Роспись по телу
Шрифт:
И Наташа уехала, больше не сказав ни слова. А спустя несколько минут приехал Шубин.
– Где ты был? – Юля бросилась ему навстречу и была подхвачена им, словно теплым ветром. – Ты не осуждай меня, пожалуйста, но Наташа уехала. Она совсем уехала, понимаешь? Она все знает про нас.
– Она всегда знала, – говорил Игорь, целуя ее. – Успокойся. Если кто-то и виноват, что все так случилось, то только я один. Я не мог удержать тебя прежде и не уверен, что сумею и на этот раз. Но Наташа… Я ей все объясню. Ты не должна думать об этом. Мы были с тобой вместе, пока она не появилась. Это я, я виноват. Главное, что она сильная, значит, ничего с собой не сотворит.
– Но ты ведь будешь думать об этом?
– Да, буду. Но еще больше
– А тебе не кажется, что мы – двое диких зверей, которые только что разорвали беззащитную овечку?
– Наташа – не овечка. Она такой же сильный зверь, как и мы, – успокоил ее Шубин.
Когда Юля рассказала ему о том, что Наташа приняла решение уйти от Игоря, он даже физически почувствовал себя легче. Словно с него сорвали тяжелую цепь и сняли чугунный ошейник.
Перед тем как Юля позвонила Игорю на сотовый, он по ее просьбе поехал в столовую на поминки. Но после поминального обеда, обратив внимание на довольно странное поведение Германа, почему-то не поехавшего за своим другом Дмитрием ни в ресторан, ни домой, а променявшего его общество на кутью и жирные свиные поминальные щи, решил проследить за ним. Герман, ни с кем из присутствующих в столовой не вступая ни в какие разговоры и держась особняком, плотно пообедал и, нервно оглядываясь, почти бегом побежал к выходу. От Шубина не укрылось и то, что Герман пару раз посмотрел на часы, как смотрят люди, явно куда-то спешащие или боящиеся опоздать. Но куда? Быть может, в другой ситуации, если бы Герман не так рьяно демонстрировал перед участниками похорон свою дружбу с Дмитрием, Игорь бы и не обратил внимания на его действия. Подумаешь, поехал человек вместе со всеми в столовую. Ну взглянул пару раз с беспокойством на часы, что ж с того? Но почему бросил находящегося в явно невменяемом состоянии Дмитрия, которого на кладбище чуть ли не поддерживал под локоть?
Игорь на своей машине преследовал частный автомобиль, который остановил неподалеку от столовой Герман. И уже через четверть часа понял, что автомобиль направляется к аэропорту. Он из машины увидел Германа, стремительной походкой идущего в сторону камер хранения. Игорь вошел в здание аэропорта следом и спрятался за рекламный щит. Из камеры хранения Герман вышел с небольшим саквояжем и сразу же отправился к кассе, из чего Игорь сделал вывод, что билета у него нет. Он купил его прямо перед вылетом. А когда объявили регистрацию на Москву, ринулся к прозрачным дверям, словно всю свою жизнь только и ждал, когда объявят этот рейс. Значит, подумал Шубин, он не был уверен в том, что полетит в Москву сегодня. Почему-то Игорю не верилось, что Герман появился на кладбище исключительно ради Дмитрия. Юля никогда не говорила о том, что Дмитрий и Герман – друзья. Она только упомянула, что Герман – бармен, и все. И если отмести мысль о том, что Герман приехал на кладбище ради друга, то получается, что у него была другая причина торчать на кладбище и делать вид, что он скорбит вместе со всеми. Может, он надеялся там встретиться с кем-нибудь? Но с кем? Не выходило из головы Игоря и то, что Дмитрия избивали, по сути, на глазах Германа, а тот даже и не подумал вызвать милицию. А ведь он мог вступиться за него, ударить, скажем… Хотя нет, Герман – красивый хлюпик, он не способен на такое. И теперь этот хлюпик собирался в Москву. Зачем? Чтобы найти Гел?
Герман улетел. А у Игоря появилось неприятное чувство, будто он упустил одного из важнейших свидетелей: Герман видел человека с родимым пятном, который пришел к Дмитрию и который его бил. Герман улетел. Но оставался сам Дмитрий. Да и Лолита тоже видела этого человека. А она молчать не станет, все расскажет, и никто ей не указ, никто не посмеет заткнуть ей рот…
Обо всем этом он рассказывал в машине Земцовой после того, как она рассказала о человеке с родимым пятном, с которым столкнулась в подъезде
– Давай для удобства назовем этого типа с родимым пятном Фиолетовый, идет? – предложила она.
