Ромео, Джульетта и тьма

Отченашек Ян

И сердце бьется в груди, как раньше!

Лица, слова, голос! Только его он слышит, едва закроет глаза. «Жить! Жить!»

Как?

Павел спорит с ним, но голос сильней его. Он — в нем, упорно возвращает к той страшной ночи, когда он измерил всю глубину отчаяния.

И Павел сдался перед ним. Прежний путь окончен.

Он встал.

Распахнул настежь окно и впустил внутрь пронзительный шум воробьиного щебета.

Медленно, как после долгого сна, Павел приходил в себя. Как давно он не ел? Он заложил руки за голову, потянулся так, что хрустнула поясница, глубоко вобрал в себя свежий воздух летнего утра.

Узкий дворик с одинокой тележкой каменщика,

над крышами — голубое небо. Медленно встает рассвет.

Вот оно: первый луч тихо скользнул по старой крыше и увяз где-то в кудрявой кроне каштана. Павел стиснул зубы.

Входи, свет!

У старых домов свой утренний голос. Слушай: кто-то спускается по лестнице, тихонько насвистывает, кепка на мгновение мелькает под окошком, подошвы шаркают о кафель, наверху звонит будильник, и разбуженный ребенок отвечает ему раздраженным ревом. Шаги и голоса, струйка воды, ударяясь о металлическую лохань, поет в углу галереи, где-то звенит высокий девичий смех… Дом пробуждается, из открытых дверей кухни слышно тарахтение кофейной мельницы…