Россия без прикрас и умолчаний
Шрифт:
Теперь совсем не то. Влияние даже «Правды», не говоря уж о других газетах, резко упало. С газетами спорят, указывают на «неточности» в статьях и отнюдь не спешат с расправой над людьми. Часто даже верные и хорошо аргументированные газетные обвинения по адресу местных чиновников повисают в воздухе, потому что местные власти хотят «прикрыть», сохранить своего человека. Советским газетам предписывается быть настойчивыми и добиваться определенных последствий каждого выступления. Они, бывает, по несколько раз возвращаются к одной и той же теме, настаивают на наказании «виновных». В конце концов слышишь в редакции такое: ну, слава Богу, по статье о беспорядках на Южно-Уральской железной дороге мы выпросили выговор начальнику отдела пассажирских перевозок – теперь можно
Эта своеобразная эрозия власти – вовсе не результат демократизации, проводимой сверху. Руководители страны не только не хотят ослабить контроль – они даже не понимают, что он слабеет и думают, будто все идет по-старому. Неправильно также думать, что пресловутая частичная децентрализация промышленности – экономическая реформа – есть добровольное смягчение центрального контроля. Совсем нет! Реформа была неизбежна как единственное средство хоть немного укрепить экономику, доведенную до распада центральным бюрократическим руководством. Лидеры не хотели никаких реформ – они сегодня самые консервативные лидеры на свете, – но перед лицом все большего и большего отставания от свободного мира им пришлось стать реформистами. Реформа, таким образом, явилась лишь новым признаком ослабления центральной власти. Она, со своей стороны, порождает цепную реакцию психологических последствий, еще более расшатывающих авторитет Кремля. Причины же ускользания власти из рук ЦК партии – значительно более общие.
Это, во-первых, идеологическая эрозия, наличие которой признают сквозь зубы даже в самом ЦК. Там без конца обсуждается вопрос о «действенности пропаганды», идут разговоры о необходимости ее «интересной подачи», о поисках новых форм. Но «действенность» падает и падает. «Идея становится материальной силой, когда овладевает массами» – изрек в свое время Ленин. Партийное руководство Советского Союза не располагает больше какими-либо привлекательными для населения идеями, и материальные силы руководства неуклонно слабеют.
Затем, конечно, отсутствие животного страха перед власть имущими. Даже секретарь ЦК не может теперь «стереть в порошок» неугодного ему подчиненного. Сталинская «тихая ликвидация» или, пользуясь выражением Оруэлла, «распыления» людей больше не происходит. Я имел уже случай высказать на этих страницах мою точку зрения о том, почему невозможен возврат к «распылению». Добавлю только, что добрая воля руководителей здесь абсолютно ни при чем.
Третья причина вытекает из первых двух: молодое поколение, не доверяющее пропаганде и не испытывающее прежнего смертельного страха, не желает слепо повиноваться приказам свыше. Категорического «так надо!» уже недостаточно для мотивировки распоряжений. Молодые просят объяснений, но единственно верного объяснения – желания сохранить власть – партийные лидеры открыть не могут. И они все чаще наталкиваются на неповиновение и все чаще ничего не могут с этим поделать.
