Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Парис Полен

Вопреки Гильдасу, в наше время явился перед нами писатель, который, дабы стереть пятна с доброго имени Бретонцев [60] , сплел повествование, до нелепости баснословное, и, движимый глупым тщеславием, представил нам оных превосходящими в воинской доблести Македонян и Римлян. Человек этот, по имени Гальфрид, получил прозвание Артуров за то, что возвел в ранг истории и издал на латыни басни, выдуманные об Артуре древними Бретонцами и изрядно им самим приукрашенные. Он совершил и более того, записав на латинском языке, как творение серьезное и подлинное, насквозь лживые пророчества некоего Мерлина, к коим и от себя добавил немало. Там он являет нам Мерлина рожденным от женщины и демона-инкуба и великим ясновидцем – несомненно, по причине святости его отца; тогда как здравый смысл, вкупе со священными книгами, учит нас, что демоны, будучи лишены божественного просветления, не прозревают ничего из вещей, еще не бывших, и способны лишь угадать продолжение неких событий по знакам, столь же доступным им, как и нам. Нетрудно признать ложность этих предсказаний Мерлина касательно тех событий, что произошли в Англии после смерти сего Гальфрида. Он говорит, что перевел эти нелепицы с бретонского; в любом случае, он подкрепил их собственными домыслами, о чем следует известить тех, кто соблазнился бы принять их хоть с малейшим доверием. Для событий, случившихся прежде времени его труда, он мог привнести в эти пророчества все необходимые добавления, дабы привести их в согласие с истиной; но что касается книги, которую

он назвал Историей Бриттов, надо быть совершенным невеждой в старинных хрониках, чтобы не видеть наглой и дерзкой лжи, нагромождаемой им без конца. Я опускаю все, что он нам повествует о подвигах Бретонцев до Юлия Цезаря – подвигах, возможно, сочиненных другими для удовольствия, но представляемых им как подлинные. Я опускаю то, что он добавляет во славу Бретонцев, начиная с Юлия Цезаря, который держал их в повиновении до времен Гонория, когда Римляне оставили остров, чтобы позаботиться о своей собственной защите на материке. Как известно, у Бретонцев, покинутых таким образом на милость своих врагов, был тогда королем Вортигерн, первый, кто запросил помощи у Хенгиста, вождя Саксов или Англов. Те же, оттеснив Пиктов и Скоттов, поддались соблазну, открываемому перед ними, с одной стороны, плодородием острова, с другой – трусостью тех, кто призвал их на помощь. Они поселились в Бретани, усмирили тех, кто пытался устоять против них, и вынудили жалкие остатки своих противников – тех, кого ныне называют Валлийцами – искать убежища на высотах или в лесах, одинаково недоступных. Победителями-Англами правили один за другим три всемогущих короля, и среди них внучатый племянник Хенгиста, Этельберт, который, объединив под своим скипетром всю Англию вплоть до реки Хамбер, принял учение Евангелия, возвещенное Августином. Альфред добавил к прежним завоеваниям Нортумбрию, одержав великую победу над Бретонцами и Скоттами. Эдвин последовал за ним; Освальд явился после Эдвина и не встретил на целом острове ни малейшего отпора. Все это в точности установил Беда Достопочтенный, свидетельств коего не отвергает никто. Итак, надо признать баснословным все, что этот Гальфрид пишет об Артуре и его преемниках, следуя кому-либо или себе самому. Он собрал эти выдумки, отчасти злонамеренно искажая истину, отчасти стараясь понравиться Бретонцам, кои в большинстве своем, говорят, настолько глупы, что по сию пору ждут Артура и полагают, что он не умер. Наследником Вортигерна он сделал Аврелия Амброзия, который якобы победил Саксов и отвоевал весь остров. После Амброзия у него правил брат того, Утер-Пендрагон, столь же почтенный. Сюда он и присовокупил столько лживых бредней касательно Мерлина. Артур, мнимый сын сего мнимого Утера, был бы четвертым королем Бретонцев, начиная с Вортигерна; в то время как, по правдивой истории Беды, четвертым королем Саксов, начиная с Хенгиста, был Этельберт, обращенный Августином. Таким образом, правление Артура должно быть современным таковому Этельберта. Но нетрудно здесь видеть, на чьей стороне истина. Именно эпоху правления Этельберта он выбрал, чтобы превозносить славу и подвиги своего Артура; чтобы заставить его победить Англов, Скоттов и Пиктов; свести к досадной помехе его оружию Ирландию, Швецию, Оркады, Данию, Исландию; нескольких дней ему хватило, чтобы победить даже Галлию, с коей Юлию Цезарю едва удалось справиться за десять лет; не иначе как мизинец этого Бретонца был более могуч, чем хребет славнейшего из кесарей. Наконец, после стольких триумфов, он возвращает Артура в Бретань возглавить большое празднество с покоренными князьями и королями, в присутствии трех архиепископов из Лондона, Карлеона и Йорка, хотя у Бретонцев в то время не было ни одного архиепископа. Довершая все эти выдумки, наш сказитель учиняет большую войну с Римлянами: вначале Артур выходит победителем великана необычайных размеров, даром что со времен Давидовых никто из нас не слышал ни о каком великане. В этой войне с Римлянами ему впору помериться силами со всеми народами земли: с Греками, Африканцами, Испанцами, Парфянами, Мидянами, Ливийцами, Египтянами, Вавилонянами, Фригийцами, кои все гибли в подобных битвах, тогда как у Александра, известнейшего из завоевателей, покорение такого множества разных народов заняло более двенадцати лет. Как же все историографы, приложившие столь много усердия, чтобы поведать события прошлых веков, передавшие нам даже те из них, важность которых весьма сомнительна, как могли они обойти молчанием деяния столь несравненного героя? Как же они ни словом не обмолвились и про Мерлина, великого пророка, равного Исайе? Ибо единственная разница между ними в том, что Гальфрид не посмел предварить пророчества, приписанные им Мерлину, словами: «Так сказал Господь», и устыдился заменить их другими: «Так сказал дьявол». Заметьте, наконец, что, изобразив Артура смертельно раненным в битве, он удаляет его из его королевства, дабы залечивать раны на острове, что зовется Авалоном в бретонских сказках; и он не осмеливается сказать, что тот умер, из страха разонравиться Бретонцам, или, скорее, Бриттам, кои по-прежнему ожидают его возвращения».

