Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Осараги Дзиро

Вот уже и предрассветная луна взошла на востоке. За миниатюрной рощицей во дворе проступила сквозь сумрак белая крепостная стена. Тени деревьев обрисовались на светлом песке плаца.

Один за другим самураи вставали и отправлялись во внутренний двор, к княжеским покоям, чтобы зажечь последнюю благовонную свечу у поминальной таблицы господина. Ночной мрак понемногу рассеивался.

Кураноскэ завернул деревянную поминальную таблицу в шелковый платок. Все потушили свечи, давая дорогу дневному свету. Со двора послышалось чириканье воробьев. Пройдя по галерее, где под ногами еще было темновато, все вышли из донжона. Сад

встретил их прозрачной росной россыпью. Голуби вились над башней, сверкая опереньем в солнечных лучах. На плац, по которому они неторопливо шагали, солнце еще не пробилось. Ласковое дыхание утра коснулось утомленных бессонной ночью голов.

Вот, нарушив тишину, ударил барабан на башне. Урочный час настал. По команде Кураноскэ стража открыла главные и задние ворота замка.

Вакидзака Авадзиноками во главе отряда войск вступил в замок через главные ворота, а тем временем Киносита Хигоноками уже вводил свой отряд через задние ворота. Страшное напряжение повисло над замком. Кураноскэ вышел навстречу посланцам сёгуна, провел их в Большой флигель и вторично вручил уже отосланную ранее опись имущества, подлежащего передаче. Самураи замковой дружины покинули свои посты, и места их заняли прибывшие солдаты.

Самураи замковой дружины или, вернее, те, кто только что простился со своим замком, безмолвно собрались у ворот, выходящих к реке. Вскоре к ним присоединился Кураноскэ, и вся дружина в гробовом молчании потянулась из замка через мост, на который им более никогда не суждено было вступить. Только сейчас почувствовали люди, как комок подступает к горлу и слезы наворачиваются на глаза. Иные не раз оборачивались, вновь и вновь смотрели на покинутую цитадель. Замок, основанный пятьдесят лет назад родоначальником клана, наполовину был залит ярким сияньем, наполовину скрыт густой тенью. Он возвышался на фоне прозрачного, чистого утреннего неба словно могучий горный утес.

Столпившиеся вдоль рва горожане печально наблюдали эту картину, провожая взглядом дружину. Безмолвные ряды одетых в одинаковую форму самураев, словно волны потока, катились все дальше и дальше. Впереди дружины шагал Кураноскэ — невысокого роста, плотный, коренастый, со своей неизменной уверенной осанкой. Горожане провожали дружину с чувством некоторого разочарования, и особого участия на их лицах не было видно.

Вместе самураи дошли до храма Кагаку-дзи и там расстались, разойдясь по домам.

Плод лианы

— Ну, как будто бы не умрет, жить будет, — пробормотал Кодзукэноскэ Кира, поглядев на мордочку любимого мопса, мирно спавшего в собственной постели.

Собачий лекарь Маруока Бокуан, сидя у ложа больного, щупал мопсу пульс, во изъявление пущего усердия зажмурив для достоверности глаза. При словах Киры он открыл глаза с ласковой и радостной улыбкой, из которой должно было явствовать, что все в порядке. Однако при этом он сбился со счета, с трудом установленный ритм был потерян, и надо было начинать сначала. Смерив наконец пульс, Бокуан полез пальцем собаке в пасть, чтобы посмотреть горло, сам тоже слегка приоткрыв рот и протяжно выводя: «А-а-а».

— Как со стулом? — спросил он, взглянув на Киру.

— Со стулом? — улыбнулся тот в ответ и позвал сидевшего в соседней комнате Татию Мацубару.

— Татию, справься, как там дела со стулом у собачки? Теплый ли?

— Э-э, извольте минутку

обождать, — сказал Татию и пошел выяснять у слуги, приставленного ухаживать за больным мопсом.

— Да ничего особенного, ваша светлость, — ответил он, возвращаясь. — Просили передать, чтобы не беспокоились.

— Вот как? Но все ж таки…

— Значит, все ж таки всему причиной эта рана. Еще немного помучается, а дня через три, может, и пойдет на поправку. Повязку ему я просил менять почаще. Эх, и как же это он так? Наверное, страдает, бедняжка…

Бокуан, откинув одеяльце на постели, еще раз осмотрел рану в паху у мопса.

— Кто-то нарочно его ранил. Так вот с улицы и вернулся, подволакивая лапу, — ответил Кира с угрюмым выражением лица.

Ему казалось, что со времени злополучной стычки с князем Асано общественное мнение быстро стало меняться не в его пользу — участились случаи проявления враждебности и отчужденности. Рана собаки, возможно, звено той же цепи: бедный песик накануне вечером отправился погулять — и вот кто-то его прибил.

— Просто вопиющее бесчинство! — заметил Бокуан. — Вы, ваша светлость, пытались разузнать, кто это сделал?

— Да нет пока…

— Уж позвольте, я наведу справки и вам сообщу. Этого негодяя надо примерно наказать, чтобы прочим неповадно было. На что посягнул! Нет, после такого преступления безнаказанным он не останется, наглец!

Казалось, Бокуан был возмущен до глубины души. После того как Татию доложил в подробностях о стуле несчастной псины, Бокуан позвал слугу, который внес роскошный ларец с медицинскими принадлежностями. Весь ларец состоял из множества выдвижных ящичков-пеналов. Если выдвинуть верхние ящички, в них можно было обнаружить ступку, маленький пестик, ложечку-мерку для лекарств, скальпель, шило и другие инструменты, нарядно блестевшие на бархатных подушечках. Во втором ряду ящичков были аккуратно разложены всевозможные лекарства, завернутые в бумажные пакетики. Ларец нисколько не отличался от тех, которые предназначались для настоящих врачей, пользующих не животных, а людей.

Под заинтересованным взглядом Киры собачий лекарь споро свернул шесть фунтиков лекарства, а под конец извлек из самого нижнего глубокого ящика флакон с какой-то жидкостью, попросил у Татию воды и приготовил коричневого цвета микстуру.

— Вот, — сказал он, — эти порошки принимать до еды, а микстуру после еды. Тут порция на два дня. Извольте ей лекарство засунуть в пасть, сжать и так подержать, чтобы не выплюнула. Думаю, если будет принимать лекарство регулярно, то уже через день, глядишь, и поправится.

Все присутствовавшие заметили, что собака со своей подстилки печально и укоризненно глядит на Бокуана, напыщенно излагающего свои рекомендации. Татию, видя, что господин с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться, сам почувствовал, что его душит хохот. Однако Кира, овладев собой, с серьезным видом обернулся к Татию:

— Послушай-ка, там, кажется, у Тисаки кошка упала в горячую ванну и оттого простудилась, так?

— Да-с, так точно.

Пару дней назад Татию при посещении усадьбы Хёбу Тисаки сам оказался свидетелем ужасного переполоха, когда кошка упала в воду. Крышка ванны оказалась приоткрытой, и игравшая на ней кошка провалилась в нагретый чан. Хозяин, который души не чаял в своей любимице, вытащил несчастную, вытер, закутал в одеяло и долго сушил у очага.