Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
В увлечении я крепче прижал ее руку к своей.
— Если б вы не сделали знака, для меня это было б хуже смерти. Он смел требовать, чтоб я отдал то, что доверено мне, свет моей жизни.
— Да, — проговорила она, — и вы отказались. Это придало мне еще больше смелости.
— У вас ее очень много, — серьезно проговорил я.
— Да, но… но часто тоже трудно… я всегда одна… так трудно…
— Жить одной, — докончил я.
— Нет, умереть одной! — шепнула она робко. — О, это ужас! Будьте осторожны, дон Хуан, ради
Ла Чика в изнеможении остановилась у двери, ведущей в комнату Серафины. Холод охватил мою душу.
— Бедный дон Карлос! — проговорила Серафина. — Я так была к нему привязана. Я боялась, что меня заставят выйти за него замуж. Ведь он любил вашу сестру?
— Он никогда не говорил ей об этом. Догадывалась ли она? — прошептал я.
— Он был беден, бесприютен, уже болен, в чужой стране. Его все любили у нас дома.
— Он никогда не говорил ей, — задумчиво шепнула она. — И может быть…
— Сил моих больше нет, — вдруг простонала Ла Чика и опустилась на пол у двери.
— Вы были очень добры к нему, но напрасно он заставил вас проделать эту… церемонию. Конечно, я прекрасно понимаю — и вы, надеюсь, тоже.
— Сеньор мой кузен, — внезапно вспыхнула она, — неужели вы думаете, что только привязанность к дону Карлосу двигала мной?
— Сеньорита! — воскликнул я. — Я беден, бесприютен, в чужой стране… Как мне верить? Как смею я надеяться… но ваш голос… нет, это мне почудилось.
— Вам разрешается переспросить. Спрашивайте, Хуан!
Я упал на одно колено — и внезапно теплая ручка легла на мои губы. Я вскочил и сжал ее в объятиях. Голова моя кружилась.
— Как мало дней мы вместе, — шепнула она. — Хуан, мне стыдно…
— Что нам до дней! Я всегда знал вас, я грезил вами всю жизнь, ждал вас.
В конце коридора громко хлопнула тяжелая дверь. Мы совсем забыли о грозящей опасности!
Я держал ее в объятиях и услышал шепот:
— Помни, Хуан! Две жизни, но смерть — одна!
И, выскользнув из моих рук, она внезапно исчезла, как будто пропала сквозь стену.
В каком-то бреду я дошел до своей комнаты — и остановился посреди нее: в конце коридора послышались шаги — это был он. Я схватил остро отточенную рапиру — о, я был готов отпарировать нападение всего мира! Он остановился в дверях. Я опустил оружие, — он был безоружен, — и сказал презрительно:
— Входите. Неужели вы думаете, что я нападу на безоружного?
— Разве? — он высоко поднял брови. — Но я не очень-то верю в английское благородство.
И обойдя стол, он вытащил небольшой револьвер из кармана, небрежно положил его на стол, и остановился против меня. Я мог бы пронзить его шпагой — он даже не успел бы крикнуть. Но я положил ее на стол.
— Да и вы едва ли поверили бы в благородство "проклятого" ирландца, — иронически произнес он.
— Нет, я просто считаю, что управляющий поместьями дона Риэго едва ли осмелится
— А вы думаете, что друг и даже родственник Риэго избежал бы виселицы за убийство дона Патрицио О’Брайена, одного из коронных судей при морском трибунале, члена совета, прокурора святейшей церкви…
— Главного начальника воров и грабителей, — добавил я.
Он только небрежно отмахнулся.
— А, все средства борьбы с вами, англичанами, хороши! Если б просто было пойти грабить — я, вот как сейчас стою перед вами, пошел бы на это. — Его голос внезапно зазвучал ненавистью: — И вы… вы, несчастный нищий английский мальчишка, смеете становиться мне поперек дороги! Вы… появившийся черт знает откуда… Как! Значит мне уступить? Из-за каприза девчонки! Мне — мужчине!
— Но я не очень-то верю в английское благородство
Он отошел к окну, очевидно, чтоб успокоиться. Рапира и пистолет лежали на столе. Одним взмахом руки я мог бы избавиться от этого человека. Но он стоял спиной ко мне — и его неосторожная небрежность совершенно обезоружила меня. Он снова обернулся и удивленно посмотрел на меня, как будто забыл обо мне.
— Нет, вы сошли сума, — внезапно сказал он. — Вы потеряли разум. Вы не понимаете, вы не можете понять, что значит мужская любовь, вы с вашими телячьими нежностями! Глупец, несчастный маленький глупец! Да, я ведь годами дышал этим воздухом, и только для этого жил, работал…
— Интриговал и подличал, — перебил я.
Это его отрезвило.
— Я взрослый человек, а вы почти мальчик, — произнес он, — и ваша любовь перед моей, как… как…
Его глаза остановились на хрустальном графине — и одним взмахом он сбросил его на пол. Осколки веером рассыпались по паркету.
— Как вот это, — докончил он.
Несколько минут мы молчали. Потом он заговорил неожиданно-спокойным, почти вкрадчивым голосом. Он говорил, что, конечно, не придает значения пустячной интрижке между ребятами, что он мог бы засадить меня в тюрьму…
— В тюрьму?! — крикнул я.
— Да, вы еще не знаете, что способен сделать на Кубе Пат О’Брайен. Но я… Я предлагаю вам другой выход. Вы в таком возрасте, что вам пора начать свою карьеру. Вы неправильно — слышите, совершенно неправильно — поняли отношение к вам доньи Серафины. Конечно, в вашем возрасте… Я предлагаю вам бросить все это, и сейчас же уехать в Мексику.
Мне показалось, что он сошел с ума или издевается надо мной, но он спокойно продолжал:
— Сегодня в ночь одна из моих шхун отправляется туда. Я дам вам возможность уехать.