60

Pro expiandis his Britonum maculis [Чтобы искупить эти пятна Бретонцев] (лат.). (Прим. П. Париса).

По-моему, вряд ли современная критика могла бы еще что-либо добавить против знаменитой книги Гальфрида Монмутского. Люди здравомыслящие воспринимали ее как собрание историй, вымышленных для развлечения, которые только бретонцы могли принимать всерьез.

Но само это суждение способствовало взлету воображения и поэтических фантазий. Гальфрид подал пример, в котором нуждались наши романисты и которому они не замедлили последовать. Краткая, незамысловатая и, тем не менее, ценная хроника Ненния воодушевила Гальфрида Монмутского; и чем Ненний был для него, тем Гальфрид Монмутский стал для Робера де Борона и для авторов других романов в прозе и стихах, сочинения которых, как нам кажется, Франция вправе была ожидать и которым суждено было произвести целую революцию в литературе и даже в нравах всего христианского мира.

III. Латинская поэма: Vita Merlini [61]

Прежде чем приняться за Романы Круглого Стола, следует завершить обзор творчества того, кто, очевидно, породил их идею.

Пророчества Мерлина образуют сейчас седьмую книгу Historia Britonum. Они были написаны до публикации всей истории, и автор отдельно послал их епископу Линкольнскому. Пророчествами пользовались Ордерик Виталий, чья хроника завершается 1128 годом, Генрих Хантингдонский и Сюжер, которые не были знакомы с Historia Britonum. Впрочем, Гальфрид Монмутский подтвердил это первенство:

61

Жизнь Мерлина (лат.). (Прим. перев.).

«Я трудился над моей историей, – говорит он в начале седьмой книги, – когда, видя, что всеобщее внимание нынче занято Мерлином [62] , я предал гласности его пророчества, по просьбе моих друзей и в особенности Александра, епископа Линкольнского, прелата непревзойденной мудрости и благочестия, известного среди всех, и духовников, и мирян, числом и достоинствами тех почтенных мужей, кои поддерживали славу его добродетели и благородства. Имея намерение доставить ему удовольствие, я сопроводил послание с этими пророчествами письмом, приводимым

ниже…».

62

Cum de Merlino divulgato rumore. [Когда слух о Мерлине разошелся в народе (лат.)]. (Прим. П. Париса).

В этом письме Гальфрид льстит себя надеждой, что угодил желанию прелата, прервав Historia Britonum, чтобы перевести с бретонского на латынь Пророчества Мерлина. «Но, – добавляет он, – меня удивляет, что вы не запросили сего труда от кого-либо более сведущего и искусного. Не желая принизить никого из английских философов, я с полным правом могу сказать, что если бы обязанности вашего высокого сана оставляли вам на это время, вы сами могли бы лучше кого бы то ни было сочинять подобные творения».

То ли епископ Александр пожалел, что попросил книгу, авторитет которой оспаривала Церковь, то ли книга не оправдала его ожиданий, то ли, наконец, он просто забыл обещания, данные автору, как это слишком часто бывает, но он умер, не выразив Гальфриду ни малейшей признательности; и мы узнаем об этом в самом начале поэмы Vita Merlini.

