Роман в сонетах (сборник)
Шрифт:
Количество пучков растет —
Ей будет нелегко забрать их,
Но страх покоя не дает:
Вдруг нарванных пучков нехватит?
Тревогою о младшем брате
Ее предчувствие томит…
И ей не слышен стук копыт
И звон доспехов и мечей
Там – за кладбищенской оградой.
Она не знает, что за ней
Явились стражников отряды.
Безмолвно в зарослях густых
Она работу продолжает,
И только грубый окрик их
Ее, как
Ошеломленная, вокруг
Она глядит… Ее хватают.
Но неожиданность, испуг
Ее сознанья не лишают:
Поражена, потрясена,
В слезах, с мольбою молчаливой
Руками тянется она
За в землю втоптанной крапивой
Но неужели тяжкий труд
Пропал – бесплодный, бесполезный?…
При свете факелов ведут
Элизу через мост железный
В подземную темницу – там
Она должна ждать страшной казни…
Но здесь судьба готовит праздник
Ее надеждам и мечтам!
Какой сюрприз в сырой тюрьме,
В глубоком и зловещем мраке! —
Наощупь узнает во тьме
Она крапивные рубахи!
Весь пол в темнице устлан злой,
Сырой кладбищенской крапивой,
Ее довольно толстый слой
Элизу делает счастливой:
Пускай весь жгучий яд ее
Ожогами покроет тело —
Элиза завершит свое
Любовью вверенное дело!
Но только бы она успела!
Но, ослабев от потрясений,
Она впадает в забытье…
А во дворце в плену сомнений
Сидит подавленный король.
С ним – торжествующий епископ
Король в душе скрывает боль —
Он все-таки боится риска:
Колдунью от костра спасти —
Наверняка проститься с властью.
Любимую на казнь вести —
Сказать “прости” любви и счастью!
Он хочет счастье сохранить
И должен власть не опорочить.
Он казнь не может отменить… —
Он может лишь ее отсрочить…
Очнувшись от гнетущих дум,
Встает он, бледен и угрюм,
В одном плаще поверх сорочки,
Велит епископу уйти
И в сад идет, и по пути
Пытается изобрести
Причину длительной отсрочки..
Бьют зорю где-то в вышине,
И слабый свет в темнице брезжит.
Элиза спит. Ее во сне
Тепло воспоминаний нежит.
И снится ей: король-отец,
И братья-принцы, и дворец,
И по соседству сад огромный,
Где в играх с братьями она
Любила прятаться одна
За гротом, в уголок укромный…
Ей снится аромат вокруг,
Журчанье струй и птичье пенье,
И
И… злобной мачехи шипенье…
Когда отец женился снова,
Она была совсем мала,
Но злая мачеха сурово
Из-под родительского крова
Ее в деревню отдала.
Особенно ей тяжела
Была разлука с самым младшим.
Она крепилась, как могла,
Он разразился горьким плачем.
Она в большой семье своей
Была двенадцатый ребенок,
И с детства приходилось ей
Возиться с младшеньким – с пеленок
Ей полюбился младший брат,
Малыш приветливый и милый.
Она не раз его кормила,
За ручку выводила в сад,
Играла в прятки и в лошадки,
Учила чтенью и письму,
И пела песенки ему,
Укладывая спать в кроватке…
Ей снится люлька в той избе,
Где жили бедные крестьяне,
Ее от мачехи к себе
Принявшие на воспитанье…
В борьбе с жестокой нищетой
Элиза стала им опорой,
Но, повзрослевшая так скоро,
Необычайной красотой
Она их взоры поражала,
Всегда ко всем добра, мила,
Она сама их уважала,
И их любимицей была.
Но ей исполнилось пятнадцать.
Единственную дочь отец
Ждет с нетерпеньем во дворец,
И им приходится расстаться.
И долго не было конца
Там поцелуям и объятьям.
Но вот по лестнице дворца
Она спешит в покои к братьям…
Но братьев нет… Выходит к ней
Навстречу мачеха и сразу
Велит вести ее в бассейн
И смыть “крестьянскую заразу”.
Колдунья ошеломлена
Цветущей прелестью принцессы,
И злобно вслед шипит она:
“Помогут ей мои компрессы!
Не зря пришлось мне в эту ночь
За жабами в болото лазить:
Они сумеют мне помочь
Красавицу обезобразить
И сделать жабою точь в точь!
Такой отцу представить дочь
Уже спокойно я могла бы…
Однако мне пора взглянуть,
Что сделали с принцессой жабы…”
Она – в купальню… Но ничуть
Не подурневшая принцесса
Там смотрит не без интереса
На три огромные цветка.
“Они упали с потолка! —
Она смеется, – вот потеха!”
Но злой колдунье не до смеха:
Ей жаль цветами ставших жаб,
Но если яд их слишком слаб,
То есть сок грецкого ореха.
И натирает им она
Лицо принцессы дочерна…
Отцом неузнанная, в горе