Романовы
Шрифт:
Императрица — возможно, памятуя о судьбе собственного мужа — пьяных терпеть не могла. Но 19 января ежегодно отмечалось по особому ритуалу с выражением чувств в духе национальной традиции. Гостям во дворце надлежало пить «по большому бокалу с надписанием речи: “Кто её величеству верен, тот сей бокал полон выпьет”». «Так как это единственный день в году, в который при дворе разрешено пить открыто и много, — пояснял консул Рондо в 1736 году, — на людей, пьющих умеренно, смотрят неблагосклонно; поэтому многие из русской знати, желая показать своё усердие, напились до того, что их пришлось удалить с глаз её величества с помощью дворцового гренадера».
Анна не получила ни должного образования, ни воспитания, и её вкусы трудно назвать изысканными. Она любила грубоватые забавы своих
Скучавшую императрицу потешали болтовнёй и байками придворные «бабы»; в специфическом дамском штате императрицы состояли «Матера безножка», карлицы Аннушка и Наташка, «баба Материна», «Катерина персиянка», безымянные «горбушка», «поповна», «посадская», «калмычка». Императрица в своих письмах, записочках, резолюциях выглядит помещицей — не особо умной, мелочной, суеверной. Переписка Анны со своим родственником, московским главнокомандующим С. А. Салтыковым, похожа на переписку столичной барыни со своим приказчиком из провинциальной вотчины:
«Благодарю за присылку Голицына, Милютина и Балакиревой жены. А Голицын всех лучше и здесь всех дураков победил...»
«...Как сие получишь, того часу изволь взять из дому Власовой сестры тётушки сундучок с писмами её амурными и как скорее сюды к нам прислать...»
«...Тимофея певчего, который играет на бандуре, пришли сюда ево и бандуру немедленно...»
«...никому не сказывай, толко ко мне отпиши, когда свад-ба Белоселского была и где и как отправляясь, и кнегиня Марья Фёдоровна Куракина как их принимала и весела ли была...»
«У вдовы Загрязской Авдотьи Ивановны в Москве живёт одна девка княжна Палагея Афанасьева дочь Вяземская... её сыщи и отправь сюда. Толко чтоб она не испужалась, то объяви ей, что я её беру из милости, и в дороге вели её беречь. А я её беру для забавы, как сказывают, что она много говорит...»20
Анна любила санную езду, часто посещала «экзерциции» гвардейских полков, интересовалась различного рода «курио-зами» — требовала доставить ей «великорослых турок» из числа пленных, старинные ткани и «истории прежних государей», голосистых певчих с Украины; скворца, «который так хорошо говорит, что все люди, которые мимо едут, останавливаются и его слушают»; «мужика, который унимает пожары».
Особенно её волновали любовные дела подданных — всероссийская императрица нередко выступала в роли свахи, приказывая «сыскать воеводскую жену Кологривую и, призвав её к себе, объявить, чтоб она отдала дочь свою за Дмитрия Симонова, которой при дворе нашем служит, понеже он человек доброй и мы его нашею милостию не оставим». «Здесь играючи женила я князя Никиту Волконского на Голицыной», — сообщала она Салтыкову.
Самой пышной стала устроенная кабинет-министром А. П. Волынским в феврале 1740 года свадьба шута-князя Михаила Голицына и шутихи-калмычки Евдокии Бужениновой в специально выстроенном по этому случаю на Неве «Ледяном доме». Торжество включало в себя маскарад с участием народов империи. В повозках и санях, запряжённых быками или собаками, ехали вотяки, лопари, камчадалы и просто ряженые «под видами разных диких народов»; верхом на винной бочке — Бахус (которого изображал шут Иван Балакирев) с двумя сатирами. За «жениховой конюшней» — осёдланными ослом, козлом и бараном — ехал в санях, запряжённых шестью оленями, сам жених — «дурак самоятской ханской сын Квасник» Голицын, за ним — свахи, управитель всего маскарадного поезда верхом на слоне, 12 арапов на верблюдах, главный жрец торжества с изображением солнца, «которого идолопоклонники за бога почитают», и, наконец, в «качалке» на двух верблюдах сама «невеста блядь Буженинова» со свитой из мордвинов, чувашей и черемис на санях, которые тянули свиньи.
