Ронин
Шрифт:
— Ну а что, нормальная версия. — Пожал плечами опер Сергей: — Мотив у тебя был. У тебя всё?
— Точно! Они годами кучу людей «кошмарили», а мотив у меня только у меня нашёлся? — я вяло хлопнул пару раз ладонями, изобразив бурные аплодисменты: — Ну, давайте, начинайте, что там у вас по программе? Будете долго пинать, или противогаз на голову наденете сразу? Только имейте в виду — меня уже третьи сутки пытают, а толку то нет. Никто ничего от меня не добился и теперь к вам скинули, чтобы вы за последствия отвечали. А последствия будут, даже не сомневайтесь. Как только я доберусь до бумаги с ручкой, в прокуратуру сразу распишу, как меня трое суток, безо всяких на то оснований, пытали, жрать и пить не давали. Оно вам
— А чувак дело говорит…- опер Сережа демонстративно встряхнул руками:
— На хрен он нужен нам. Даже если его за ночь раскрутим, то нам завтра за это просто спасибо скажут, вот и всё. Да и не дадут нам им вплотную заниматься, сейчас на выезд дернут и до самого утра заниматься им некогда будет. Лучше давай его в камеру спусти, и звони кому-нибудь из «тяжких», пусть сами с этих ухарём разбираются.
Меня «спустили» на первый этаж, вновь посадили в камеру, а через пару часов за мной пришёл новый персонаж. Здоровенный парень с пудовыми кулаками распахнул дверь камеры и поманил меня на выход и мне поплохело. Я такой тип оперативников прекрасно знал. Они всегда выполняли роль плохих полицейских, лупцевали подозреваемых до потери пульса, а потом более умные оперативники, отыгрывая свою роль, вели долгие задушевные разговоры с «размягченными» жуликами, склоняя их закончить мучения и покаяться, пока здоровье окончательно не подорвано. Конечно, за тупость и прямолинейность, периодически такие дуболомы уезжали под Нижний Тагил или Иркутск, переходя на несколько лет на полное государственное обеспечение. Вот только от этих перспектив мне было не легче. Не знаю я, какой диагноз у меня обнаружится утром, когда в РОВД придут более грамотные товарищи, готовые играть со мной в «добрых полицейских», и не придется ли для установления диагноза проводить мое вскрытие.
Между тем меня завели наверх, поставили у стены и… наверное, неизвестный мне опер раньше был боксёром. Во всяком случае, после моего отрицательного ответа на вопрос «Признаваться будем?», он провёл мне мощную «двоечку», от которой меня просто впечатало в стену, и я предпочел ослабить ноги и сползти на пол.
Но отлежаться и отдохнуть на уютном полу у меня не вышло. Здоровила вздёрнул меня вверх и отступил на шаг назад, примериваясь для нового удара.
Так у нас и продолжалось какое-то время, я то падал, то меня любезно поднимали, либо тычками под рёбра остроносыми носками высоких сапожек-казаков, либо просто за шиворот, а шансов на «ответочку» у меня не было никаких, с этим откормленным «бройлером» я спарринг не вытяну. На четвёртой, или пятой серии боксёр смазал по моему подставленному в подобие блока, плечу, и кулак прилетел мне в голову. Очухался я оттого, что мой визави лил мне струйку воды из электрического кофейника на лицо.
— Очухался? Ну что, вспомнил?
— Вспомнил, вспомнил…- я попытался опереться на руку, но рука как-то странно ослабла и подломилась, я снова ткнулся лицом в пол.
— Не придуривайся…- меня схватили за шиворот и потащили вверх, так что затрещали ворот турецкого свитера: — Будешь явку писать?
— Всё, буду, буду!
— Так бы и давно. — Меня аккуратно довели до стола, усадили на стул, сунули в руку одноразовую авторучку: — Давай, пиши.
— Что писать?
— Что было, то и пиши, ну! — опер угрожающе навис надо мной.
— Ну ладно…
— Прохладно!
Через пару минут я поднял голову от бланка протокола:
— Посмотри, я правильно пишу?
