Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Осараги Дзиро

Сёдзаэмон не мог избавиться от наваждения — его тянуло снова и снова вызывать в воображении этот образ столь прискорбно изменившейся Сати. По крайней мере теперь, когда они расстались с Тосэ, и душу его снедало ужасное ощущение пустоты. Он понимал, что так дальше жить нельзя, а для того, чтобы дать хоть мимолетное призрачное успокоение страждущему сердцу, не оставалось ничего иного, как только снова встретиться с Тосэ.

Несколько дней спустя Сёдзаэмон снова поднимался по лестнице на второй этаж дома в переулке у реки. Вид у него был смущенный и опечаленный — и, Тосэ, возможно, почувствовав, что творится у него на душе, старалась казаться еще обворожительнее, чем всегда. Его жгучая обида, порожденная оскорбленным

самолюбием, незаметно развеялась в этой комнатушке, насквозь пропитанной дурманящим ароматом женщины, и далее все было как всегда.

— Тот тип, которого я застал в прошлый раз, твой клиент? — спросил Сёдзаэмон, когда Тосэ поправляла волосы у зеркала.

Мутная поверхность зеркала отразила презрительную улыбку на ее лице. Тосэ молчала.

— Я ведь тогда хотел тебя убить… — как бы в шутку добавил Сёдзаэмон.

— Ну, и хорошо! — проронила Тосэ, любуясь собой в зеркале.

От ее холодного тона сердце Сёдзаэмона больно сжалось.

«Я ведь серьезно, убил бы!» — хотел было сказать он и явственно ощутил, как сейчас его руки, которыми он беспокойно перебирает на коленях, сожмут ее белую изящную шею и сдавят изо всех сил.

Тосэ тем временем, закончив туалет, повернулась лицом к Сёдзаэмону и принялась аккуратно подтыкать небрежно брошенное на пол покрывало от жаровни-котацу, поглядывая на огонь.

— Не хотите ли сюда, под покрывало. Тут тепло, приятно…

— Так кто же все-таки тот мужчина?

— Тот мужчина? Да не все ли равно?.. Мы тут сейчас вдвоем, нам хорошо — зачем нам толковать о ком-то постороннем? Давайте не будем!

Что ж, как видно, только такую жизнь она и знала…

Хотя разведка, предпринятая Кохэйтой Мори, прошла неудачно, на плане усадьбы Киры, разложенном перед Кураноскэ, удалось сделать еще несколько исправлений. У всех на лицах светились довольные улыбки — осталось совсем чуть-чуть.

Да, буквально еще один вздох.

Самое трудное было еще впереди, но все чувствовали, что где-то на горизонте сквозь туман забрезжил наконец свет. У них были уверенность в своих силах и мужество. Их сплоченность, судя по всему, значительно возросла по сравнению с предшествующим периодом. Незадолго до этого Кураноскэ, когда он еще обитал в деревне Хирама, передал всем наставления, согласно которым они и начали усиленную подготовку к вылазке. По поводу того, как должны быть одеты все участники вылазки в решающую ночь, наставления гласили буквально следующее:

1. Во время вылазки следует быть одетым в черное кимоно-косодэ. Узел на кушаке, полагаю, лучше завязывать с правой стороны. Нижний пояс можно приспустить, но обратить внимание, чтобы он непременно все же присутствовал. Заранее приготовить также узкие штаны-момохики, обмотки для ног, соломенные сандалии. Условные знаки и пароль должны быть всем сообщены своевременно.

2. Оружие каждому надлежит выбрать на свой вкус. Тех, кто пожелает явиться с пиками и короткими луками, прошу об этом заранее сообщить.

Все с радостью сознавали, что время исполнения их заветного желания уже не за горами.

