Ронин
Шрифт:
Врачи растерянно переглянулись — очевидно, что до этого момента в качестве безжалостного киллера меня здесь никто не рассматривал…
— Я вчера был здоровым…- заторопился я, пока моя репутация в глазах докторов медицины не обратилась в неуправляемое падение: — Пока я к вам в РОВД, причем сам, добровольно, по своей глупости, не зашёл…
Начальник розыска открыл рот, но тут-же его захлопнул, на что я не преминул отреагировать:
— Ну давайте! Расскажите сказочек, что я пришёл в милицию и напал на ваших сотрудников, или что вы там в своих фальшивых бумажках понаписали.
— Короче, вот
Заинтересованные стороны повернулись к даме, что с индифферентным видом следила за сварой, прижав к груди сумочку и папку с бумагами.
— А что вы на меня смотрите? Мне надо его допросить, но здесь я с ним работать не буду. Доставьте его в милицию, либо ко мне в кабинет, в прокуратуру. Решайте вопрос сейчас. Я в машине. — дама кивнула начальнику розыска, развернулась на каблуках и пошла по коридору отделения в сторону лестницы, ведущей на первый этаж.
— Слышали? — торжествующе ткнул пальцем в спину прокурорского «следака» начальник уголовного розыска: — Следователь прокуратуры приказал доставить его на допрос.
Тут боевитые доктора меня и слили. Одно дело ругаться с посторонними ментами, которые тебе, по большому счету, ничего сделать не могут, и совсем другое дело собачится с прокуратурой, тем более за мутного типа, которого доктора и знали то меньше суток. На мое имя быстренько сляпали справочку, что «Такойто Такойтович», по состоянию своего здоровья, может присутствовать при совершении допроса и иных следственных действиях. И меня, под конвоем мрачного опера отправили за вещами к сестре-хозяйке.
И снова дежавю.
Здание Городского сельского РОВД.
Следователь прокуратуры не пожелала допрашивать неподготовленного «клиента» и отправила меня, для доведения до соответствующей кондиции, вновь в уголовный розыск. Десятка желающих со мной беседовать уже не наблюдалось, видимо, репутация, что просто со мной не будет, уже дошла до заинтересованных лиц. И мусорную корзинку, кстати, под стол убрали, видимо, чтобы я до нее сразу не дотянулся.
— Ну что, будем разговаривать? — от дружеской улыбки начальника розыска я, очевидно, должен был растаять и все забыть.
— Нет, и вообще, заявление от меня примите, что меня похитили и насильно лишили меня свободы.
Когда смех стих, начальник «угла», с трудом перебарывая, растягивающую губы улыбку, переспросил:
— И кто тебя похитил? Инопланетяне?
— Сотрудники милиции Городского Сельского РОВД, вторые сутки пытают, насильно удерживают и лишают свободы.
— Дурашка, это называется — следственные действия, и сюда мы тебя из больницы привезли, то есть про вторые сутки речи идти не может, ну никак.
— Ребята, а вы тут веселитесь, потому что уверены, что не найдется начальственного кабинета, где меня внимательно выслушают?
— Представь себе, никто тебя слушать не будет, за убийцу никто не вступится…
— Ну, если я убийца, то мне с вами, тем более, разговаривать не о чем. Все будет в рамках уголовного процесса, то есть ведите меня к следователю, на допрос, как положено. А с вами мне, о
— Ты, вообще-то обязан с нами разговаривать…
— Обязан с вами разговаривать только свидетель, после того, как распишется в постановлении, что он признан свидетелем, и только в рамках официального допроса, я с вами разговаривать не буду.
— Да мы тебе сейчас этот бланк организуем. Слава, сходи.
— Гражданин начальник, ты можешь хоть Славу, хоть Сережу за бланком послать, разговора не будет. Меня следователем может объявить только следователь, а никто из вас следователем не является, поэтому идите… за следователем.
Так и не вышел у меня разговор с моими бывшими коллегами. Им очень хотелось принести следователю прокуратуры мое, оформленное письменно, признание, но я с ними разговаривать не собирался, а попытки давить на меня были обречены на провал. Бить меня смысла не было — начальник розыска уже понял, что безропотно подставлять морду я не буду, и дело кончится только разгромленным кабинетом и новым отправлением меня в больницу, чего местные милиционеры хотели бы избежать. В камере и в коридоре, куда меня выводили посидеть, я ни с кем не общался, поэтому никого «подвести» ко мне ребята сне смогли. Наконец ситуация всем надоела, в кабинет принесли противогаз, а я сказал, что готов признаться, но только следователю.
— Мне сказали, что вы готовы в чем-то признаться? — следователь оторвалась от разложенных на столе бумаг, которые она якобы изучала при моём появлении.
— Готов, а где мой адвокат?
— Вы пока свидетель, а свидетелям адвокат не положен. — отчеканила дама-юрист.
— А можете мне в кодексе место показать, где так написано? И если мое положение, как свидетеля ухудшается, то признавайте меня сразу подозреваемым, и допрашивайте меня в качестве подозреваемого, или обвиняемого, если вам так удобнее.
— Вы мне тут условия ставить будете?
— Ну, если вы мои слова так интерпретируете, то да — ставлю условия.
— Я вас сейчас обратно операм отдам, и они…
— Они что? В очередной раз изобьют, или наденут противогаз и шланг передавят, чтобы человек, задыхаясь, хоть что подписал? Вы это хотите сказать? А если вам на башку противогаз натянуть, а потом начать вопросы задавать? Через сколько ты, сучка, вспомнишь, за сколько убийц выпускаешь?
Не знаю, было ли за дамочкой что-то подобное, или нет, но она заорала благим матом. После чего ворвавшиеся в кабинет опера поволокли меня в камеру, а через час повезли через весь город, в районный суд.
Народный суд Городского Сельского района.
Судья была изначально настроена очень негативно. Видимо, чтобы наконец закрыть меня на несколько суток за мелкое хулиганство. Ее выдернули из другого процесса, или оторвали от другого, не менее приятного дела.
— Громов, встаньте. Виновным себя признаёте?
— В чем виновным я должен себя признать?
— В том, что вчера, около девятнадцати часов, находясь на остановке общественного транспорта «Школа» в посёлке Садовый справляли естественные надобности в общественном месте, на замечания свидетелей отвечали нецензурной бранью…