Роско планета Анджела
Шрифт:
— Кариб-отступник пропал, Анджи. Сгинул, и сгинули его черные дела. Ты неверно поняла, Анджи. — Бабушка Ки-Ту жестом отослала Доню, и та ушла за полог, разделяющий половины дома. — Это рассказ о гордыне. О том, что можно любое открывшееся тебе знание или умение обратить и на благо, и на зло. Остаться с людьми или-пропасть неведомо где и неведомо как, и сохраниться в одних только назиданиях, похожих на несчастливые сказки.
Бабушка Ки-Ту вгляделась в Анджелку так пристально, что та не выдержала и отвела глаза. Ки-Ту опустила руку, и вновь морщинистое лицо ее закрыли косички, как спрятали.
— Сегодня, наверное, крикнут
— Вот и еще один дом без старшего сына, — чуть слышно шепнула Ки-Ту. Старческие пальцы дрожали, и постукивали камушки, нанизанные на тонкую ульмину жилу, которые бабушка перебирала.
— Ник Чагар — ты видела его? — вдруг спросила она.
— Да. — Анджелка была в недоумении.
— Ник Чагар, Ник Чагар… О нем тоже никто толком ничего не знает, и сам он вовсе не то, что говорит о себе. Ты это учти, Анджи. Твой отец, он, конечно, крикнет сегодня собрание, но не потому, что ему этого очень хочется. Может ведь повернуться и так, и этак… Ник Чагар. Всякий раз, когда он появляется в Городе или где-нибудь еще, это означает, что надо ждать большой беды. Но беда уже ходит среди людей…
— Он давно в Городе. Он пришел, когда случилось со Сваном.
— Он был в Городе и перед войной с Мериндой и Скайлой — той, в которой погибла моя племянница, а твоя мать, Анджи. Поговаривали, что видели его в ту пору и на их стороне. Он приходил в Город накануне того, как большая лавина сошла с Горы и докатилась, и накрыла весеннюю Ярмарку, и многие погибли. Твой отец еще не был Управником. И когда я еще не была бабушкой Ки-Ту, а просто девчонкой Тунией с Охотничьей окраины, о нем шло много разговоров. Говорили, что немало охотников не вернулось в тот год из степи…
— Он тоже помнит тебя, бабушка. Стукнув, камушки выпали из рук Ки-Ту, завалились под стол. Анджелка бросилась поднимать.
— Ты разговаривала с ним, Солнечная?
— Да. Он живет у нас. Я говорила с ним. Много. Каждый день. Он и сейчас с отцом в Управном доме, — выпалила Анджелка.
— Ну что ж…
Бабушка умолкла, о чем-то размышляя. Камушки продолжали свой бесконечный счет. Анджелке не понравилось сказанное бабушкой. Она не хотела думать плохое про дядю Ника. Небольшое окошко совсем посветлело, с улицы доносились голоса людей, всхрапывание запряженных чап, взвизги ребятишек, выпущенных после ночи на воздух. Город проснулся.
— Я пойду, бабушка?
— Ты не расстаешься с моим подарком, это хорошо, — сказала бабушка Ки-Ту, словно не услышав. Погладила желтый амулет на груди Анджелки. — Надеюсь, помнишь и о других. Твоя старая бабушка боится за свою Солнечную. Погоди, не возражай. Сегодня у твоего отца будет трудный день, Анджи. Я нарочно отослала Доню, чтобы сказать то, что хочу сказать. Трудный день у твоего отца и… и у тебя.
— Но…
— Люди в общем не особенно-то разумны, Солнечная. И, к сожалению, не умнеют. Поверь своей бабушке. Во времена моей молодости никто бы не стал обвинять твоего отца в том, в чем его обвинят сегодня… Да, я примерно представляю, что станут кричать на Ярмарочной. Во времена моей молодости ни один не по смел бы бросить Управнику обвинение в потворстве колдовству или измене Городу. Чего только не придет в глупые мозги.
— Чего же бояться мне… и отцу?
— Еще ни один Управник не был по сердцу всем и каждому, это самая простая истина, Анджи. Карт понимал, когда соглашался, и, наверное, знает, что ему делать. Другое дело — ты. У тебя был друг, этот чужой…
— Да что вы все к нему привязались! — не выдержала Анджелка. — Он никому не сделал ничего плохого! Он людей лечил… — В носу предательски защипало. Вот, кажется, сейчас она разревется.
— Анджи, Анджи, глупцы поставят в вину и это. А тебе — что зналась с ним. Что и прежде бывало за тобой такое, что впрямую колдовством назвать никто не решался, но теперь… Анджи, тебе лучше не ходить сегодня на Ярмарочную. Послушайся бабушку, останься. Кто знает, только ли городские будут там. Твои дядья приходили из Скайлы, могут прийти еще.
Едва бабушка произнесла это, давешнее тяжелое предчувствие с невероятной силой охватило Анджелку. Померкло в глазах. Прервалось дыхание. Сквозь возникший оглушительный звон донеслись далекие крики. Свист… вопли… шипение кипятка… опять огонь, горящие какие-то клубки, они словно размахивают руками… И, перекрывая все, — почему-то невыразимый восторг. И полет…
— И Анджи, Анджи, ведь что-то все равно есть. Это не высказать, не ухватить, но что-то бывает дано людям, редким людям, и чаще — злым и глупым людям. Может быть, это было раньше у всех, а теперь осталось лишь у некоторых, которых все меньше и меньше… Чагар, конечно, лучше объяснит, чем твоя старая бабушка, куда старухе Ки-Ту до него. Но и мое имя не даром начинается с «Ки», как и он недаром стал Чагаром когда-то. Этого не понимают они, те, которые сегодня будут кричать. К ним пришла беда, к нам ко всем пришла беда, но Чагар не только просто появляется, когда беда приходит, он и помогает тоже… Бабушкин шепот почти не доходил до нее. Анджелка застонала.
— Солнечная! Что ты?!
Она пришла в себя на мохнатом покрывале. Бабушка держала ладонь на ее лбу. Рядом была и Доня, почему-то полностью одетая, как для улицы. Снаружи слышался частый дробный стук. Знакомый хриплый голос Колотуна Скриги ни с каким не спутаешь:
— …щадь! А ну давай все на площадь! Собрание, все на площадь!..
— Анджи, все хорошо, ты заболела, а я за тобой ухаживаю. Тебе нельзя никуда идти. Доня скажет за нас обеих, если там спросят. А мы сейчас перейдем к Нилу-шорнику, он мне племянник в-третьих, это рядом…
Доня сразу вышла.
— Зачем нам куда-то переходить?
— Ах, Солнечная, я же тебе говорила…
— Ничего не будет. Сейчас… сегодня, утром… далеко от Города, огромное несчастье. Я еще не знаю, где… Бабушка остановилась с накидкой в руках. Но Анджелка не успела закончить. Входной полог откинули, и в дом Ки-Ту вошли сразу несколько. Впереди взрослых встал мальчишка. Анджелка узнала братца Эгнуса.
— Я же говорил, вот она где! — торжествующе за вопил он. — Я ее полночи караулил, так и знал, что снова домой не явится! А ну, Гуляй-нога, шевелись!..