Многие за время скитаний порядком порастратились и вели теперь жизнь, полную лишений, но все старались отложить последнее, чтобы было на что приобрести одежду и оружие к решающему дню. Кимоно, штаны, обмотки и сандалии старались приобрести заранее и держали их в одном узле наготове. Многие, кто вынужден был преобразиться в мещан или лекарей, предвкушали тот желанный час, когда они снова наденут форменное кимоно-косодэ и вернутся в обличье истинных самураев. Собираясь таким образом, они ощущали радостное волнение, словно готовясь к приходу весны, и были теперь постоянно в приподнятом настроении, словно в ясный весенний

день. Весна… Кому в жизни выпадает случай встретить такую весну?.. Цветы жизни буйно распускаются в эту пору. Появляется твердая уверенность, что и впрямь есть ради чего жить на свете. И великое множество погрязших в повседневных делах, словно пробудившись заново к жизни, ощущают наполненность этого дня. Мы сами управляем своей жизнью. Мы сами творим свою судьбу — и в жизни, и в смерти.

Тем временем, по приказу Кураноскэ, Тюдзаэмон Ёсида и Соэмон Хара подготовили новый текст присяги. Приглашая одного за другим всех соратников, командор принимал последнюю клятву на верность. Все с радостью присягали.

Стали появляться и некоторые из тех, кого давно уже не было видно.

Дзюнай Онодэра и Тюдзаэмон Ёсида, беспечно переговаривались, сидя у жаровни:

— Сколько же у них там людей в усадьбе?

— Да уж не меньше сотни, наверное.

— Ну что ж, значит на каждого из нас придется по два с половиной противника.

— Хм, похоже на то, — усмехнулся Тюдзаэмон. Погрузившись в глубокое раздумье, он рисовал в золе чертеж усадьбы Киры.

На дворе стояла зима. Студеный ветер со свистом и завыванием проносился над пыльной черепицей крыш в старом Эдо.

События в Эдо

Тем временем случилось нечто, приведшее в волнение всех ронинов. Известие принесли Гороэмон Яда и Тодзаэмон Хаями. Они оба своими глазами видели Кодзукэноскэ Киру, так что смогли рассмотреть его лицо. Приняв дежурство по наблюдению за подворьем Уэсуги, Яда и Хаями бесцельно бродили по окрестностям, как вдруг наткнулись на небольшую процессию — по улице следовал какой-то паланкин с сопровождением: по бокам шло трое или четверо самураев внушительного вида. При виде процессии оба ронина насторожились, будто их одновременно какая-то муха укусила. Они приметили, что у них за спиной, в том направлении, куда двигался конвой, находился главный вход в усадьбу Уэсуги. То, что скромный паланкин сопровождала усиленная охрана, наводило на подозрения.

Отбросив колебания, Хаями прошептал:

— Давай бухнемся перед ними на колени. Может, приоткроют дверцу паланкина.

Яда, поняв, что задумал приятель, молча кивнул. Принято было падать ниц перед паланкином, если знатный родич из того же клана являлся к господину в усадьбу. В знак признательности гость обычно приоткрывал дверцу паланкина и кивал в ответ.

Паланкин приблизился к ним вплотную, и охранники уже мерили друзей испытующими взглядами. Те смотрели на процессию как ни в чем не бывало и, как только паланкин поравнялся с ними, тихо опустились на колени в ожидании. Расчет был верный. Из паланкина послышался старческий кашель, и процессия остановилась. У обоих сердце готово было выпрыгнуть из груди от волнения. Как и было предписано обычаем, охранник отодвинул дверцу паланкина. И они увидели внутри тощего седовласого старца, который уставился на них, слегка приподнявшись на подушке.

— Вы кто такие будете? — спросил старец.

Это был не кто иной, как Кодзукэноскэ Кира, их заклятый враг. С бьющимся сердцем, стараясь не выказать обуявшего его желания немедленно прикончить негодяя, Яда, выказав подобающее смирение, тихо ответил:

— Подданные его светлости Мацудайры, правителя Хидзэна. [171] — Люди мы маленькие, рода незнатного.

Кира с усмешкой кивнул. Дверца задвинулась, и паланкин двинулся дальше.

Яда и Хаями застыли на месте, провожая взглядом паланкин, который уже вносили в ворота усадьбы Уэсуги.

171

Хидзэн — провинция на северо-западе острова Кюсю.