Россини
Шрифт:
— «Отелло, или Венецианский мавр».
— Поздравляю! — вырвалось у маэстро, и глаза его полезли на лоб.
— Благодарю! — ответил маркиз, будучи хорошо воспитанным человеком, и объяснил: — Поскольку вам нужна трагедия, я решил взять одну из самых великих — у Шекспира.
И он принялся читать либретто, поначалу неуверенно, но потом увлеченно и с пылом, читал все лучше и лучше. Россини то и дело поглядывал на импресарио, но тот не отрывал глаз от маркиза, словно завороженный. Когда чтение было закончено, Барбайя вскочил:
— Необыкновенно! —
Россини подошел к маркизу, пожал ему руку:
— Более чем необыкновенно, замечательно. Нет нужды менять ни одной строчки.
— О, вы чересчур любезны! — воскликнул польщенный маркиз.
— Нужно только немного изменить некоторые сцены, возможно, весь второй акт, нужно добавить кое-где арии, три или четыре дуэта, несколько терцетов, а также хоровые сцены, словом, помочь мне написать музыку, а певцам исполнить свои партии. Все остальное очень хорошо.
— Но это значит, что я должен переделать все либретто! — пугается маркиз.
В разговор вступает Барбайя.
— Нет, не все, но, конечно, чтобы получилась опера, мало иметь стихи, пусть даже такие превосходные, как ваши, мало иметь поэму, пусть даже такую великолепную, как ваша, нужно еще немного музыки и пения…
— …и действия, много действия! — добавляет Россини. — Потому что нужно, чтобы все время что-то происходило, чтобы персонажи двигались, действовали, что-то делали. Мне кажется, у Шекспира они тоже как-то действуют.
— О да, и еще как! — соглашается поэт-дилетант.
— И к тому же нужна — не будем забывать об этом — большая и красивейшая партия для Кольбран, — уточняет Барбайя.
— У синьоры Кольбран будет большая и красивейшая партия, об этом позабочусь я, — галантно заверяет маэстро.
— Прошу тебя, потому что иначе она не станет петь.
— Станет, станет, — уверяет Россини.
— Выходит, — спрашивает маркиз, — вы согласны сотрудничать со мной?
— Мы в восторге! — отвечает маэстро.
— И… и я действительно должен переписать все либретто?
— Вот этот ваш вопрос меня очень радует — значит, вы уже примирились с этим.
— Примириться еще не примирился, но если это необходимо…
— Абсолютно.
— Но это большая работа.
— Однако никак не больше поэмы, которую вы нам прочитали, маркиз.
— А вдруг у меня не получится так же хорошо, как то, что я прочитал вам?
— Не сомневайтесь, дорогой маркиз, у вас непременно все получится, уверяю вас!
— Вы подбадриваете меня! — вздыхает маркиз.
И он переделал либретто, а Россини обещал Барбайе написать музыку за три недели. Времени оставалось мало — в начале декабря уже должна была состояться премьера.
Театр Сан-Карло, уничтоженный пожаром в феврале этого года, заново отстраивался. Ставить оперу можно было только в театре Фондо, и неаполитанцы требовали, чтобы импресарио как бы в компенсацию за менее роскошный зрительный зал дал им грандиозный спектакль.
Но можно ли быть уверенным,
— Знаешь, что я сделаю? — говорит ему Барбайя. — Ты не обижайся, но я запру тебя в твоей квартире и буду держать там, пока не закончишь оперу. У тебя будет все, что ты пожелаешь, кроме одного — возможности покидать дом.
— Ну что ж, запирай, — ответил маэстро и так покорно, что импресарио даже был тронут.
И дней десять Барбайя был счастлив и спокоен. Когда же приблизился условленный срок, ему захотелось узнать, как продвигается работа. Он открыл дверь, ключ от которой был только у него, и вошел в апартаменты маэстро. Но маэстро там не было. Как же так? Где он? Перепуганный Барбайя стал выяснять, в чем дело, и узнал, что маэстро регулярно каждую ночь уходил из дома через черный ход и возвращался только под утро. Взбешенный импресарио на другой день набросился на маэстро.
Тот совершенно спокойно ответил:
— Чего ты сердишься? Послезавтра я вручу тебе партитуру «Отелло», всю целиком, даже на день раньше, чем обещал. Я написал ее за двадцать дней, а не за двадцать один.
— Но… но… — пролепетал Барбайя.
— Но в чем дело?
— Я узнал, что ты куда-то уходишь по ночам. Где ты бываешь и что делаешь?
— Вдохновляюсь.
— Опять женщины? Но где? Кто?
— Придет время, узнаешь, — загадочно и в то же время доверительно ответил Россини.
И два дня спустя, верный своему слову, он передал импресарио полную партитуру «Отелло». Барбайя был потрясен — когда же Россини писал ее?
— Признаться, сегодня мне страшно, — сказал Россини Кольбран перед началом спектакля 4 декабря 1816 года, когда в театре Фондо должно было состояться первое представление «Отелло». — С некоторых пор все мои новые оперы проваливаются.
— Сегодня вечером тебя ждет триумфальный успех, поверь мне. На меня ты можешь положиться.
— В тебе я нисколько не сомневаюсь, Изабелла, ты это знаешь. Но публика… Тут я не уверен…
Это был действительно триумфальный успех. Очень хорошо встретили первый акт, бурными аплодисментами — второй, восторженными овациями — третий. В третьем акте композитор сумел передать всю силу мрачной шекспировской трагедии и создал глубоко человечную, волнующую музыку.
В этом акте либреттист с большим уважением отнесся к оригиналу: печальные события волею судеб и темперамента героя развиваются здесь стремительно и мощно, в то время как в предыдущих актах характер героев еще прорисован неопределенно. Слишком могуч был гений английского драматурга, и слишком ничтожными оказались возможности скромного неаполитанского либреттиста. Либретто получилось неудачным, и только музыка Россини могла придать драме ощутимый взлет. Байрон восхищался музыкой, но был шокирован либретто.