Росас
Шрифт:
Они с Эрмосой плакали в объятиях друг у друга, не будучи в состоянии расстаться.
— Идем же! — сурово вскричал дон Мигель, чувствуя, что сердце у него разрывается на части.
Он силой разнял обеих женщин, поднял на руки донью Аврору и посадил ее в шлюпку возле мадам Барроль, которая села рядом с французским офицером, затем сам сел в шлюпку.
Все обменялись последним печальным «прости», и затем по приказу офицера шлюпка отчалила и, повернув на юг, поплыла вдоль берега, без тех предосторожностей, с
Донья Эрмоса, дон Луис и юная камеристка провожали взглядом шлюпку до тех пор, пока она не скрылась в ночной темноте.
Затем донья Эрмоса с задумчивым, но решительным видом положила свою руку на руку дона Луиса, и, не обменявшись ни одним словом, они медленно стали подниматься на холм. Сердца у них разрывались от печали и тревоги.
Едва прошло, однако, десять минут, как среди ночного мрака блеснул свет и раздался гром залпа из мушкетов, выстреливших в том направлении, где исчезла шлюпка. Молодые люди, достигшие в это время вершины холма, вздрогнули от испуга.
— Боже мой, защити их! — вскричала донья Эрмоса, которая шла в полубесчувственном состоянии, поддерживаемая доном Луисом.
ГЛАВА XX. Как донья Эрмоса превратила прожорливого волка в кроткого ягненка
Но донья Эрмоса была женщиной в полном смысле этого слова: она быстро оправилась от пережитого волнения.
— Поспешим, поспешим! — сказала она. Луис понял угрожавшую им опасность — подняв на руки молодую женщину, он бросился вперед.
— Да, — сказал он, — нам нельзя терять ни минуты! Лиза побежала вперед, чтобы открыть дверь.
Почти тотчас же раздался второй залп в том же направлении.
Несмотря на опасность, нависшую над их головой, они остановились и с тревогой обернулись к реке. В этот момент легкий свет блеснул в волнах, и раздался еще залп.
— Боже мой! — вскричала донья Эрмоса.
— Последний залп раздался со шлюпки в ответ на огонь неприятеля! — сказал дон Луис, сжав губы, со смешанным выражением радости и ярости.
— Они без сомнения, ранены, Луис!
— Нет, нет, стрельба ночью очень трудна, но поспешим, нам угрожает еще и другая опасность.
— Другая!
— Идем, умоляю тебя, идем!
Они были уже в нескольких шагах от дачи, когда заметили Хосе, бежавшего навстречу к ним с своей терсеролью, коротким карабином, в одной руке и саблей под мышкой.
— Ах, вот они! — вскричал он, заметив их.
— Хосе!
— Да, сеньора, это я, но вам нельзя здесь оставаться теперь, уходите, ради неба! — сказал он с горестным выражением.
— Вы слышали, Хосе? — спросил дон Луис.
— Да, сеньор, я слышал все, но сеньора не должна…
— Хорошо, хорошо, я иду, мой хороший Хосе, — сказала
— Я хотел вас спросить, Хосе — начал дон Луис, когда они вошли в дом, — вы не различили из какого оружия стреляли первые два раза и из какого отвечали?
— Ба! — произнес ветеран с улыбкой, занятый запиранием двери.
— Ну, отвечайте мне, прошу вас!
— Два первых залпа были из терсеролей, а третий из ружей.
— Я так и предполагал.
— Всякий, кто знает огнестрельное оружие, не может ошибиться в этом! — сказал тот пожав плечами.
И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он пошел зажечь свечу в той комнате, где спали дон Мигель и дон Луис, когда они проводили ночь на даче.
Когда молодой человек вошел в гостиную, он был испуган бледностью доньи Эрмосы.
Молодая женщина, сидя на стуле и опираясь локтями на стол, закрыла лицо руками и молча плакала.
Дон Луис, уважая ее скорбь, вошел в столовую, открыл окно и стал жадно прислушиваться к шуму извне.
Но он не слыхал ничего тревожного: кругом царила глубокая тишина.
Молодой человек, заперев окно, возвратился в гостиную. Донья Эрмоса сидела в прежнем положении.
— Успокойтесь, дорогая Эрмоса, — сказал он, садясь возле нее, — все кончено. Я уверен, что теперь Мигель смеется, как сумасшедший.
— Но столько выстрелов, мой друг! Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не был ранен!
— Наоборот, дорогая моя, невозможно, чтобы пуля из терсероли попала в шлюпку в пятидесяти шагах. Масоркерос заметили ее тень на воде и стреляли наугад.
— Но они следят за всем берегом. Боже мой, как вернется Мигель!
— На рассвете, когда патрули уйдут.
— Тонильо приготовил ему лошадь?
— Да, сеньора, — отвечала Лиза, вошедшая в эту минуту с чашкой чаю для Эрмосы.
Луис встал и снова пошел прислушиваться к окну в столовой: невольно и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.
Едва он успел простоять у окна три минуты, как со стороны Бахо послышался легкий шум.
Минуту спустя этот шум стал уже совершенно явственным, и дон Луис узнал в нем звук копыт нескольких лошадей.
Лошади остановились у подошвы холма, звук нескольких голосов достиг чуткого уха молодого человека, и затем лошади, по-видимому, возобновили свой бег.
— Это, наверное, тот патруль, который стрелял, — пробормотал про себя Луис, — без сомнения они остановились у подошвы холма и говорили, вероятно, об этом доме. Они хотят сделать круг и вернуться по верхней дороге. Несчастье! — прибавил он, кусая губы до крови.
Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.
— Говорите, Луис, — произнесла она, — не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.