Романтизм и его национальные варианты. Историко-культурный очерк
Шрифт:
Признание романтизма не только методом творчества, но и международным литературным течением предполагает возможность обстоятельного разбора его национальных типологий и сравнительного изучения сходных явлений, а также позволяет вести речь о национальных движениях романтиков. Изучение этого способа художественного творчества предполагает вычленение стиля как совокупности устойчивых черт (одних и тех же, или сходных, общих по основе) его объективных результатов. Романтический тип духовного освоения жизни в искусстве сложился в виде особых, только романтизму свойственных принципов воспроизведения характеров и обстоятельств. Для литературы принципиально новым стало воспроизведение индивидуального характера как абсолютно самоценного и внутренне независимого от окружающих его жизненных обстоятельств. Романтики опирались не столько на объективные закономерности общественного развития, сколько на субъективный опыт отдельной личности, преимущественно на собственный жизненный опыт, что обусловило столь значительный «автобиографический» элемент в искусстве романтизма.
Если романтизм рассматривать по аналогии с Просвещением как сложную идеологическую систему, имеющую разные эстетические эквиваленты, то тогда собственно романтическая литература должна анализироваться в контексте других явлений, уже внелитературного порядка и, самое главное, не обязательно романтических по духу. Признание романтизма определенной доктриной вынуждает считать его исключительным – немецким только – проявлением национального духа и соответствующим комплексом национальных ценностей: от понятий веры и морали до представлений вкуса и литературной традиции. Романтические типологии в таком случае могут рассматриваться только как результат влияния немецкого романтизма на другие национальные литературы. Общеизвестно, что романтики отыскивали будущее в прошлом, определенные модели (идеалы) они пытались возродить, представляя в идеализированном свете отдельные моменты германского прошлого. Но помимо этого, у них была и уверенность в новых достижениях немецкой нации, в будущем величии Германии. В немецком обществе укоренилась идея национальной самобытности, усилился интерес к национальным потребностям, национальный вопрос стал все более и более привлекать внимание ученых и политиков. Развитием и разработкой этой идеи определяется ход дальнейшей политической истории Германии; велико культурное значение «германского возрождения», к которому были причастны и романтики наряду с литераторами старшего поколения.
Пора окончательно отказаться от идеологических «ярлыков» и разграничения романтиков по политизированному принципу на неких «прогрессивных» и «консервативных». Романтизм был прогрессивен в основе своей, по самой революционной сути эстетических новаций, и консервативен по существу своих возрождаемых христианских идеалов, наиболее характерных для Средневековья и времен безраздельного господства «вселенской» Церкви, духовных ценностей, явно противопоставленных «меркантильным» ценностям буржуазного общества. В этом главный парадокс исследовательского и читательского восприятия романтизма.
Немецкий романтизм более других был ориентирован на поиск какого-то внесоциального утопического идеала. В силу этих идейных заблуждений и ностальгических настроений определенного свойства, превращавших эстетическую теорию романтизма в явно идеологическую доктрину, эволюция литературной школы означала по сути дела трансформацию ее в своеобразную «школу поэтического национализма». Культурная программа пангерманистов несомненно ориентирована на романтическое наследие. Намного острее, нежели в других странах, обозначалась при этом опасность смыкания запоздалых апологетов романтизма с консервативными политическими кругами, бесцеремонно эксплуатировавшими иные идеи романтиков в собственных прагматических целях. Именно об этой любопытной ситуации язвительно и не совсем справедливо рассуждал К. Маркс в одной из ранних работ («Дебаты шестого рейнского ландтага»).
Принятая в учебниках историко-литературная схема достаточно условна. На самом деле не было хронологически отчетливой смены методов на рубеже 1790–1800-х гг. и 1830–1840-х гг. даже в развитых национальных литературах, где литературная борьба предопределила резкую смену эстетической парадигмы (на смену «эстетики идей» пришла «эстетика вещей»). «Классический» романтизм повсюду пережил кратковременный расцвет в 1820–1830-е гг., порой на основе совсем иных художественных установок (например, «поэзия сверхчеловечества» М. Ю. Лермонтова, радикально-политическая поэзия Ш. Пётёфи, «революционные» манифесты молодого В. Гюго и его соратников). Заметно оживился интерес к романтизму в начале 1840-х гг. Романтическая литература стала предметом безжалостных критических разборов, романтические идеалы высмеивались (самоирония и скепсис пронизывают книгу Г. Гейне «Германия. Зимняя сказка»). Прощание с романтизмом состоялось на исходе «эстетического периода»; в 1840–1850-х гг. романтизм уже отодвинулся на периферию литературной жизни. От романтики «ранней» к романтике «высокой» произошла существенная переоценка прежних ценностей. Крушение романтических идеалов жестоко предопределено было ходом событий, «действительность» окончательно восторжествовала над «чистым искусством»; романтическую свободу духа подменили иллюзией творчества. В декадентской культуре рубежа XIX–XX вв. зримо обозначилось печальное угасание романтизма.
Нигде кроме Германии антитеза романтизма классицизму не проявилась столь резко и всеобъемлюще; однако картина литературного процесса рубежа столетий свидетельствует о глубоком их взаимопроникновении. Вместе с тем как раз в немецком искусстве классический канон и романтические новации соединились самым плодотворным образом, гармонично дополнив друг друга. Необычайный диапазон эстетических интересов романтиков, характерное для них стремление к универсальному познанию мира в его движении, контрастах и противоречиях придавало иной смысл демонстративно отвергаемому опыту классицизма. Воздействие романтических импульсов на классику неоспоримо:
6
Эккерман И.-П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни: Пер. с нем.; М., 1981.
Непростые взаимоотношения романтиков с Гёте – личные симпатии и антипатии, расхождения в литературных пристрастиях и эстетических взглядах – неоднократно рассматривались исследователями. Принято считать, что романтическая революция совершалась как бы в тени величественной фигуры «олимпийца», который покровительствовал молодежи и был снисходителен к запальчивым манифестам романтиков. Своеобразный культ «олимпийца» Гёте, воплощавшего собой «мировой дух гения», – показательная примета эпохи. Однако в позднем творчестве И. В. Гёте заметно воздействие жестоко высмеянной им «отшельниковско-штернбальдовской» доктрины. Поначалу он с симпатией отнесся к замыслам и пафосу обеих книг (сб. «Сердечные излияния Отшельника» В. Ваккенродера и романа Л. Тика «Странствия Франца Штернбальда»); потом же с жаром заклинал «чудовище» со страниц альманаха «Веймарские друзья искусства». Братья Шлегели с их соратниками не могли не считаться с непререкаемым авторитетом национального гения, всегда соображались с суждениями старшего наставника. Роман «Театральное призвание Мейстера» Ф. Шлегель провозгласил одной из «величайших тенденций» времени, но при этом утверждал, что «роман в той же мере обманывает обычные ожидания единства и связи, как и удовлетворяет их». [7] В 1798–1799-е годы вокруг журнала «Атенеум» им удалось сплотить лучшие молодые силы немецкого искусства и идеалистической мысли (и даже представителей естественнонаучной мысли). Появившиеся на его страницах оригинальные по духу и необычные по форме афоризмы и суждения получили обозначение «фрагменты» и «идеи». Чувство универсума и безошибочность «подлинного систематического инстинкта» осуществимо только через этот жанр, вмещающий в себя бесконечное разнообразие тем, проблем искусства и действительности, различные стилистические манеры и разные психологические настроения. Романтический универсализм сродни классическому художественному мировидению.
7
Athenaum: Eine Ztschr. Ausw. S.163.
В ускоренно развивавшихся национальных литературах просветительская традиция и романтические веяния сосуществовали еще долгое время. «Остаточное» присутствие романтизма заметно, несмотря на господство «критического направления» в литературе (так раздражавшая Ф. М. Достоевского «шиллеровщина» ощутима в его собственных ранних произведениях). Концептуальна роль романтического наследия в художнической продукции «неоромантического» характера 1850–1880-х гг. Такова ситуация в некоторых региональных литературах, например русской литературе Сибири, в ориентированных на немецкую культуру литературах Скандинавии. Похожие тенденции заметны в «младонациональных» литературах – украинской, белорусской, в литературах Прибалтики на протяжении всего XIX столетия, возрождающихся национальных литературах балканских народов в тот же период и т. п.
Хронологически не совпадающие временные рамки романтизма в разных национальных литературах задают «калейдоскопическую» картину единого целого; разрозненными кажутся отдельные кружки и «школы» романтиков; весьма различающиеся эстетические установки и идейные взгляды разделяют соратников по романтическому движению. Сам генезис таких непохожих друг на друга национальных «романтизмов» уже не так определенно связывается исключительно с немецкими истоками. Подлинный романтизм в его эстетическом измерении нигде не выходил за рамки одного из течений общественной мысли. Свойственный романтизму – по крайне мере на начальном этапе его развития – максимализм в отрицании всего устоявшегося уклада жизни, как и нигилизм суждений и высказываний, пугал «обывательское» общество. Поведение обоих братьев Шлегелей и за университетской кафедрой, и в приличном обществе вызывающе не соответствовало принятым нормам поведения. Но следует все же различать новаторские манифесты и «эстетику» публичных скандалов, критический накал журнальной полемики и фрондерскую манеру светского эпатажа.
Все достижения романтиков, как и заблуждения, связаны с гуманистической традицией. Кризис западноевропейского гуманизма сказался на характере романтической доктрины и последующей судьбе романтического наследия. «Движение, исходной точкой и конечной целью которого была человеческая личность, могло расти и развиваться до тех пор, пока личность была главным двигателем европейской культуры» [8] . Р. Вагнер оплакивал романтическое искусство, погибшее в столкновении с буржуазной действительностью: «Художник совершенно беспомощен перед житейской пошлостью и, не умея отстоять свое высокое право гения, то и дело впадает в противоречия с самим собой, бесцельно расточая, принижая и обесценивая свое огромное дарование и, тем самым, становясь игрушкой злобных сил» [9] . Этот опыт неоценим.
8
Блок А. Крушение гуманизма. С.94.
9
Вагнер Р. Художник и публика. С.68.