Роман в четыре руки он-лайн
Шрифт:
Четвёртый тип – нормальные мужчины. Надёжные, порядочные, умные, сильные, уверенные в себе – а потому, всегда успешные. И в жизни, и в делах. Таких, кого она успела встретить за свои полвека, по пальцам можно перечесть. Одной руки. И все они либо были счастливо (а, значит – окончательно) женаты, либо им было на неё плевать.
Пёс выглядел нормальным. По крайней мере, в интернете. И утверждал, что одинок. Ну, что ж. На МАКСе посмотрим, «какой это Сухов».
***
Перед сном она залезла в тви взглянуть, не появился ли там пёс, чем себя очень удивила: ещё недавно кто-то собирался бросить твиттер, а вместо
Она любила твиттер за чёткость мыслей, ёмкость изложения, но главное – за то, что он «не палит». В тви можно заглянуть в любое время и остаться незамеченной. В отличие от прочих соцсетей – безбожных ябед и шпионов. Куда, едва зайдёшь, как тебе радостно сообщают: «Этот – он-лайн»; «Тот – был в сети два часа назад»; «Ваше сообщение просмотрено тогда-то» и так далее. Кому какое дело, во сколько кто куда зашёл и вышел? Зачем докладывать об этом всем на свете?
Кому-то нравилось подобное устройство соцсетей, а её бесила эта слежка. Она наелась ей в реале. В юности. По горло. И ненавидела, когда за ней шпионят, не позволяя быть собой – наивной и доверчивой, а заставляя стать другой – жестокой, подозрительной, чужой самой себе. Когда тебя пасут и контролируют, куда бы ты ни шла. Когда прослушивают домашний телефон, фактически влезая в душу. Когда пытаются прочесть оставленные для тебя на вахте записочки, написанные по-бенгальски. Когда…
Средь вороха воспоминаний, как в лесу, чуть слышно заблудилась музыка Чайковского. Ну, что ж. У памяти свои ассоциации.
***
Она закончила урок и одевалась. Ей повезло. Все остальные отрабатывали педагогическую практику в училище, куда к ним приезжали подопечные, а ей досталась Маня. С ней полагалось заниматься на дому в виду её сиротства. Растила Маню бабушка. Их дом в арбатских закоулках был так стар, что нафталином пахло даже из рояля. Скорей всего, наличие инструмента в квартире и стало поводом учить играть на нём сиротку. Её фамилия – Чайковская – единственное, что связывало Маню с музыкой, к которой у девочки-подростка не имелось ни интереса, ни способностей. Не удивительно, что при таком раскладе музыка теряла «зы» и превращалась в му'ку с первых нот. Поэтому каждый урок заканчивался чаепитием со свежими бабушкиными плюшками, призванными подсластить ощущения от Маниной бездарности.
В тот вечер чай не предложили, а сразу вручили пальто. И плюшку.
– Какой у вас кавалер галантный, Светочка! – сказала бабушка, протягивая ещё тёплую, обсыпанную сахаром булочку, и колко глядя в глаза. – В который раз уже любуюсь, как терпеливо он вас ждёт.
– Где? – она взялась за плюшку, но та не поддалась.
– Во дворе. Того гляди, замёрзнет. – Бабуля убедилась, что её поняли, и лишь тогда рассталась с плюшкой.
Двери захлопнулись, она спустилась на пролёт. Хвост отморозил сам себя и грелся у окна лицом во двор. Она остановилась, понюхала плюшку и замерла. Минуты через три полнейшей тишины «галантный кавалер» не выдержал, еле заметно обернулся и тут же снова вперился в окно.
– Хочешь булку с нафталином? – она махнула плюшкой в сторону Хвоста и даже со спины увидела, как парень голодно сглотнул. – Топорная работа. Тебя даже бабулька раскусила. Решила, что маньяк.
«Маньяк» не шелохнулся, но тут же двинулся за ней, едва она начала спускаться по лестнице. Хвосту было три месяца, и его ноги росли из «Дома Дружбы с народами зарубежных стран», куда её занёс нереализованный интерес к Индии. В царской России агентов слежки звали словом «шпик», а этот даже
С одной стороны, на последнем курсе «Мерзляковки» ей только игры в шпионов не хватало. С другой – когда возвращаешься домой поздно ночью, то провожатый даже на руку. К тому же, когда хотела, она умела отрываться, и эта игра в «кто кого» казалась ей весёлой. До тех пор, пока к родителям в проектный институт всесоюзного значения не заявились двое в сером. А её саму не вызвали сперва к директору училища, потом в какой-то переулок неподалёку от Лубянки. К директриссе она сходила. Наслушавшись угроз об отчислении, она-таки сумела доказать, что её «связи с иностранцами» – не что иное как комсомольская работа в Обществе дружбы СССР – Индия. А в переулок не пошла.
Она доела булку, оглянулась. Хвост плёлся сзади. Ей захотелось пошутить. Она стремительно метнулась влево, наперерез автомобилям пересекла проезжую часть бульвара и, перемахнув через оградку, рванула по аллее. Хвост тоже побежал, стараясь не отстать. Смотрелось это унизительно. Она остановилась, отдышалась, спросила мысленно: «Ну что, согрелся?!» – и медленно направилась к метро.
Спустившись на «Арбатскую», которую всегда считала самой красивой станцией, остановилась на платформе. Дождавшись поезда, вошла в вагон, устроилась спиной на поручне у дверей. Не торопясь, открыла сумку, вытащила книгу и начала читать. Хвост заскочил в тот же вагон в другие двери и встал неподалёку. Не поднимая глаз от книги и терпеливо дослушав фразу «Осторожно, двери закрываются…», она выскочила из поезда, почувствовав, как за спиной сомкнулись двери.
Пошутила – и хватит. «Арбатская» была не только самой красивой станцией, но и самой удобной. Она соединялась переходами с ещё тремя, и догадаться, по которой ветке и в каком из восьми направлений сейчас уедет хитрая девчонка и где сойдёт, было нереально. Также, как и вычислить, в какой из множества выходов арбатского метроузла она нырнёт, если решит не ехать, а подняться на поверхность. И уже никто, никто, никто не будет в курсе, с кем она встретится, и где. Когда-нибудь в метро развесят камеры наблюдения, ну, а пока…
Она неторопливо обернулась и дружелюбно помахала Хвосту, оставшемуся в тронувшемся поезде и отчаянно прилипшему ладонями к дверям чуть ниже надписи «Не прислоняться».
***
– Ты можешь хоть на минуту оторваться от своего тви-сериала?!
– Что-то случилось, Игрек? Ты сам не свой: то твиттер включи, то – выключи… Тебя на совещании нагрузили?
– Извини. – Игрек щёлкнул пальцами, вдохнул кофейный аромат и сразу успокоился. – Ты, может, слышал? У нашего начальства – фишка: собрать коллекцию настоящих чувств, создав из них картину мира. Как эталон.
– Впервые слышу, если честно.
– Ты просто новенький. А нас он регулярно дрючит. Все носом роют, стараясь выслужиться. Задание срочное. Хоть и бессрочное.
– Я здесь уже пять дней, а ты мне только что об этом говоришь?
– А смысл куда-то торопиться? Этой идее уже миллиАн лет. Фрагменты чувств давно собраны и заняли свои места в коллекции. Кроме одного.
– Любви?