– Согласен.
– Так вот. Если мы сейчас найдем пакет из-под вишни и если нам удастся раздобыть его «пальчики», то первое, что мы сделаем, это поедем в «Охотничий», чтобы снять отпечатки пальцев с тех предметов, которых он мог касаться, когда находился в каморке у Дмитрия. А я уверена, что он лапал мусорное ведро, шарил в столе… И если окажется, что это один и тот же человек, то можно будет сделать кое-какие выводы. Например, что он, поднимаясь к Бахраху, не знал о его смерти. Ведь смерть Михаила Семеновича наступила мгновенно и была естественной. Стало быть, этот Фиолетовый, поднимаясь к нему, надеялся увидеть его живым и здоровым. Возможно, у него было к нему какое-то дело. А тут на него налетела Гел. Сбила его с ног, он уронил пакет с вишней.
– Знаешь, вот этот пакет с вишней меня сильно смущает. Ты где-нибудь видела, чтобы преступники шли на преступление с банкой колы в руках? Или, скажем, с мороженым? Вот и я не видел. Преступник идет с голыми руками, не считая оружия, конечно. Любой предмет в его руках – уже улика со следами его пальцев. Значит, нельзя исключать, что этот Фиолетовый мог быть просто-напросто обыкновенным человеком, соседом, к примеру. Купил себе вишен и шел домой. А тут на него налетает Гел, он роняет пакет, вишни рассыпаются… Глупо все это выглядит, честное слово.
– А я думаю, что не глупо. И родимое пятно, и вишни – это все бутафория. И этот человек, если он действительно имеет какое-то отношение к Бахраху, хотел, чтобы его увидели!
– Но зачем?
– Пока еще не знаю… Все, приехали. Ну, Игорь, с богом…
Они вышли из машины и вошли в подъезд. Поднялись на второй этаж, и у Земцовой непроизвольно вырвался радостный возглас, когда она увидела на лестничной площадке вишни.
– Смотри, вот они!
Но пакета найти так и не удалось. Была ночь, и беспокоить дворника или тревожить жильцов, чтобы спросить, кто убирает в подъезде, они не рискнули.
– Что будем делать, Шубин? Пакет-то исчез.
Они стояли как раз напротив опечатанной двери квартиры Бахраха. Игорь молча отклеил листок с печатью и привычными движениями принялся открывать замки… Юля заслонила собой глазок на двери соседей. Провозившись минут десять с отмычками, Шубину удалось все-таки открыть дверь, и они, нарушая все законы, вошли в жилище покойного Михаила Семеновича. И тотчас услышали страшный грохот. Звон битого стекла…
– Всем стоять! – приказал Шубин, выставляя руку с пистолетом вперед. – Ни с места, стреляю!
Но квартира была уже пуста. Погруженная в темноту, она безмолвствовала. И лишь в глубине ее светил за окном фонарь. И еще ветер надувал прозрачные дымчатые занавеси.
– Здесь кто-то был, возможно, ночевал, а испугавшись нас, разбил окно и выскочил наружу… Второй этаж, довольно рискованно. Разве что успел перебраться на дерево, а оттуда – вниз?
Шубин деловито осматривал квартиру, не выпуская пистолета из рук. Юля позвонила Корнилову домой – подстраховаться на случай, если кто-нибудь из соседей слышал шум и вызвал милицию. Корнилов что-то промычал ей в ответ и бросил трубку.
Они долго не решались включить свет, но после того, как все шторы были плотно задернуты, все же зажгли настольную лампу.
– Если здесь кто и был, то только не грабитель. Смотри, все как в музее… – Шубин даже присвистнул. – Ничего себе квартирка у директора крохотной макаронной фабрики!
– Здесь был кто-то свой. И этот кто-то тоже очень любит вишни… – сказала Юля и показала взглядом на разорванный, подмокший от вишневого сока, пакет, лежащий на столе.
– А вот еще один! – Шубин увидел точно такой же пакет, но наполовину наполненный вишнями, на маленьком инкрустированном столике.