Россия без прикрас и умолчаний

Владимиров Леонид

Интеллигентные люди в России пополняют сейчас недостатки своего образования, читая потихоньку Библию и Евангелие. Разговоры на библейские темы очень в моде. Буквально взрыв интереса к этим темам произошел после опубликования в журнале «Москва» романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», где весьма своеобразно излагается история Христа и Понтия Пилата. Но не надо менять местами причины и следствия: не опубликование романа подняло интерес к религии, а оно стало возможным именно вследствие ослабления идеологического гнета и тяги к духовным ценностям. Стоит еще добавить, что скоро, впервые в истории советского режима, будут выпущены библейские истории для детей (в нерелигиозной, так сказать, форме), переложенные патриархом детской литературы Корнеем Чуковским.

Рост религиозных чувств серьезно тревожит партийных

руководителей. Но – и это еще один признак ослабления их власти – они решительно ничего не могут против этого предпринять. Последняя атака на церковь в начале 60-х годов, когда было закрыто не менее 10 000 храмов, привела лишь к подъему религиозной волны. И сейчас административный нажим на церковь явно и сильно смягчился, храмы постепенно открываются вновь, обрастают прихожанами. Излишне говорить, что никакого «изменения курса» по отношению к религии в ЦК не произошло – там рады бы покончить с религией хоть завтра, – но просто не имеют сил и средств для борьбы.

Последнее и очень важное обстоятельство, которое нужно отметить, – замедление роста партийных и комсомольских рядов и изменение их социального состава. Люди очень явственно сторонятся сегодня как партии, так и комсомола. В отличие от священников, партийные секретари имеют и право и обязанность вовлекать новых членов в свои «приходы». Членство в партии дает человеку определенные преимущества в смысле карьеры и связанных с ней материальных благ. И все же численность партийцев и комсомольцев растет очень туго. Люди, которых начинают «вовлекать» в партию, изыскивают всякие предлоги, чтобы отказаться от подачи заявления. Особенно показательно то, что в партию вступает все меньше рабочих и крестьян.

Последнее обстоятельство – постепенное превращение партии в 13-миллионную организацию чиновников – вызывает настоящую панику в Центральном Комитете. Недавно опубликованные цифры говорят как будто, что рабочие и крестьяне все еще составляют больше половины членов КПСС, но в ЦК знают, что это иллюзия: в «рабочих» числится техническая интеллигенция, а в «крестьянах» – председатели колхозов, работники сельских районов, то есть опять же чиновники.

Что до комсомола, то на закрытом пленуме ЦК этой организации была оглашена поистине страшная цифра: за три года (1962-1965) из комсомола выбыло пять миллионов человек. Заметьте, что в России не подают заявлений о выходе из комсомола (то есть сегодня подают, но лишь смелые одиночки); молодежь, как было доложено на том нее пленуме, поступает так: переходя из школы в институт или на завод, с одного места работы на другое, переезжая из города в город, юноши и девушки «открепляются» в своих комсомольских организациях и получают в запечатанных конвертах личные карточки для «прикрепления» на новом месте, но там не «прикрепляются», а просто рвут карточку, а заодно и свой комсомольский билет.

В сегодняшней России невозможно найти ни одного общественного процесса, который шел бы в обратном направлении – то есть, к упрочению, усилению позиций власти. Вспышки ярости партийных боссов, все эти судилища над писателями и юными демонстрантами за свободу – нормальная составная часть одряхления диктатуры. Отдельные вспышки такого рода способны чуть-чуть повлиять на дрейф – увести страну немного вправо или назад. Но повернуть главную линию дрейфа на 180 градусов власть не в состоянии.

Меня спрашивают: чем же это кончится? На это можно дать довольно определенный ответ. Однопартийная власть в России вступила в свой последний период – в период заката. Она либо распадется, либо переродится – по югославскому или какому-нибудь другому образцу. И для этого не нужно ни войны, ни иного катаклизма. По-моему, не нужно далее боевой подпольной организации. Оружие, которого еще не хватает моему народу, – правда. Правда о мире, о режиме в стране, о себе самом. Слабеющая власть уже сейчас не может остановить проникновение в страну правды – еще менее успешно сможет она делать это в дальнейшем. И дрейф России кончится выходом в открытый океан свободы.

Когда? Как?

О, если бы знать!

От автора.

Леонид Владимирович Владимиров или Две жизни в одной биографии.

