Роман
Шрифт:
Голицын думал, что это какие-нибудь экзотические конфеты, а это, оказалось, папиросы. Закурили от зажигалки, тоже лежащей на столе, которую с интересом оглядел Николай Александрович. Голицын тоже воспользовался случаем, и закурил свою сигарету с фильтром, из пачки прихваченной с собой.
– Прошу внимания, господа, - строго сказал Государь, поднявшись со стула, и отставив его в сторону, стал выстраивать из предметов, лежащих на столе, какую-то диспозицию.
– Раскрываю вам грандиозный план, реализация которого всколыхнула бы всю Россию, и ни о какой революции не шло бы и речи. Я вёл хитрую дипломатическую игру с Союзниками,
– оторвав глаза от стола, спросил он окружающих.
Но все молчали. Лишь Булгаков громко пыхтел, смачно затягиваясь папиросным дымом.
– Десант уже был готов, - подтвердил Государь вышесказанное. И лихо продолжил, - На интендантских складах уже лежала новая форма, шитая по заказу Двора Его Императорского Величества, по эскизам Академии художеств. В этой форме русская Армия должна была пройти на параде победы в Берлине и Константинополе! Это были долгополые шинели суконные, шлемы, напоминающие старорусские шеломы, а также комплекты кожаных тужурок с брюками и картузами, предназначенные для механизированных войск, авиации, экипажей броневиков, бронепоездов и самокатчиков!
– Не волнуйтесь, ваши новенькие долгополые шинели с "разговорами" и шеломы, названные "будёновками" успешно носила Красная армия, - причмокнув дымком, заметил Булгаков, - а кожаные тужурки с брюками, крагами и картузами носили неутомимые Чекисты.
– Да, - сказал, помолчав Император, - видно Богу не угодно было, чтобы наш План сбылся. Почему-то не угодно, - тихо повторил Николай Александрович, и присел на свой стул, отставленный им давеча чуть всторону от стола.
Стало тихо и как-то сумрачно, хотя освещение в гостиной никто не менял.
– Скоро узнаете наверное, - тихо заметил государю Булгаков, и посмотрел наверх.
Голицын тоже поднял голову и увидел в окнах купола всё то же чёрное пространство, в котором висели всё те же звёзды. Если присмотреться, то эти звёзды еле заметно двигались, от чего казалось, что корабль их еле-еле плывёт по этому чёрному океану. Но
если вдуматься, то это значило, что они летят с невероятной скоростью, с такой скоростью, что страшно подумать.
– Михаил Афанасьевич! Елена Сергеевна! А почему вас не было со всеми коллегами, там у горы Максвелла?
– вдруг нашёлся Голицын, с удовольствием отрывая себя от осмысления космических скоростей.
– Ну-у, там же всё Нобелевские лауреаты, - наиграно отозвалась жена писателя.
– Хэ, так уж и все,- весело воскликнул Голицын, - всего трое.
– А кто третий?!
– в один голос спросили супруги.
– Бродский, - сразу понял их недоумение Голицын, - Иосиф Бродский.
– Не знаем такого, -
– А что же он написал?
– поинтересовался Булгаков.
– Стихи. Он поэт. Ленинградский поэт, - старательно пояснил собеседник, и тут же осёкся, глянув на Императора, - Санкт-Петербургский. Нет, Петраградский.
– М-м, да, - произнёс Михаил Афанасьевич, и закурил вторую папиросу.
И снова тишина в зале. И только слышны глубокие затяжки писателя.
– Господа, я вспомнила, - вдруг заговорила императрица Александра Фёдоровна, со своим каким-то особым выговором русских слов, - Николай Александрович тоже номинировался на Нобелевскую премию мира! Что же ты молчишь, Ники?! Расскажи. Я не помню предметно.
– За инициативу созыва Гаагской конференции, - глухо отозвался Государь.
– Я обратился ко всем Государствам: "Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастия". Это было ещё в 1901 году.
– Он помолчал, и спросил, не обращаясь ни к кому конкретно, - Интересно существуют ли теперь Гаагские конференции?
127.
– Существуют, - конкретно ответил Голицын, - и не только конференции, но и Гаагский суд и трибунал, насколько я знаю.
И снова тишина.
– Да-а, - протянул Государь, - после моих наблюдений отсюда за тем как они там рушат церкви и соборы - я прекратил свои наблюдения. Не выдержал, - вернулся он к своим мыслям о России.
– Их религией стала ложь, Ваше Величество. Ложь возведённая в степень государственной политики, - как на докладе, отрапортовал Булгаков.
И снова повисла пауза.
– А вы зря расстраиваетесь, Михаил Афанасьевич, - несмело заговорил Голицын, - вас теперь весь мир читает.
Булгаков упёрся немигающим взглядом в Голицына. Но потом, как будто вдруг что-то вспомнив, улыбнулся, и благостно сказал, по простецки приобнимая свою жену: "Это вот, спасибо Елене Сергеевне, моей Маргарите - исполнила своё обещание сполна" - и поцеловал её в щёку. Елена Сергеевна была очень довольна, но постаралась не подать виду, и, как бы высвобождаясь из мужниных объятий, встряхнула головой, отбрасывая свисающий локон своей причёски, манерно произнесла: "Ладно-ладно". На это, явно довольный Булгаков, весело захохотал.
– А давайте во что-нибудь поиграем!
– вскричала младшая Анастасия, подскочив со своего места.
И сразу все сёстры оживились, зашумели, вставая со своих стульев. Оживился и их отец, говоря: "Но во что же мы здесь можем поиграть"?
– Папа! Давайте разыграем здесь Чеховского "Медведя", - нашлась уже довольно взрослая девушка Ольга, - и публика есть.
– Н-нет, - капризно отвечал папа, - я и текст уж наверно позабыл.
– Не позабыл, не позабыл! Я наверное знаю, что не позабыл! Давай разыграем, - настаивала Ольга.
– А что ты так расходилась, - подтрунивающе заговорил папа, - я может не тебя в партнёрши выберу, а вот, Машку.
Все почему-то рассмеялись.
– А мы можем с Машкой в очередь, - не растерялась Ольга, - мы так уже исполняли. Вспомните.
И сёстры вдруг затеяли какую-то игру, говоря то по-немецки, то по-английски, то по-французски; то все вместе, то по одиночке, и при этом, с какой-то весёлой издёвкой поглядывая в сторону Голицына. Это было что-то вроде считалки, вроде - "на золотом крыльце сидели..."