Романы
Шрифт:
Ива Олелькович подскакал к воротам; вся толпа с ужасом рассыпалась от него в стороны. На прясле [235] городской стены показались воины, вооруженные стрелами.
Они наметили на Иву Олельковича и конюха Лазаря.
Лазарь видит смерть неминучую, хочет вскрикнуть, и только слово «Господи!» срывается с окаменевшего языка его, а рука невольно кладет на него крест.
– Стой! то хрестьяне! – раздается голос на стене. Лазарь повторяет крестное знамение.
235
Часть
– Повежь ны: кто еси? – говорит один из воинов, просунув голову сквозь персь [236] .
– Кланяем-ти ся, муж мой! сей есть государь и барич сильный и могучий богатырь, Ива Олелькович, а яз верный его конюх Лазарь! Ходим воююче на силу нечистую!
– Оле братие! во граде у нас печаль и вопль; идут Агаряне-губители; будьте нам гости и пособницы на силу Агарянскую! Повежду Княгине! Пождите мало!
Вскоре ворота отворились. Иву Олельковича встретили Княжеские люди и старейшие мужи с честью и повели через город. Улицы и стогны покрыты были народом; все кланялись богатырю и кричали: «Бог шлет нам, печальным, щит и меч на поганых Бессерменов».
236
Зубцы, гребень стены крепостной. (Прим. Вельтмана.) Основное значение слова – грудь. Персь как часть крепостной стены встречается только в Псковской I летописи, откуда, видимо, и взято Вельтманом. – А. Б.
У двора Княженецкого вышли навстречу Иве Олельковичу толпа девушек под белыми покрывалами, в кумачных, шитых золотом сарафанах и запели:
Ты взойди, взойди, красно солнышко, Светлый божий день, В высоту небесную! Ты взойди, взойди, красный молодец, Государь богатырь, Во терем во Княжеский!..Подле крыльца Княжеского терема Княжеские конюхи приняли коней от Ивы Олельковича и от Лазаря.
На крыльце встретила богатыря Княженецкая Боярыня вином на золотом подносе; Ива Олелькович выпил вино и пошел далее; в сенях, у дверей гридницы, встретила богатыря сама Княгиня Яснельда, в багрянице сверх белой, шитой серебром ризы, и повела под руку в стольный покой; села на стул Княжеский, посадила Иву Олельковича подле себя и стала ему говорить нежным голосом:
– Государь ты мой, Ива Олелькович, велий богатырь и заступник наш! не утай от меня: ведаю я, ты идешь к Московскому Князю Димитрию службу служить и воевать с поганым Мамаем. У Московского Князя силы много, а враг от него еще далеко; а у нас уж на плечах сидит; приближается к моему отнему граду многое множество Татары поганой, а за ними идут Мурины…
Не успела еще Княгиня кончить речи своей, вдруг вбежал в гридницу бывший на стороже по пути Воронежскому воин.
– Идут, идут! – закричал он, в гриднице все возмутилось, загремели оружия.
Слова воина коснулись до слуха Яснельды; она вскочила с стула Княжеского и в страхе стала на колени пред Ивою Олельковичем, восклицая:
– Оборони, оборони нас, велий витязь и могучий богатырь!
– Любо погублю некрестную силу, любо головою повалю за Княгиню и за Белгород! – произнес громогласно Ива Олелькович и пошел вон из палат
Между тем как он шел к крыльцу, сопровождаемый Княжескими людьми, а Лазарь подводил уже ему коня, два старейшие мужа вынесли на огромном золотом блюде дары от Княгини: златой шлем с красным переным еловцем и огромный меч.
– Княгиня кланяется победным мечом и непроницаемым шлемом государю богатырю, Иве Олельковичу, и просит воеводствовати полком Белогородским, вести на пагубу злых Измаильтян.
– Сам, един иду! – отвечал Ива Олелькович; снял свой шлем, надел подаренный Княгиней; принял меч и поехал тихими шагами по улицам, покрытым народом. Все кланялись и благословляли его на подвиг.
Никто и не думал дивиться и считать невозможным, чтоб богатырь не мог восстать против целого войска: Витязи Князя Владимира были еще в памяти; притом же и пословицу: «и в мнозе бог, и в мале бог» можно было приложить к подобному случаю.
Вот выехал Ива Олелькович из Крома [237] Белогородского, проехал застенье и пустился полем по дороге, откуда ожидали нападения поганых Бохмитов.
Народ высыпал на прясла и смотрел сквозь перси на благодетельного нашего богатыря. Провожая его взорами, все единосердечно молились небу, чтоб оно ниспослало в нем спасителя городу и погубителя злых сыроядцев, безбожных Агарян.
237
Кремль, крепость. Название Псковского Кремля, может быть, происходит от слова Укромный, ибо в Кромахе были всегда погреба и тайники для укрытия жен и имущества во время нападений неприятельских.
Княгиня Яснельда, вдова средних лет, полная, как месяц, румяная, как заря, белая, как кипень, также взирая на нашего героя с выходца на высоком своем златоверхом тереме, вздыхала печально и, шибе руце свои к переем, говорила:
– Господи боже великий, призри на мя, смиренную, сподоби мя видети славного в человецех богатыря Иву Олельковича препоясанна победою и славою!.. Возврати его поздорову; то и земля моя поздорову будет!.. Похизи алчного врага ветром с юга и с запада!.. прорази его зноем кромешным!
Льются слезы из очей Яснельды, как речные быстрины.
Ива Олелькович не слышит восклицаний ее, не ведает, что деется в сердце Княгини; гордо близится он к табору вражьему, спереди ему солнце сияет и добре греет, а по нем кроткий ветрец веет.
Вот уже слышит Ива: ворганы тепут, и трубы гласят, и стязи глаголют; и видит Ива за редкой дубравой полки незнаемый.
– О! – восклицает он, поправляя и придерживая то шлем, который ему велик не по голове, то меч, который колотится об ноги коня и мешает коню идти.
«О! – думает Ива. – Уклоню силу поганую, аки лес, постелю по земли, аки траву под косою!» – и продолжает ехать вперед.
Кто бы не сказал, взирая на нашего сильного богатыря: «Твердая броня на могучих плечах, под бронею храбрость, под шлемом быстрая мудрость, в очах горит ярость».
Вот раскаляет он свое сердце молодецкое, богатырское, разжигает коня ретивого. Запел бы он и любимую песню великана Усмы Хрусовича, когда гнался великан за исполином Урютом, укравшим его Гремиславу, запел бы он: