

— Здраю-желаю, товарищ секретарь райкома!

— Здравствуйте, — Голованов невольно начал улыбаться. — Вы ко мне?

— Так точно, товарищ секретарь райкома!

— Прошу, — Голованов распахнул тяжелую, сбитую дерматитом дверь, прошел — для пущей важности, для парада, так сказать, за свой стол, и, когда поднял глаза, солдат стоял перед

ним по стойке «смирно», чуть на отлете держа руку с зажатой в ней пилоткой. Голованов не сомневался: парень только что демобилизовался, недавно вступил в партию, вероятней всего — кандидат в члены партии, явился доложиться в райком. Хорошо, если б оказался трактористом или шофером. Момент у солдата, конечно, ответственный и по-своему торжественный — вон как волнуется.

— Товарищ секретарь райкома! — звонко и напряженно, в третий раз начал он чеканить.

— Вольно! — строго скомандовал Голованов и рассмеялся. — Вот что, солдат. Ты не в штабе. То, что я секретарь райкома — точно. А звать меня — Иван Константиныч. Так что садись и выкладывай — с чем пришел.

Солдат послушно сел, неожиданно и как-то растерянно попросил разрешения выпить воды, — сначала усмешливо подумав, что парень, похоже, с похмелья, и машинально проследив, как тот припал к стакану, два-три раза двинув нежным, почти ребячьим кадыком, Голованов почувствовал, что солдат волнуется не потому, что сидит здесь и лицезреет первого секретаря райкома…

— Вчера я был на похоронах Орлова Сергей Николаича, — облизнув пухлые губы, сказал тот.

— Ну и что? — помогая, спросил Голованов. — Я тоже был. Ничего с этим, парень, не поделаешь.

— А то, что я десять лет клеветал на него! — бледнея, выпалил солдат; его короткий рыжеватый ершик, оттененный хлынувшей по лбу меловой белизной, стал на секунду огненным. — С первого класса — как научился писать!

— Что, что?! — ахнул Голованов.

— В глаза его ни разу не видел! — быстро, с надрывом говорил солдат. — А вчера услышал — что про него люди говорят… Ордена его, залп, толпа! И все понял! Чуть утра дождался!.. К вам сюда…

Что-то не дослушав, Голованов щелкнул замком сейфа, бросил на стол картонную, протертую на сгибе папку для бумаг.

— Твое?

Солдат вскочил, замотал, перекидывая страницы, головой.

— Это не я и это не я — это Мишка, старший брат! Сначала его заставляли. Потом я в школу пошел — он не стал. Пускай, говорит, Владька пишет. С меня хватит! Как уехал учиться — так с нами больше и не жил. — Круглое свежее лицо солдата загорелось, запылали даже его уши. — А вот это — я! И эти — я… А тут еще кто-то. Опять мое. Я уж в десятом учился — он заставлял! «Я, говорит, государственные интересы отстаиваю, а ты еще — щенок зеленый!» А я соображал уже: почему не подписываешься? Ругался: «Слопают сразу, — как вон мать когда-то опозорили, выгнали. Жизни не знаешь!» Я бы не стал — мать велела. «Владик, слушайся папу». А он…

— Фамилия? — резко перебил Голованов; заметив, что солдат слепо шарит по карманам, подвинул — по столу — пачку сигарет.

— Моя? — осекшись, глуповато спросил солдат. — Уразов Владимир.

—

Отца как звать?

— Павел Евгеньевич. — Нервничая, солдат сунул в рот сигарету фильтром наружу.

— Переверни сигарету, — посоветовал Голованов. — Где работает?

— Недавно как на пенсии. Работал в детдоме завхозом.

Голованов жестко потер подбородок.

— Ведь на похороны ходил! — Солдат выкидывал изо рта клубы дыма, в голосе его рвалась обида, стыд, боль. — Если б не отец — я бы его там, на людях, за грудки взял! Ушел я от него. Или он меня выгнал — одинаково. Говорю — какой же ты член партии! Ты — гад ползучий!..

Крутым стиснутым скулам Голованова стало горячо.

— Черт! — заменив тяжелые бранные слова привычным, выругался Голованов и длинно крякнул. — Не тебе бы такие обвинения кидать. Да прав ты!.. Адрес?

— Чкалова, восемнадцать…

Стиснув зубы, Голованов пробежал по кабинету, остановился перед поникшим, сразу бы вроде обессилевшим парнем, — армейская пружинка подкинула того на ноги автоматически, без его воли.

— Вот что, мужик. Верю, что — по глупости. Спасибо, что пришел. Говорят, лучше поздно, чем никогда…

— Я… — дернулся было тот.

— Ты слушай! — окрикнул Голованов. — Выбрось, говорю, все из головы. Не казнись, не мучай себя. Нужно будет чем помочь — приходи.

— Спасибо, товарищ секретарь! — Рыжеватые ресницы парня мокро заморгали, он судорожно сглотнул. — Переночевал я у ребят в общежитии. На заводе. Говорят — с руками возьмут!..

— Ну, все, счастливо. Топай, топай!..

Дождавшись наконец, когда хлопец закрыл за собой дверь, Голованов надолго надавил кнопку звонка; ничего не объясняя, он сунул испуганной секретарше листок с адресом, распорядился:

— Срочно пошлите мою машину. Пусть привезут… этого!

…Уразов-старший — низенький, плотный, розовощекий, в черном костюме и белой сорочке с галстуком — вступил в кабинет, приглаживая обеими руками остатки волос по краям симпатичной благополучной лысинки и опасливо проверяя, не следит ли по ковру своими коричневыми, на толстой микропоре туфлями.

— Доброго здоровьичка, Иван Константиныч! — почтительно, но не подобострастно приветствовал он секретаря райкома, готовясь обменяться рукопожатием. — В кои веков довелось свидеться. А мечтал, давно мечтал, признаться!

Небольшие, движущиеся навстречу глаза его смотрели открыто, дружелюбно, ясно, — стоя за своим столом, демонстративно заложивши руки за спину, Голованов на какую-то долю секунды опешил, растерялся от этого, граничащего с наглостью спокойствия.

— Ваши… труды? — мотнул он головой, черной прядью, взглядом на картонную папку, — кроме нее на широком, холодно сияющем полированном столе ничего не было.

— Позвольте полюбопытствовать, — вежливо испросил разрешения Уразов; он вынул из нагрудного кармана очки, аккуратно пристроил их, не очень внимательно полистал пачку тетрадных страничек; благополучная его лысинка укоризненно покачалась из стороны в сторону. — Владька-таки ляпнул! Дичок, зелень — ни в чем еще не разбирается! Что с него взять?