— Что ты там написал. — оперативник слез со стула, обошёл стол, склонился над написанным. Толстый палец с коротко остриженными ногтями, пополз по мелко заполненным, максимально нечитаемым строкам…
Кто-то снисходительно ухмыльнется, мол что, спекся Громов, не на долго тебя хватило, а я вам, господа скажу — на любую
— Ты что там написал? — отпихнув меня плечом, хозяин кабинета наклонился еще ниже, и тут уже я схватил его за ворот свитера, прижимая к столешнице, а вторая моя рука похотливо скользнула вдоль мясистых «булок» милиционера и ухватила за рукоять пистолета, торчащую из поясной «оперативной» кобуры. Сука, ну какой он здоровый! Мне показалось, что мою руку, сжимающую свитер противника, сдавило в тиски, я взвыл, но продолжал тянуть манипулировать второй рукой. Мне не хватило буквально половины мгновенья — здоровяк почувствовал движение в районе его афедрона и давление на мою левую руку немного ослабло, зато чудовищная тяжесть навалилась на правую руку, что, к тому времени, расстегнула кнопку застежки и тянула родную рукоять «Макарова» вверх, еще немного…
Как вы понимаете, если рука у парняги толщиной, как моя нога, да еще давить вниз ему помогают сила притяжения земли и сила тяжести, то шансов у меня остается немного. Палец скользнул по поверхности затвора, флажок предохранителя со, слышимым только нам, щелчком, скользнула вниз и, одновременно с ударом локтя мне по затылку я выворачивая ствол в сторону, нажал на спусковой крючок…
Когда я вынырнул из вязкой тьмы беспамятства, я ощутил себя лежащим на полу кабинета, голова была, как набитая ватой, одновременно чувствовался кирпич с острыми углами, который кто-то, жестокий, запихнул мне в затылок, а в ухо дрелью вонзалось чьё-то поскуливание. Я с трудом прижал голову к груди, сфокусировал зрение. На стуле, спиной ко мне, в семейных трусах и футболке, сидел мой бывший мучитель, а над ним, с озабоченным лицом, склонился опер Сережа.
— Да ладно, так, царапина, пуля скользком прошла по ляжке…- оперативник Сережа, с видом профессора медицины, выпрямился.
— Какая царапина? Тут кровища хлещет… — судя по дрожащему голосу, скулил мой недавний противник — я удовлетворенно улыбнулся. Какова была вероятность, что этот дуболом носит пистолет с патроном в патроннике? Десять или пять процентов, не больше, но мне повезло, этот оказался из числа крутых мачо, всегда готовых к бою, вот и получил, сученыш. Жаль, конечно, что мне не удалось завладеть оружием, хотя, с другой стороны…
Так и не решив для себя, готов ли я был пристрелить именно этого, конкретного, бывшего коллегу, я прислушался к разговору.
— Что делать то будешь? — Сергей достал где-то замызганную упаковку бинта и теперь вертел ей, пытаясь понять, как бинтовать обширную, но поверхностную рану.
— Как что? — пожал могучими плечами «боксёр»: — Сейчас скорую себе вызову и на этого рапорт напишу, за попытку нападения…
— Не, я знал, что он дебил… — еле слышно хохотнул я, но меня услышали. Безымянный опер вскочил, уставившись на меня белыми от ярости и боли глазами, но, затоптать меня ему помешала поврежденная нога — попытавшись сделать шаг боксёр скрючился от боли.
— Давай, рапорт пиши, придурок, завтра за воротами встретимся, только я буду свободным человеком, а ты безработным…
— Серега, что он несет? — повернулся хозяин кабинета к своему, видимо, более умному коллеге.
— Видишь ли, Димон…- задумчиво протянул опер Сергей.
— Ну что ты замялся? — хохотнул я и тут-же скрючился от приступа головной боли: — Расскажи, как его уволят, или за то, что позволил мне завладеть оружием, или за нарушение правил пользования им. Тебя, придурок, где учили носить патрон в патроннике?