Романы. Рассказы
Шрифт:
И Самуэл заявил:
— Как видно, эти молодцы обманули наших уважаемых руководителей. Одного из них, того высокого, я знаю — его зовут Саркисом, я с ним из одного села. Во время резни он, чтобы спасти свою шкуру, принял ислам, женился на турчанке; позже он служил в турецкой полиции. Второго я не знаю, но, наверное, они одного поля ягода. Я думаю — турки их нарочно послали сюда, чтобы смущать наш народ.
Все были ошеломлены. Несколько минут зал молчал. Молчали и организаторы собрания. Скандал получился куда чище, чем первый.
Как видишь, здесь
С нетерпением жду того счастливого дня, когда и я сумею выехать в Советскую Армению. Но перед этим считаю себя обязанным исполнить до конца свой долг перед нашими сбитыми с толку земляками. Ведь сегодня опять, как тридцать три года тому назад, во весь рост стоит вопрос о жизни армян, находящихся за пределами своей родины. Сегодня кое-кто не прочь поторговать оптом и в розницу кровью нашего народа, и я отдам все силы во имя спасения последних остатков нашего народа от новой трагедии.
Передай мой привет всем землякам и знакомым. Поцелуй за меня свою дочурку и мою сестру Астхиг. До скорого свидания в Советской Армении.
Всегда преданный тебе Мушег».
Группа передовых людей комбината в специальном вагоне ехала в Ереван, на республиканский слет стахановцев.
В вагоне было весело. Больше всех шутил Хорен Григорян. Сарян, привыкший видеть его всегда серьезным, и не подозревал, что секретарь парторганизации такой весельчак.
— Ну, орлы! На слете держитесь! Это вам не на нашем комбинате, — там секретарь ЦК, министры, лучшие люди всей Армении.
Поезд мчался через безлюдные пространства. Снег давно сошел, но земля бережно хранила еще животворную влагу, и дикая растительность, словно торопясь воспользоваться ею, бурно тянулась к солнцу. Пахло свежей травой и цветами, яркие, необыкновенно большие бабочки стремительно носились в воздухе. Сейчас здесь царила деятельная, кипучая жизнь. Только серые голые камни, беспорядочно разбросанные вокруг, зловеще напоминали о необитаемости этой земли. Пройдет немного времени, наступят знойные дни, и жаркий, как от горячей печки, ветер высушит землю, а солнце испепелит, сожжет все вокруг, земля почернеет, потрескается. Все живое в панике покинет эти места, и здесь воцарится мертвое безмолвие.
Маркар через открытое окно вагона смотрел вдаль и задумчиво качал головой.
— Сколько земли зря пропадает! Провести бы сюда воду, оросить, насытить эту землю, раскинуть леса, фруктовые сады, виноградники, развести хлопковые плантации — как бы изменилась, ожила эта пустыня!
И вдруг, словно в ответ на его мысли, раздался гул мощных экскаваторов. Они стальными хоботами глубоко врезались в землю и, заполнив ковши, медленно поднимали их и откидывали груды земли в сторону. За экскаваторами тянулась ровная, как стрела, глубокая канава. Тысячи колхозников лопатами ровняли края канавы и выбрасывали оставшуюся на ее дне землю.
Маркару даже показалось, что это ему снится. Не веря своим глазам,
— Смотри, Мурад Апетович, Добрались-таки и до этой земли! — воскликнул он, показывая рукой на экскаваторы.
— А ты сомневался, дядя Маркар?
— Как тебе сказать… Но то чтобы сомневался, просто не верилось, что так скоро. По-моему, со дня сотворения мира человеческая рука не касалась этой земли.
— Но ведь со дня сотворения мира нигде советской власти не было. Кто же, по-твоему, до нас должен был заниматься этим — феодалы, кулаки или царские чиновники?
— Да, ты прав, тогда некому было. Кто это сказал — кажется, Мичурин? — не просить у природы милостей, а взять их у нее?
— Вот именно: направить разум человека, его знания, многовековой опыт на овладение силами природы и подчинить ее для блага и счастья людей.
— Эх, зацветет же скоро эта земля, зашумят леса, нальется соком янтарный виноград, забелеют хлопковые поля, прилетят птицы свивать гнезда, и воздух станет другим, Мурад Апетович, воздух!.. — в каком-то экстазе говорил старый Маркар. Лицо его как будто даже помолодело, и потускневшие глаза блестели.
— Зацветает не только эта земля, дядя Маркар, а земля всей нашей страны! Она уже сейчас цветет. Колхозники под Москвой и Ленинградом выращивают арбузы и дыни, в холодной Сибири сажают яблони и груши, за Полярным кругом разводят огороды. А в степях на тысячи километров идет посадка лесов.
Сарян молча прислушивался к разговору между пожилым, видавшим старый мир помощником мастера, и молодым, знающим прошлое только по книжкам техником, и восхищался: сколько любви и нежности к родной земле было в их словах!
В Ереван приехали к вечеру. Оба Мурада в сопровождении Астхиг только на минуту забежали домой. Там, кроме Сирануш, никого не было. Поздоровавшись с ней, мужчины поспешили к драматическому театру имени Сундукяна, где начался слет.
Раздался звонок, и люди разных профессий и занятий, собравшиеся сюда со всех концов республики, заняли свои места. Докладчик, секретарь ЦК партии большевиков Армении, говорил об успехах, достигнутых заводами, фабриками, передовыми колхозами и совхозами. Собрание горячо реагировало на каждое слово доклада, часто прерывало докладчика, выражая свое одобрение громкими аплодисментами. Секретарь ЦК перечислил передовых людей республики и тут же поставил перед ними новые, более сложные задачи.
— Почему присутствующий здесь победитель во Всесоюзном социалистическом соревновании помощник мастера Мурад Гугасович Сарян со своей бригадой может выполнять две нормы, а другие не могут этого сделать? Не кажется ли вам, что пора всем равняться по передовикам? По-моему, давно пора.
От этих слов у Саряна сладко забилось сердце, слегка закружилась голова. Вот она, страна счастливого труда. Кем он приехал сюда и кем он стал за короткое время!
В перерыве, когда Сарян вышел в фойе и какие-то незнакомые люди сердечно пожимали ему руки и поздравляли с успехом, вдруг раздался громовой голос Завена: