Романтика неба
Шрифт:
Подождал, когда подъедут, и поднялся во весь рост. Лошадь, испуганно фыркнув, мотнула головой и стала, кося настороженным глазом. Двое в арбе, оборвав разговор, уставились на Анатолия. А тот — правая рука в кармане (пусть думают, что пистолет!), вихрастый, босой, на небритых щеках мальчишеский пушок, строго сощурив глаза, сказал:
— Здравствуйте!
Старший, круглолицый армянин, брови вразлет, широко улыбнувшись, ответил с заметным акцентом:
— Здравствуй.
Младший, тоже армянин, лет семнадцати парнишка, повторив
— Вы советские люди? — спросил Алексеев.
— Ну конечно, советские! — ответили оба. — А что, тебя сбили, что ни?
— Сбили.
— А-а-а, — сказал старший. — Вас тут немцы ищут. Дали вы им здорово!
Восхищенный парнишка скинул с себя телогрейку:
— Нате, оденьтесь.
— Спасибо. — Алексеев надел телогрейку. — Штаны бы еще…
— Будут штаны, — сказал старший. — Все будет. Садись.
Алексеев сказал, забираясь в арбу:
— Там комбинезон лежит в канаве, возьмите. Старший помедлил.
— Комбинезон? Да, надо взять. Улика. Немцы найдут, будут знать, где искать. — И парнишке: — Вазген, сбегай!
Комбинезон уложили под сено. Вазген, не спуская с Анатолия восхищенного взгляда, сел рядом. Старший тронул лошадь.
— Мы спрячем тебя, дорогой, ни один черт не разыщет. Сейчас ты у нас переоденешься, а потом документы тебе справим. Моя племянница Изабелла у немцев в комендатуре переводчицей работает.
Алексеев схватился за вожжи:
— Стой! Не поеду я с вами!
Вазген тронул Анатолия за плечо. Прикосновение было ласковое и убеждающее:
— Не надо бояться, мы советские люди! Корюн — это мой старший брат, и он хороший человек. Не бойся!
— Не бойся, — подтвердил Корюн. — Не выдадим. — И тронул вожжами лошадь. — Скажу тебе больше: я — бригадир, а наш дядя — староста сельской управы, и половину моего дома немцы занимают, из комендатуры. Так что знай, куда мы тебя привезем. Но верь. И не бойся.
Ох, муторно было у Анатолия на душе, пока проезжали деревню. И верилось, и не верилось. Самое скверное, конечно, было то, что он безоружен. Был бы пистолет!..
Наступило утро. Розовое, тихое. Проехав село, они снова очутились в степи. Анатолий удивился. О Крыме он имел совсем другое представление: думал, что горы да снежные вершины, а тут вон, голая степь…
Навстречу промчались три мотоцикла. За рулем и в коляске немцы в угловатых касках, с автоматами на груди. Проезжая, они дружески кивнули Корюну.
— Из комендатуры, — сказал Корюн, понукая лошадь. — Наверное, поехали тебя искать.
Алексеев передернул плечами: страшно. Плен — хуже смерти!
Впереди показался полуразваленный сарай с оголенными ребрами крыши, груды мусора, битого кирпича, заросшего полынью. Что-то знакомое, будто он был уже здесь… Ах да — это во сне! Мусор, битый кирпич… А дальше окраина села. Нет, не поедет он дальше! Спрячется здесь…
— Всё! —
У братьев обиженно округлились глаза.
— Да что ты, не веришь? Чего боишься? Уже дома почти!
— Нет, — твердо сказал Анатолий, слезая с арбы. — Не поеду! Тут подожду. А вы, если можно, принесите мне переодеться и поесть.
Братья затараторили по-армянски. «Продают!» — подумал Анатолий, остро ощущая свою беспомощность.
— Извини, — сказал Корюн. — Мы обсуждали, как нам быть. Ладно, оставайся, может, так и лучше. Мы принесем тебе, что надо. Жди. — И уехали.
Алексеев, пригнувшись, перебежал к развалинам, от которых остро пахло отхожим местом. Под ногами шуршали бумажки с немецким шрифтом. Гм! Не очень-то удачное место он выбрал. Судя по всему, сюда заглядывают проезжие немцы. Но отсюда был хороший обзор, а спрятаться можно на уцелевшей части чердака. Он так и сделал. И едва забрался, зашумела машина. Подъехала, остановилась. Человек двадцать немцев попрыгали из кузова и побежали к сараю, на ходу расстегивая пояса. Тараторили, смеялись.
Алексеева душила ярость. «Гранатку бы вам или очередь из пулемета!» — подумал он.
Уехали немцы, и снова тихо. Жужжат мухи, стрекочут кузнечики в траве: тр-р-р-р! тр-р-р!.. Сильно клонило ко сну.
Разбудил чей-то шепот:
— Летчик! Эй, летчик! Где ты?..
Осторожно выглянул из-за укрытия. Корюн. Стоит с кошелкой в руке, удивленно оглядывается.
— Здесь я! — ответил Алексеев и спустился вниз. В кошелке было полное обмундирование немецкого солдата: кепка с высокой тульей, ботинки, штаны и старый обтрепанный френч. Тут же, в бумажном пакете, — вареная курица, лаваш и бутыль с водой.
Алексеев переоделся и, туго скрутив свои штаны и гимнастерку, посмотрел на Корюна.
— Спрячем тут, — сказал Корюн. — Опасная улика. Выкопали яму в груде кирпича, уложили, засыпали, забросали соломой.
— Вот, теперь хорошо! — сказал Корюн. — Ешь, время-то к вечеру. И знаешь, как хорошо, что ты не поехал с нами! К нам немцев приехало — полный двор. На мотоциклах. Злые за вчерашнюю бомбежку. Ищут сбитый экипаж.
Алексеев расправился с курицей. На душе у него полегчало, и уже загорелась надежда, что все обойдется и он сумеет пробраться к своим, через линию фронта.
Посидели до темноты, грызя семечки, которыми запасся Корюн, а когда стемнело, пошли. Деревню обогнули стороной и очутились опять у каких-то развалин. Сели за грудой кирпича. Скоро под чьими-то шагами захрустел строительный мусор. Алексеев вскочил, готовый бежать, но Корюн его успокоил:
— Не бойся, это наш, — и тихо свистнул.
Из темноты вышел высокий человек в каракулевой шапке, сказал с армянским акцентом:
— Где тут лодчик, которого сбилы?
Корюн толкнул локтем Алексеева: