Ромен Гари, хамелеон
Шрифт:
И так далее в том же духе не меньше чем на тридцати разрозненных листах, неустанно переписываемых. В окончательном варианте рукописи от всех этих рассуждений почти ничего не останется, а имя Анжело Ринальди и вовсе исчезнет. Ринальди счел книгу Гари антисемитской потому, что его шокировал издевательский тон, черный юмор Эмиля Ажара. А Гари выступал в защиту иронии, будучи убежденным, что только она способна адекватно выразить ужас.
Мадам Роза действительно жила в Германии во время войны, но вернулась. Войдет, воняя какашками, и как начнет вопить: «Освенцим! Освенцим!» Ее в свое время посадили в Освенцим для евреев. Но расисткой она никогда не была. Например, жил с нами Моисей — так она обзывала его черномазым, но меня никогда не трогала. Я тогда не понимал, что она хоть и толстая, но не толстокожая.
У мадам Розы были все фальшивые документы, какие надо, потому что она сработалась с одним приятелем-евреем, который с тех пор, как вернулся живой, ничем другим и не занимался — беспокоился о будущем. Не помню, говорил я вам или нет, но ее защищал еще и комиссар полиции, потому что в свое
Когда мадам Роза успокаивалась, ее уже ничто не колыхаю, кроме звонка в дверь. Она до смерти боялась немцев. Это старая история, о ней писали во всех газетах, так что я не буду тут распространяться, скажу только, что мадам Роза так от этого и не оправилась. Иногда ей казалось, что всё еще может повториться, особенно ночью, ведь она жила воспоминаниями. Ерунда какая, правда — сейчас это всё в прошлом, но дело в том, что евреи очень упрямы, особенно когда их убивают, они чаще всех потом являются.
Я тихонько открыл дверь, чтобы не напугаться, и первое, что увидел, — мадам Розу. Она стояла одетая в середине комнатушки рядом с маленьким чемоданчиком. Было похоже, будто она ждет на платформе метро. Я взглянул ей в лицо и сразу понял, что она не в себе. У нее был совершенно отсутствующий вид, до того она выглядела счастливой. Смотрела куда-то в пространство, далеко-далеко, и в этой шляпке, которая ей была совсем не к лицу, потому что ей ничего уже не могло быть к лицу, но зато хоть сверху ее немножко закрывала. Мадам Роза даже улыбалась, как будто ей сказали хорошую новость. На ней было голубое платье в цветочек, она даже достала из шкафа свою старую сумку, сохранившуюся с тех пор, как она работала в борделе, — я знал эту сумку, она ее хранила, потому что с ней были связаны приятные воспоминания, внутри до сих пор лежали презервативы. Она смотрела сквозь стены, как будто ждала не просто поезда, а поезда в никуда.
— Мадам Роза, что вы делаете?!
— Они придут за мной. Они всё устроят. Мне сказали подождать здесь, они приедут на грузовиках и увезут нас на Велодром. Можно взять только самое необходимое.
— Кто это — «они»?
— Французская полиция.
<…>
— Они дали нам полчаса на сборы, сказали взять только один чемодан. Нас посадят на поезд и отвезут в Германию. Буду жить без забот, они всё устроят. Они сказали, что ничего нам не сделают, наоборот, дадут жилье, будут кормить, белье стирать в прачечной.
Я не знал, что сказать. Может, они и вправду опять везут евреев в Германию, потому что арабам они не нужны. Когда мадам Роза была в разуме, она часто мне рассказывала, как Гитлер устроил в Германии еврейский Израиль, чтобы у них было жилье, и как их там всех приняли, только если у кого были зубы, кости, одежда и обувь в хорошем состоянии, у тех отбирали для сохранности{721}.
И всё же, возможно, Анжело Ринальди удалось нащупать ахиллесову пяту Ромена Гари. За много лет до того друг писателя Франсуа Бонди в интервью, которое потом будет напечатано в журнале «Прёв»{722} под заглавием «Момент истины», попросил Гари объяснить, почему тот представляет таким образом самые трагические события:
— Да, наверное, у тебя был очередной приступ террористического юмора… У меня даже сложилось впечатление, что ты сам способствовал распространению о себе абсолютно ложных сведений.
— Что конкретно ты имеешь в виду?
— Ну, допустим, война в Испании. Ты в жизни не был в Испании — ни до, ни после гражданской войны. И тем не менее на протяжении всей твоей карьеры, со дня опубликования «Европейского воспитания» до присуждения Гонкуровской премии, газеты упорно повторяли, что ты был пилотом эскадрильи «Испания», служил под командованием Андре Мальро, что многие твои произведения связаны с твоим участием в работе интернациональных бригад. Насколько я знаю, ты так и не опроверг всё это…
— Но это замечательно — иметь свою легенду.
— Пожалуйста, если можно, ответь серьезно.
— Я не собираюсь опровергать, что воевал в Испании, под тем предлогом, что я этого не делал. Опубликуй я опровержение, все сказали бы, что я или открещиваюсь от собственного прошлого, или что я зазнался… Скажу вот что: если бы я писал о правах чернокожих и в какой-нибудь газете прошла бы информация, что среди моих предков были негры, я и то не стал бы требовать опровержения — в крайнем случае просто переехал бы в негритянский квартал. В шутке нужно не бояться идти до конца…
Интерес к Эмилю Ажару вышел далеко за пределы литературных кругов. Все хотели знать, кто он такой. Некоторые сомневались в его существовании, ставя Ажара в один ряд с Кларой Газуль, Проспером Мериме или Пьера Луи. А Симона Галлимар без тени сомнения рассказывала всем, что Мишель Курно недавно встречался с Ажаром в Женеве, но их общение было недолгим, потому что Ажару пришлось срочно вернуться в Рио-де-Жанейро.
Хотя фотография Эмиля Ажара была напечатана уже в нескольких газетах, в частности, в номерах «Франс-Суар» и «Нувель обсерватер» от 22 сентября и в «Уэст-Франс»{723} от 9 октября (последнее издание было довольно популярно в департаменте Ло, где жил Павлович), он оставался загадкой. Увидев это фото в журналах, Джин Сиберг сразу же узнала, кто на нем изображен, хотя оно было сделано довольно давно — в 1968 году, на Антильских островах. На этой фотографии загорелый, широколицый Поль Павлович стоит в майке, подняв левую руку, среди волн и водяной пыли, а морской ветер развевает его пышные
Жюри Гонкуровской премии, премий Ренодо и Фемина заранее думали, что Эмиль Ажар может стать их лауреатом.
Гари пишет в «Жизни и смерти Эмиля Ажара», что упомянутую фотографию Поль Павлович дал Симоне Галлимар, а впоследствии снимок без его согласия был помещена в газетах. В коротком письме, которое Павлович воспроизводит в своей книге «Человек, в которого верили», Гари предостерегал его от распространения этого фото, опасаясь, что Тереза де Сен-Фаль и Роже Гренье могут его узнать{724}.
Роже Гренье, литературный консультант и член литературно-художественного совета издательства «Галлимар», действительно знал Поля Павловича — Гари сам горячо рекомендовал ему своего родственника на литературную работу. Поль написал для журналиста Даниэля Моргена{725} книгу о будущем прессы и придумал подписи к фотографиям в книге Жозефа Кесселя «В руках чуда».
95
Когда в сентябре 1975 года роман «Вся жизнь впереди» появился на прилавках книжных магазинов, Ивонна Баби возглавляла отдел газеты «Монд» по вопросам культуры: в ее ведении, помимо литературной критики, находились материалы о живописи, кино, радио и телевидении. Мишель Курно вел в «Монд» театральную колонку. Незадолго до выхода «Голубчика» он рассказал Ивонне, что намерен опубликовать совершенно неординарную книгу, вышедшую из-под пера никому не известного писателя Эмиля Ажара, и сообщил ей по секрету, что уже встречался с таинственным автором в Женеве — это необыкновенный человек.
Через несколько месяцев Курно показал Ивонне Баби гранки «Жизни», заранее оговорившись: «Я уверен, что тебе понравится». Он раскрыл ей еще одну тайну: Эмилю Ажару удалось выехать из Бразилии, и теперь он находится в Копенгагене. У Ивонны появилась возможность добиться эксклюзивного интервью для «Монд де ливр», главным редактором которого была тогда Жаклин Пиатье. Жаклин очень понравилась вторая книга Ажара, и она с готовностью согласилась на предложение Ивонны, оставив на это интервью всю последнюю страницу приложения.
Когда Гари поставили перед фактом интервью, он был взбешен{726}, но пришлось смириться. Ажар перестал быть таинственным незнакомцем, которого невозможно узнать в толпе. Он старался убедить себя, что кратковременное появление Ажара во плоти пойдет только на пользу мистификации. С другой стороны, Гари не был полным хозяином положения. Если Павлович в свое время имел все основания чувствовать себя униженным, играя при своем знаменитом родственнике роль тайного агента, то теперь, наоборот, Гари всецело зависел от своего вымышленного автора.
Павлович предложил Гари организовать встречу с Ивонной Баби на окраине Копенгагена, в районе Вольдумвей, где он когда-то работал в турагентстве — ездил экскурсоводом в Танжер и Геную. Он снял небольшой домик у парка на тихой улочке с деревянными строениями. 26 сентября Поль Павлович и его жена Анни были там.
На следующий день о своем приезде сообщила Симона Галлимар, очень желавшая познакомиться с Эмилем Ажаром, хотя изначально этого вовсе не планировалось. Она приехала на Вольдумвей, 8 ранним вечером и, сияя от радости, вошла в дом. За Симоной с несколькими коробками книг, предназначенных для автографов, следовал шофер. Она не стесняясь проведет здесь целых два дня. За ужином, с восхищением глядя на Поля, она рассказала Павловичам, каким успехом роман будет пользоваться во Франции. Тот прекрасно справлялся со своей ролью, но уже начал уставать от постоянного притворства. Симона Галлимар не сомневалась, что «Вся жизнь впереди» станет лауреатом одной из литературных премий. Вероятно, всё же не Гонкуровской, но по крайней мере премию Медичи эта книга наверняка получит. На следующий день Симона не только поздно встала, но и заставила Поля подписывать привезенные экземпляры «Жизни», предназначавшиеся особо избранным литераторам. Потом ее заинтересовало, пишет ли Эмиль Ажар что-то новое. Павлович заверил ее, что пишет.
Симона Галлимар простодушно любила посмаковать подробности жизни плохих парней и подозревала, что Ажар, в котором ее привлекала как раз необузданность, несмотря на весь свой милый вид, замешан в каких-то темных делах, а потому поспешила горячо заверить его в своей готовности оказать ему поддержку в любой ситуации.
Когда Симона Галлимар уехала, Полю осталось только дожидаться приезда Ивонны Баби. Они встретились в гостинице, в которой та остановилась{727}. В ее распоряжении был один день: она хотела вернуться в Париж последним рейсом. Поль пригласил ее к себе на Вольдумвей, на ужин при свечах на веранде, вместе с Анни.
Ивонне Баби обстановка показалась очень русской, но ничто не вызвало у нее подозрений. Она заранее приготовила длинный список вопросов, на которые Поль ответил, не слишком следуя при этом указаниям Ромена Гари.
Вместо того чтобы излагать биографию Эмиля Ажара, придуманную Гари, Павлович привел немало фактов из собственной жизни{728}. Он родился в Ницце: родственники его матери эмигрировали из Центральной Европы на юг Франции после Первой мировой войны. Его бабушка (речь идет о жене Эльяса Овчинского Белле) была правоверной иудейкой. Некоторые детали Павлович всё же изменил — например, ювелирная лавка Эльяса в его изложении из Варшавы и Вильно переместилась в Санкт-Петербург, в чем легко убедиться по телефонным справочникам этих двух городов. Все-таки в беседе Вильно упоминался. Окончив школу, он поступил на юридический факультет, который вскоре оставил, уехав в Тулузу изучать медицину. Почти всё в рассказе Павловича было правдой, звучало искренне и трогательно. И ничто уже не напоминало историю, выдуманную Гари, согласно которой Эмиль Ажар нелегально делал аборты в Оране. Чтобы его рассказ хоть в чем-то совпадал с версией Гари, Павловичу пришлось подтвердить, что в 1971 году он был в Бразилии. На самом деле бразильская история была связана с Пьером Мишо.