Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Парис Полен

В обоих произведениях Вортигерн – это герцог гевиссеев, или западных саксонцев (ныне Хатт, Дорсет и остров Уайт); Будиций – король Малой Бретани, где нашли убежище двое сыновей Константа; Артур без всякого противостояния наследует своему отцу Утер-Пендрагону, а королева Геневера упоминается лишь по причине ее преступной связи с Мордредом.

Illicitam venerum cum conjuge Regis habebat.[Он с королевой вступил в любовный союз незаконный (лат.)].

Наконец, в обоих произведениях разделяется мнение Апулея о существовании духов, витающих между небом и землей, которые могут вступать в любовные связи с женщинами. Правда, только в поэме у Мерлина есть жена Гвендолоена и сестра Ганеида, супруга валлийского короля Родарха. В этом автор, очевидно, следовал преданию, распространенному в Уэльсе, преданию, еще ожидавшему пера романистов Круглого Стола для своей метаморфозы. Но, поскольку в поэме о Мерлине мы не находим никаких черт, навеянных романами Круглого Стола; поскольку и Гвиневра, и Артур, и фея Моргана

еще не те, какими они стали в этих романах, неизбежно приходится заключить, что поэма была написана раньше романов, то есть раньше 1140–1150 годов. После создания Артура и Ланселота уже непозволительно было видеть в Моргане только фею, в Гвиневре – только супругу Артура, отнятую Мордредом, а в Мерлине – мужа покинутой женщины. Так что все сходится к тому, чтобы оставить за Гальфридом Монмутским честь написания поэмы Vita Merlini в середине двенадцатого века, после Historia Britonum, которая видится продолжением поэмы в том, что касается Мерлина, и раньше французского романа Мерлин, в котором из этой поэмы будет почерпнуто довольно многое.

Однако мне бесконечно жаль, что здесь мое мнение противоположно мнению моих высокочтимых друзей, гг. Томаса Райта и Фр. Мишеля, которым мы, впрочем обязаны превосходным изданием Vita Merlini [66] . Да, поэма определенно была создана раньше романов Круглого Стола. Намеки на ирландские войны, якобы выявленные в ней и чрезвычайно смутные сами по себе, взяты из прозаического текста пророчеств, дата создания которого хорошо известна. Должен добавить, что при всем моем внимании я не смог обнаружить там ни малейшего признака, который мог бы указывать на правление Генриха II. Правда, поэт расточает похвалы мудрости епископа Роберта Чесни, коей последующая история не нашла ни опровержений, ни подтверждений; но в устах автора Historia Britonum эти похвалы не выходят за банальные рамки обязательных комплиментов. Впрочем, я бы сделал исключение для той строфы, где говорится об участии, которое жители Линкольна приняли в избрании прелата:

66

Издана по Лондонской рукописи. Paris, Didot, 1837; in-8. (Прим. П. Париса).

Sic etenim mores, sic vita probate genusqueUtilitasque loci clerus populusque petebant,Unde modo felix Lincolnia fertur ad astra[Все тут сошлось; твой род, и нравы, и жизнь без упрека,Польза места сего и воля народа и клира:Вот почему вознеслась до звезд Линкольния счастьем (лат.)].

Действительно, можно отнести эти строки к тому усердию, которое выказывал Роберт Чесни, по словам Гиральда Уэльского, чтобы развивать в городе Линкольне ярмарки и рынки.

Добавлю, что нет никакой серьезной причины полагать, будто Vita Merlini была посвящена Роберту Гроссетесту, епископу Линкольнскому первой половины тринадцатого века. Этот Роберт был, вне сомнения, весьма ученым и весьма достойным прелатом; он оставил немало трудов, давно снискавших известность; но происхождения он был невысокого, а наш поэт среди похвал, расточаемых своему покровителю, превозносит его знатность; это вполне подходит Роберту Чесни, чей род был в Англии в числе виднейших.

И еще, по-моему, совершенно напрасны были попытки убрать из поэмы четыре последних стиха, в которых автор предлагает свой опус вниманию бретонской нации. Напомнив об известности Historia Britonum, Гальфрид ничего не преувеличил, а ставя себя столь высоко в общественном мнении, он всего лишь следовал обычаю, довольно распространенному в то время, да и во все времена. Точно так же Готье де Шатильон [67] завершил свою поэму об Александре, посулив Гильому, архиепископу Реймсскому, равную с ним долю бессмертия:

67

Готье де Шатильон (ок. 1135 – ок. 1201) – французский клирик и поэт, автор поэм на латинском языке, самая известная из которых – «Александриада». (Прим. перев.).

Vivemus partier, vivet cum vate superstesGloria Guillelmi, nullum moritura per aevum.[Вместе останемся живы, с пережившим века поэтомПереживет их слава Гильома, никто из нас не умрет (лат.)].

Последние стихи Vita Merlini в старейшей рукописи написаны той же рукой, что и все остальное произведение; поэтому позволить критикам объявлять вне канона все те места, которые подтверждают неугодное им мнение, значило бы дать им слишком много воли.