Fatidici vatis rabiem musamque jocosamMerlini cantare paro: tu corrige carmen,Gloria Pontifcum, calamos moderando, Roberte.Scimus enim qui ate perfudit nectare sacroPhilosophia suo, fesitque per omnia doctum,Ut documenta dares, dux et praeceptor in orbe.Ergo meis coeptis faveas, vatemque tueriAuspicio meliore velis quam fecerit alterCui modo succedis, merito promotes honore.Sic etenim mores, sic vita probate genusqueUtilitasque loci clerus populusque petebant,Unde modo felix Lincolnia fertur ad astra.[Вещего мужа хочу Мерлина забавную музу [63] Петь и безумье его. А ты исправь мою песню,Путь указавши перу, о Роберт, украшенье священства.Ибо мы знаем, что ты философии чистым нектаромБыл окроплен, от нее во всем получивши ученость,Что доказал ты не раз, о мира вождь и наставник.К замыслу будь моему благосклонен, при знаменьях лучшихНыне певца опекай, чем делал тот, чьим недавноТы преемником стал, по заслугам отличенный честью.Все тут сошлось; твой род, и нравы, и жизнь без упрека,Польза места сего и воля народа и клира:Вот почему вознеслась до звезд Линкольния счастьем.Как бы хотел я тебя объять достойною песней,Но не хватает мне сил, пусть бы сам Орфей с Камерином,Пусть бы Марий и Макр с величавым Рабирием вкупе,Хором ведомые муз, моими бы пели устами (лат.) [64] ].

63

Странствия Мерлина, его чары часто рассматриваются как своего рода забавы. (Прим. П. Париса).

64

Пер. с латинского А. С. Бобовича. Здесь и далее цит. по изданию: Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. – М.: Наука, 1984. (Прим. перев.).

Поэма содержит 1530 стихов, и это, вероятно, одно из последних произведений автора. В заключение он пишет:

Duximus ad metam carmen, Vos ergo, Britanni,Laurea serta date Gaufrido de Monemuta:Est enim vester, nam quondam proelia vestraVestrorumque ducum cecinit scripsitque labellumQuem nunc Gesta vocant Britonum celebrate per orbem.[Песнь эту мы довели до конца, а вы, о британы,Лавры сплетите – вручить их Гавфриду из Монемуты,Ибо он ваш, ибо он и прежде ваши сраженья,Ваших вождей воспевал и оставил книжку, что нынеСлавится в мире во всем под названьем «Деянья бритонов» (лат.)].

Видимо, в авторстве этой поэмы не может быть сомнений. Стиль напоминает Historia Britonum, насколько проза может напоминать стихотворный текст; а Гальфрид уже доказал, что он любил слагать стихи, уснащая ими свою историю без малейшей на то надобности. В обоих произведениях он одинаково напыщенно восхваляет своих покровителей; и если в первом он взывает к великодушию прелата, а во втором обвиняет его в неблагодарности, то, вероятно оттого, что не ощутил результатов этого великодушия. Его наняли задаром, как и нашего французского стихотворца Васа, который вначале превозносил щедрость короля Генриха II Английского, а заканчивает свою поэму о Роллоне [65] , печально сетуя, что государь этот его позабыл:

65

«Роман о Роллоне» – стихотворная поэма Васа об истории нормандских герцогов, начиная от Роллона Нормандского, основателя династии. Поэма создана в промежутке между 1160 и 1170 гг. (Прим. перев.).

Li Reis jadis maint bien me fst,Mult me dona, plus me pramist.Et se il tot don'e m’'eustCe qu’il me pramist, miels me fust.Nel pois avoir, nel plut al Rei…[Король когда-то меня облагодетельствовал,Много мне дал, еще больше обещал.И если бы он отдал мне все,Что обещал, мне было бы лучше.Не пришлось мне иметь, не угодил королю… (ст. – фр.)]

Несомненно, в его жалобах сквозил бы еще более явный упрек, если бы король тогда скончался, подобно епископу Александру. Александр умер в 1147 году, а преемником его стал Роберт Чесни; и именно этому епископу Гальфрид посвятил Vita Merlini, словно бы для того, чтобы побудить его выполнить обязательство своего предшественника.

В этой поэме о Мерлине все идет в полном соответствии с тем, что Гальфрид изложил в своей истории. Мы находим здесь основной свод пророчеств Мерлина, к которым добавляется пророчество его сестры Ганеиды, давая предлог для намеков на текущие события. В истории, а вовсе не в романе, Мерлин оказывается сыном принцессы Деметии; а в поэме, и нигде больше, Мерлин в старости правит этой частью Уэльса:

Ergo peragratis sub multus regibus annis,Clarus habebatur Merlinus in orbe Britannus;Rex erat et vates: Demaetarumque superbisJura dabat populis…[В царствие многих владык измерив долгие годы,Славным британец Мерлин прослыл по целому свету.Был он король и пророк: народом гордым деметовПравил… (лат.)]