Россини
Шрифт:
— Конечно, — охотно соглашается Стендаль, сделав поклон а сторону дам, которые хотели подразнить его, — ведь правдой нередко бывает ложь, которой долго удается прикидываться правдой. Так хотите знать последнюю сплетню или нет?
— Как же нет, если мы только этим и живем!
— Так вот, говорят, что Россини и Галли, которые всегда были большими друзьями, теперь враждуют из-за того, что бас оказался счастливым соперником маэстро у прекрасной Марколини.
— Как? Но ведь говорят, что Россини влюблен в Кольбран, в могучую примадонну Сан-Карло?
— Одно не исключает другого. Между тем надо вам сказать, что как ни красив голос Галли, есть две или три ноты, которые ему удается взять верно, если они проходные, но стоит
— Однако это был немалый риск и для автора!
— О нет, автор знал, что Галли справится. Он хотел только немного попугать его.
— Как суров этот Россини!
— Не суров. Он — allegretto molto mosso, vivace! [46] Но успех помирил Россини и Галли. Успех был бешеный. Опера произвела такой фурор, что публика, казалось, обезумела от восторга. Представляете, после самых неистовых аплодисментов, после пяти минут невообразимых оваций, шума и гвалта, когда кричать уже не было сил, зрители, бурно жестикулируя, начали делиться своим восторгом друг с другом. Из партера кричали ложам: «Какая красота! Какое чудо!» Триумф заслуженный, потому что никогда еще музыка Россини не была так блистательна и одновременно столь драматична, правдива, никогда еще не сливалась так тесно со словом. Мадам Беллок, у которой есть чудесная ария «Di piacer mi balza il cor…» («От радости у меня трепещет сердце…»), исполнила ее великолепно. Публика в партере, охваченная прямо-таки каким-то безумием, вскочила на скамьи и требовала спеть ее в третий раз. И тогда Россини поднялся со своего места у фортепиано и прокричал зрителям первых рядов: «Мадам Беллок еще много будет петь сегодня, и если вы будете настаивать, она не сможет довести оперу до конца». Я думаю, что это сочинение навсегда утвердит превосходство Россини над всеми современными композиторами.
46
Музыкальные термины, обозначающие характер музыки — очень подвижно, весело, живо.
Одна из дам мечтательно вздохнула:
— И подумать только, что ему всего лишь двадцать пять лет…
Божественное время, никогда не кончайся!
Год назад Россини написал «Цирюльника» и «Отелло», перейдя от оперы-буффа к опере-сериа. В этом году он уже поставил «Золушку» и «Сороку-воровку» и готовится к новым победам. Разве когда-нибудь прежде создавалось в Италии за такое короткое время столько музыкальных шедевров и к тому же гением лишь одного человека?
После «Армиды», поставленной в Сан-Карло в ноябре этого столь необыкновенного 1817 года («Армида — нескончаемая пасторальная идиллия, написанная на стихи Шмидта по «Освобожденному Иерусалиму» Тассо, либретто неудачное, но оно позволило Россини, у которого мало лирических тем, написать свои самые вдохновеннные любовные дуэты) и после наспех написанной «Аделаиды Бургундской», которую он выводит в свет без всякого желания, лишь бы выполнить взятое на себя обязательство (противники, обрадовавшись, спрашивали друг друга: «Гений уснул?», а самые зловредные из них добавляли: «Должно быть, в объятиях Кольбран?»), в январе 1818 года Россини возвращается в Неаполь.
Барбайя встречает его разгневанный. Россини ангажирован театром Сан-Карло, стоит ему кучу денег, а он бросает его, чтобы ездить по другим театрам? Так друзья не поступают! Россини замечает, что его поездки предусмотрены контрактом, и, кроме того,
— Мне нужна большая опера для нашей, великой Изабеллы. На этот раз ты должен создать оперу действительно для нее, потому что она этого заслуживает.
— Но я только этим и занимаюсь с тех пор, как нахожусь в Неаполе. Вся моя музыка написана из любви к ней… Пойми меня правильно и не изображай Отелло, я же говорю это так, к слову…
— Понимаю, понимаю. Я и не «изображаю» Отелло, потому что его уже «изобразил» ты.
— Люблю, когда ты остришь, о, Барбайоне! Но ты же понимаешь — из любви к синьоре Изабелле я даже перестал писать оперы-буффа!
— И плохо делаешь.
— Но синьора Изабелла не смогла бы в них петь.
— Это верно. Значит, правильно делаешь. Кроме того, в Сан-Карло не принято веселиться.
— Знаю, тут веселишься только ты, загребая миллионы.
— Помолчим об этом… Если бы фортуна не помогла мне, не сделала бы крутой поворот, я бы потерял здесь и те немногие денежки, какие у меня были. Вот почему я и прошу тебя написать мне большую оперу, которая потрясла бы публику, и можно было бы сделать роскошную постановку, использовать механизмы, сразить костюмами, массовкой хористов.
— …и дать немного послушать музыку?
— О чем речь! Как может быть опера без музыки! И ты напишешь такую, какую умеешь писать только ты, когда бываешь в ударе, музыку, которая заставляет плакать, волноваться и трогает сердце, легко запоминается, заменяет пустые и фальшивые украшения той драгоценной и благородной простотой, которая являет собой суть великого и прекрасного…
— Как ты сегодня красиво выражаешься! Наверное, прочитал какую-нибудь скверную статью в «Джорнале делле дуэ Сичилие»?
— Ты дьявол! Угадал! Это действительно слова, которые я только что прочитал в газете. Взгляни, мне кажется, тут намекают на тебя, когда советуют композиторам «следовать примеру Морлакки» [47] . Понимаешь? Это означает, что ты должен писать оперы вроде «Баодичеи»… Господи, что за название для оперы! Пока тебя не было, я вынужден был поставить в Сан-Карло эту самую «Баодичею», и твои противники (а они у тебя не переводятся, знаешь ли ты это?), объединившись с фанатическими приверженцами старого стиля, устроили ей грандиозный успех. Увы, только не кассовый! А теперь требуют, чтобы все оперы походили на это творение Мордаши, потому что уверяют, будто это и есть настоящий стиль…
47
Морлакки, Франческо Джузеппе Бальдассаре (1784–1841) — известный итальянский композитор и дирижер, ученик Дзингарелли в Неаполе, написал более 20 опер, многие в жанре оперы-буффа, которые пользовались большой популярностью и ставились во многих театрах Европы.
— …который приведет искусство к краху.
— И импресарио тоже, а они, между прочим, гораздо важнее искусства, дорогой мой, потому что импресарио без искусства обойтись могут, а искусство без них — никак! Шутки в сторону, имей в виду, что твои противники намерены дать тебе бой.
— Опять?
— Всегда. Потому что считают, будто ты губишь искусство, традицию, нашу славу, и не знаю, что уж еще они там замышляют. Это скоты, которым ты должен швырнуть в лицо еще один шедевр. А я, со своей стороны, постараюсь помочь тебе, вырыв подходящую яму, чтобы навсегда похоронить их, и они перестали бы морочить наши почтеннейшие головы. Они предпринимают какие-то усилия при дворе, стараясь настроить против нас с тобой самого короля и придворных, но, к счастью, король — мой друг, и я ему еще нужен — арендная плата за подряд на азартные игры все возрастает, поэтому он не поддался уговорам… Но, видишь, какие они неуемные, какие интриганы?