Александр умер в 1147 году, а сам Гальфрид Монмутский был возведен на епископское кресло в Сент-Асафе, в Уэльсе, в 1151 году. Естественно предположить, что именно в этом четырехлетнем промежутке он посвятил Vita Merlini Роберту Чесни, преемнику Александра.

Но (сказали бы те, кто хочет объяснить расхождения

в легендах) пророков по имени Мерлин было двое: один – сын римского консула, другой – сын демона-инкуба; первый – друг и советник Артура, другой – обитатель лесов; тот прозван Благоуханным [Ambrosius], этот Лесным [Sylvester], или Диким. Historia Britonum говорила о первом, Vita Merlini – о втором.

Я вскоре дам объяснение всем этим персонажам-двойникам из бретонской мифологии; но особенно легко будет доказать тем, кто проследит развитие легенды о Мерлине, что Ambrosius, Sylvester и Caledonius (потому что шотландцам тоже требовался свой местный Мерлин) – это одна и та же фигура.

Побывав у Ненния сыном римского консула, а в Historia Britonum сыном демона-инкуба, Мерлин во французской поэме Робера де Борона станет одинаково мил и небесам, и аду. Он полюбит леса, то Каледонский в Шотландии, то Дарнантский и Брекегенский в Нортумбрии, то Броселиандский в армориканском Корнуае. Эта тяга к одиночеству не помешает ему часто появляться при дворе, быть добрым гением Утера и его сына Артура. Таким образом, Гальфрид Монмутский мог следовать легенде, которая превратила мать пророка в принцессу Деметии, а самого пророка в старости – в короля этой маленькой страны; тогда как продолжатели Робера де Борона придерживались континентальной традиции, заставив Вивиану держать его в плену в Броселиандском лесу. Но это раздвоение сюжета еще не значит, что действительно было два или три пророка по имени Мерлин.

Вкратце перечислим теперь, какие сказочные подробности добавлены в латинской поэме к тем, что уже содержались в Historia Britonum.

Мерлин теряет рассудок после битвы, в которой он видит гибель многих доблестных предводителей своих друзей. Городская жизнь его страшит, и, чтобы скрыться от всеобщих взоров, он углубляется в чащу Каледонского леса.

Fit silvester homo, quasi silvis editus esset.[Стал он лесным дикарем, как будто в лесах и родился (лат.)].

Его сестра, королева Ганеида, посылает слуг на розыски. Один из них замечает его, сидящего возле родника, и ему удается привести его в чувство, произнося имя Гвендолоены и извлекая из арфы печальные созвучия:

Cum modulis citharae quam secum gesserat ultro.[Звуком кифарных ладов, – ибо нес он кифару с собою (лат.)].

Мерлин соглашается покинуть леса и вернуться в город. Но скоро шум и суета толпы вгоняют его в прежнюю тоску: он хочет вернуться в лес. Ни слезы жены, ни мольбы сестры не могут его поколебать. Его заковывают в цепи; он плачет, он горюет. Потом внезапно, увидев, как король Родарх вытащил из волос Ганеиды запутавшийся там зеленый листок, он заливается смехом. Король удивлен и спрашивает причину такого приступа веселья. Мерлин согласен ответить при условии, что с него снимут цепи и позволят ему вернуться в леса. Обретя свободу, он сразу же раскрывает тайну своей сестры Ганеиды. Нынче утром она расточала ласки одному юному пажу на ложе из зелени, и один листик остался у нее в волосах. Ганеида настаивает на своей невиновности: «Как же верить хоть на малую толику, – говорит она, – словам безумца!» И чтобы доказать, как мало стоят подобные обвинения, она заставляет одного из придворных трижды переменить личину. Мерлин, отвечая на вопросы, предсказывает этому человеку три рода смерти. Предсказание исполняется, но гораздо позже [68] , а пока что королева торжествует по поводу ложной мудрости ведуна. В романе о Мерлине мы найдем этот эпизод, ставший знаменитым.

68

Sicque ruit, mersusque fuit lignoque pependit,Et fecit vatem per terna pericula verum.[Так упал, утонул и повис на дереве бедный,Смертью тройной доказав правдивость вещего мужа (лат.)].

Надо заметить, что сэр Вальтер Скотт следом за старинным шотландским летописцем Фордуном совершил странную ошибку, отнеся это тройное пророчество о смерти одного и того же человека к самому Мерлину: «Мерлин, согласно собственному пророчеству, погиб сразу от дерева, земли и воды. Ибо, когда за ним гнались с каменьями крестьяне, он упал со скалы в реку Твид и напоролся на острый кол, поставленный там, чтобы натягивать рыболовные сети». И далее цитирует четыре стиха, из которых последние два принадлежат поэме Гальфрида:

Inde perfossus, lapide percussus, et undaHanc tria Merlini feruntur inire necem;Sicque ruit, mersusque fuit lignoque pependit,Et fecit vatem per terna pericula verum.[Только одною ногой за дерево он зацепился,Тело же – вниз головой – погрузилось в текучую воду.Так упал, утонул и повис на дереве бедный,Смертью тройной доказав правдивость вещего мужа (лат.)].

Еще одно свидетельство той легкости, с какой преобразуются и искажаются предания. (Прим. П. Париса).