Можно посочувствовать жениху (внуку фаворита царевны
Другим увлечением государыни была охота. Анна метко палила по птицам и зверям из окон дворца (вдоль стен стояли заряженные ружья, и царица не упускала случая ими воспользоваться). По описи 1737 года главная охотница империи располагала арсеналом из 91 фузеи, 32 штуцеров, 54 винтовок, 30 пищалей, 11 мушкетонов, двух мортирок и 46 пар пистолетов. Прямо у дворцового крыльца валили кабанов, и государыня изволила в 1737 году «едва не ежедневно по часу перед полуднем... смотрением в Зимнем доме медвежьей и волчьей травли забавляться». В Летнем саду сворами гончих травили медведей, волков, лисиц. В Петергофе устраивались большие охоты на птиц и зверей с призами — золотыми кольцами и бриллиантовыми перстнями. «Всемилостивейшая государыня изволила потешаться охотой на дикую свинью, которую изволила из собственных рук застрелить»; «с 10-го июня по 6-е августа её величество, для особливого своего удовольствия, как парфорсною охотою (с гончими. — И. К.), так и собственноручно следующих зверей и птиц застрелить изволила: 9 оленей, 16 диких коз, 4 кабана, 1 волка, 374 зайцев, 68 диких уток и 16 больших морских птиц», — сообщали об охотничьих подвигах Анны «Санкт-Петербургские ведомости». Когда запас зверей подходил к концу, Сенат распоряжался о закупке медведей, куропаток, волков, кабанов, оленей, лисиц и зайцев.
Но вкусы света постепенно менялись. Многие культурные новации вошли в жизнь столичного общества именно при Анне Иоанновне. В ту пору начался долгий процесс создания русского литературного языка, занявший большую часть столетия; у его истоков стояли поэты и переводчики Антиох Кантемир и Василий Тредиаковский.
В первую годовщину коронации Анны, 29 апреля 1731 года, русский двор впервые услышал во время праздничного обеда итальянскую «кантату надень коронации императрицы Анны Иоанновны» для сопрано, скрипки, виолончели и клавесина. В том же году в Россию из Дрездена прибыл целый театральный коллектив; под началом директора труппы Том-мазо Ристори состояли актёры комедии дель арте, музыканты и певцы. Затем приехала группа европейских музыкантов и певцов во главе с капельмейстером Гибнером.
Ещё недавно культурной новинкой при дворе были незатейливые персидские «комедианты». Но в феврале 1736 года газета сообщила, что «представлена от придворных оперистов в императорском зимнем доме преизрядная и богатая опера под титулом “Сила Любви и Ненависти” к особливому удовольствию её императорского величества и со всеобщею похвалою зрителей». В 1738 году танцмейстер кадетского корпуса Жан Батист Ланде получил указ об основании «Танцовальной её императорского величества школы»: там учились первые отечественные балерины — «женска полу девки» Аксинья Сергеева, Елизавета Борисова, Аграфена Иванова.
Бирон и бироновщина
Особый по значению и приближённости к особе императрицы пост обер-камергера (начальника придворного штата) занял вывезенный из Курляндии Эрнст Иоганн Бирон. Как-то Анна призналась, что он — «единственный человек, которому она может довериться». Имя его стало символом «немецкого господства», но дело было унаследовано последующими временщиками. «Заслуга» же Бирона состояла в том, что он превратился из ночного «галанта» в первого в нашей истории «правильного» фаворита с нигде не прописанными, но чётко определёнными функциями и правилами поведения.