Ропот бездны
Шрифт:
– Передай Приказ, – послышался ему голос Нергала.
Рядом с ним ашури жадно следил за жрецом.
«Служи вершителю» – Приказ, разрывающий голову изнутри, отдался в каждой косточке. Энки скрутило. Ему нужно сказать это. Открыть рот и произнести заветные слова, но челюсти свело судорогой. Энки беззвучно взвыл от разрывавшей каждую мышцу агонии. Как говорить? Помнит ли он, как говорить? Пламя проходило через него, окутывая волнами боли. Ногтями Энки царапал лицо, словно желая избавиться от чужеродного голоса, поселившегося в его голове.
– Если не передашь
Но как его передать, Энки не понимал. Слова не давались. Они гремели в мыслях, заглушая весь мир, но он был не в силах их произнести. Он падал все глубже и глубже, когда, наконец, озвучил Приказ.
– Повинуйся… вершителю.
Это был его голос? Определенно нет. Но размышлять об этом не осталось сил – агония прекратилась, и Энки окутало блаженство, граничившее с экстазом. Жреца вышвырнуло с Грани, и мир вновь обрел цвета. Звук собственного жадного дыхания, криков и кашля ударил по сознанию, как звон колокола. На глазах выступили слезы облегчения. Чужая воля исчезла, пусть и оставила после себя рану, которой не суждено затянуться.
Боль медленно сменялась онемением. Дрожащей непослушной рукой Энки приподнял четки, лежавшие у него на груди. Сквозь пелену на глазах он различил одну почерневшую бусину.
– Служи достойно, дитя. Прими свой Путь, иди по нему, и в конце ты вступишь на Поля Благочестия, где тебя ждет вечное благоденствие. Помни: свернувший с Пути не заслуживает милосердия.
С этими словами Нергал перешагнул через молодого жреца и покинул святилище.
Глава 3
Ниспослание
Спустя несколько дней Энки все еще чувствовал легкое онемение во всем теле, но хуже всего было то, что после путешествия на Грань к нему так и не вернулось обоняние. Вкусы тоже исчезли, и еда стала похожа на отвратительное месиво, проглотить которое стоило большого труда. Энки силился припомнить описания болезней, о которых читал в лекарских трактатах, но, к сожалению, лечения для своего недуга не находил. Приемы пищи на летней веранде внезапно стали испытанием. Энки разглядывал яства на золотых подносах – зажаренного кабана, украшенного ломтиками апельсина, грозди винограда, сыр в меду – и чувствовал, как к горлу подкатывает дурнота.
– Вам не по душе еда, достопочтенный господин? Вы третий день практически ничего не едите. Может, приказать приготовить что-то особенное? – Сатеша не сумела сдержать беспокойства.
– Не нужно.
Энки снял с пальцев обеденные царо – сделанные из серебра когтеобразные навершия, которыми удобно подцеплять кусочки пищи, – и отложил их в сторону, давая прислуге понять, что закончил есть.
– Может… Может, позвать лекаря? – Голос Сатеши дрогнул, будто она пришла в ужас от своевольного предложения. И все же она продолжила: – Вы очень бледны. А ведь завтра Праздник Ниспослания! Вы прошли посвящение, а значит, должны участвовать.
При упоминании посвящения Энки передернуло. Мир за Гранью все еще являлся ему во снах, и он не мог назвать эти сновидения приятными. Только сегодня он проснулся
– Арата не приходил?
Сатеша склонила голову, желая скрыть хмурый взгляд.
– Нет, достопочтенный господин. Не приходил.
– Все ли у него хорошо?
Энки поднялся с подушек, раздумывая, что могло пойти не так. Посвящение друга было намечено на следующий день после его. Вся семья Араты собиралась ради этого события.
«У него все хорошо, – думал Энки. – Его отец – влиятельный жрец. Он бы не позволил, чтобы с Аратой приключилась беда».
Но могла ли семья помочь Арате, когда тот шагнул за Грань?
Энки стиснул в кулаке четки с белоснежными бусинами, среди которых одна окрасилась в цвет полуночи. Со дня посвящения он постоянно носил четки при себе, во внутреннем кармане верхних одежд.
– Я хочу повидаться с Аратой.
– Вы должны подготовиться к празднику.
Сердце Энки пропустило удар.
– Моя семья послала весточку? Сказали, что на празднике я должен быть среди них?
– Нет, но… – Сатеша, словно репетируя, пробормотала что-то себе под нос, прежде чем произнесла вслух: – Но теперь вы полноправный жрец. Вы часть силы семьи, по-другому и быть не может.
Непоколебимая уверенность в ее голосе заставила Энки улыбнуться.
– На праздник прибудет твоя родня, Сатеша. По традиции властитель посещает обитель в день Ниспослания.
– Вы правы, достопочтенный господин.
В голосе Сатеши не было ни радости, ни раздражения. Перспектива встречи с родителем, казалось, ее совершенно не волнует.
– Ты можешь повидаться с отцом, если хочешь, Сатеша, тебе не помешает отдохнуть.
– Мне и досточтимому властителю уже давно нечего друг другу сказать. Не тревожьте себя моими незначительными неурядицами.
– Но ты всегда обращаешь внимание на мои «незначительные неурядицы».
Сатеша не ответила – лишь поклонилась.
Она всегда заботилась о нем. В детстве Энки искренне считал, что именно Сатеша его мать, хотя наставники говорили, что нет. Но не кто иной, как эта служанка утешала его, когда он просыпался среди ночи от очередного кошмара, именно она втайне от наставников приносила сладости, когда Энки наказывали за непослушание и запирали во дворце.
В день, когда Энки исполнилось шесть, он назвал Сатешу мамой – первый и последний раз. Он увидел в фонтане цветок, упавший в воду из висячего сада, и полез, чтобы достать его. Розоватая камелия с несколькими десятками нежных лепестков вскоре была у него. Энки подарил ее Сатеше, мечтательно ожидая в награду ласкового прикосновения. Насколько Энки помнил, слово «мама» далось ему легко. Сатеша побледнела и, упав на колени, начала биться головой о пол веранды, вымаливая прощение. Она все извинялась и извинялась за то, что ввела господина в заблуждение, а Энки в ужасе смотрел на кровь, стекавшую с ее лба.