Замечательно, что в России есть немало людей, недовольных ослаблением центральной власти. Я не имею в виду откровенных сталинцев, вздыхающих по «добрым старым временам», хотя есть и такие. Я говорю о людях среднего и старшего поколений, до того привыкших к ярму, что без этого предмета одежды они чувствуют себя неуютно и растерянно. Об отсутствии «твердой руки» вздыхают на всех уровнях – от ЦК до заводского цеха. Необходимость самостоятельно принимать даже незначительные решения ставит в тупик многих людей, воспитанных в атмосфере простого повиновения. Тем более, что угроза ответственности за принятое решение по-прежнему висит над ними. Раньше ответственность в глазах подчиненных нес старший начальник, отдавший приказ. Он, в свою очередь, получал приказ свыше в готовом виде, так что на промежуточных бюрократических звеньях лежала лишь обязанность передачи директив и частичной их детализации. Человек, привыкший за всю свою жизнь к такому стилю работы, естественно, теряется, когда указание свыше не поступает, а снизу спрашивают, что делать. И он, уходя от ответственности, часто говорит:
Но все-таки людей, вздыхающих по «твердой руке», – меньшинство. Большая часть населения, особенно те, кому нет еще сорока, никакой нужды в «твердой руке» не испытывают. Напротив, десятки миллионов русских ныне активно предубеждены против власть имущих. Не только слово «бюрократ», но и слово «начальство» звучит теперь по меньшей мере иронически. Раболепное уважение к большим и малым «вождям» практически выветрилось, и само слово «вожди», применявшееся раньше к членам Политбюро ЦК, начисто исчезло из употребления. Больше того, сказать сейчас о них «вожди» где-нибудь на собрании – значит навлечь на себя неприятности: могут обвинить в насмешливом отношении к руководителям партии и правительства.
В стране начинает складываться положение, описываемое старой русской поговоркой: Бог свое, а черт свое. Никакие постановления, обещания и даже угрозы Кремля не принимаются обывателем излишне серьезно. Ладно, мол, покричат и перестанут, нечего особенно волноваться.
Люди в России все больше охладевают к так называемой «общественной работе» во всякого рода добровольных и полудобровольных организациях; от общественной работы стараются отвертеться всеми правдами и неправдами. А так как все общественные организации – комсомольская, профсоюзная, содействия армии, редколлегия стенной газеты и прочие – должны существовать в каждом советском учреждении, на каждом предприятии, то людей в них все-таки избирают и назначают. Но эти «общественники» в подавляющем большинстве лишь числятся таковыми и никакой работы не ведут. Если появляется наивный «активист», готовый всерьез вести общественную работу, или человек, желающий сделать таким образом свою карьеру – его моментально и с удовольствием «нагружают» дюжиной разных обязанностей и относятся к такому покровительственно-иронически.
Замирание и формализация «общественной работы», еще недавно столь важной в России, – еще один серьезный признак эрозии идеологии и власти.
Центр тяжести жизни советского гражданина все больше смещается, так сказать, в личную сторону. Идеологическое разочарование и отсутствие веры в мудрое могущество властей ведет к поискам каких-то новых ценностей. В последнее время граждане России узнали слово «хобби», и число людей, обладающих своим особым увлечением, множится на глазах.
Но среди этих «хобби» – не только собирание спичечных этикеток, рыбная ловля или шахматы. Одним из таких «хобби» стала религия. Простите мне цинизм, но это правда.
Новые, большей частью молодые, прихожане церквей и члены многочисленных сект идут в религию не за спасением души (приходя, они не знают ни о первородном грехе, ни о спасении), а для заполнения душевной пустоты хоть чем-то. В Советском Союзе есть формальная свобода отправления религиозных обрядов, есть полная свобода антирелигиозной пропаганды, но нет, даже на бумаге, свободы пропаганды религии. Священники знают, к каким последствиям ведет любая их активность, и не занимаются вербовкой прихожан. Тем интереснее бурный рост приходов, что рост этот – естественный. Молодые люди, родившиеся при Сталине, венчаются в церквах, костелах и синагогах, крестят детей, исповедуют умирающих, соборуют и отпевают покойных.
Своим, особым образом, приобщается к религии и интеллигенция. Просвещенному интеллектуалу, да еще иногда с партийным билетом в кармане, неловко идти на богослужение. И он занимается собиранием старинных икон – разумеется, ради их художественной ценности – и совершает паломничества в Киево-Печерскую лавру, в Загорск, в Суздаль, во Владимирские соборы, в церковь Покрова на Нерли – понятно, из интереса к древней архитектуре. У него дома, когда собираются знакомые, идет разговор о пропорциях церковного ансамбля в селе Коломенском, о восстановлении суздальских монастырей, о Сергие Радонежском. Кстати, об этом православном святом, чьим именем названа лавра в нынешнем Загорске, недавно с большим почтением написал журнал русской интеллигенции «Новый мир».