В доброе старое время расцвета

застоя и холодной войны, в середине шестидесятых, агенты КГБ пачками бежали на Запад и просили политубежища. В контрразведках мира целые отделы были заняты их обслуживанием – проверкой, трудоустройством и, конечно, сокрытием от длинных рук прежнего нанимателя. Отделы эти, понятно, не могли сразу выяснять, был данный перебежчик или невозвращенец агентом КГБ или не был. Одни новоприбывшие уверяли, что были, а на самом деле не были (они просто слышали, что кагебешникам создают на Западе более комфортабельную жизнь); другие врали, что не были, а в действительности были; третьи говорили правду.

На всякий случай западные «органы» немедленно меняли человеку имя и место рождения. Вот так и получился Владимиров, уроженец города Стамбула. Правда, имя-отчество Леонид Владимирович мне сохранить удалось: возможно, проницательные британские контрразведчики быстро и правильно заподозрили, что я им не интересен, ибо с «комитетом» дела не имел.

Действительно, в России я был обыкновенным, но очень везучим гражданином. Из сталинских лагерей меня выпустили досрочно и со снятием судимости – отбыл всего-то пять с половиной лет, а дадено было семь. Больше того, разрешили после освобождения жить в Москве и заканчивать образование. Нет, в Московский Авиационный институт, где я четыре года до ареста проучился, меня все-таки не приняли, но пустили в Московский Автомеханический, и через два года стал я инженером, мастером цеха моторов МЗМА – так звался будущий АЗЛК, но так как последние две буквы означают «Ленинского комсомола», то я уж и не знаю, какое у него теперь сокращение.

Доучиваясь после лагерей, я, понятно, должен был добывать на пропитание. Помог святой памяти Георгий Александров, с которым мы сдружились на зоне, – взял меня соавтором по сочинению куплетов, реприз и фельетонов для цирка и эстрады. Дело пошло бойко: нас исполняли почти все цирковые «разговорники» и многие артисты эстрады. Мы получали гонорары, да еще регулярно являлись в Лаврушинский переулок, где, наискосок от Третьяковки, находилось благословенное место – Всесоюзное Управление по охране авторских прав. Там давали деньги ни за что: они «капали» всякий раз, когда кто-либо на всей Руси великой исполнял наши сочинения.

Потом, на заводе, у меня не стало времени писать. Работа мастера цеха моторов была каторгой усиленного режима – правда, с ночевкой дома, но, опять же, не всегда: сколько раз меня среди ночи вынимали из теплой постельки и везли в цех, где по вине моего участка грозил остановиться конвейер. И вставал раб Божий Леонид за станок, потом за другой, третий и так далее, пропускал готовые детали через моечную машину и тащил «на пузе» к конвейеру – электрокара ночью не дождешься.

Но тут опять пригодился опыт быстрого сочинительства, обретенный в соавторстве со светлым человеком Георгием Александровым. Я как-то, с досады на очередное безобразие, написал критический стишок в ежедневную заводскую газету, прекрасно называвшуюся «За советскую малолитражку». Меня попросили написать что-то еще, а вскоре на участок пришел редактор газеты Сергей Путяев (жив ли?) и сказал, что берет меня к себе и с парткомом насчет беспартийного бывшего зека уже согласовал. Так я стал профессиональным журналистом. Через пару лет перешел в «большую» газету, потом в журнал, а в последние шесть лет пред отъездом (назовем так) из России заведывал отделом в самом замечательном журнале, какой только есть в стране. Вы догадались: в журнале «Знание – сила».

Ну вот. Желающих ознакомиться с подробностями моего перемещения из Москвы в Лондон отсылаю к питерскому литературному журналу «Нева» – номер 10, 1994, стр. 155 – 173. Там я все рассказал, как было, но главное-то можно в двух словах: бежал от советской власти с заранее обдуманным намерением и четырьмя фунтами стерлингов в кармане.

Двенадцать с лишним лет, с 1966 по 1979 год, работал на радио «Свобода», потом перешел на Би-Би-Си. Встречался с такими людьми, что и во сне не могло мне присниться, что встречусь, – например, с Александром Федоровичем Керенским. Десять лет, с появления в Англии Анатолия Кузнецова и до его ранней кончины, дружил с ним и вместе работал на «Свободе». В числе моих добрых друзей были Александр Галич, Виктор Некрасов, Андрей Синявский, Владимир Максимов...