Россия и Англия в Средней Азии

Терентьев Михаил Африканович

Цифра в 5000 кибиток, конечно, ничтожна, но следует принять в соображение, что при отдаленности Александровского форта от театра действий, т. е. от кочевок мятежников эти последние всегда заблаговременно могли уходить от наступавшего отряда. Это вынудило графа Кутайсова учредить другой складочный путь на Кунан-су, что отчасти и содействовало успеху экспедиции, хотя по мелководию залива, по затруднительности выгрузки и вредному климату, пункт этот все таки был неудовлетворителен.

На следующий 1871 год решено было сначала предпринять экспедицию против Хивы со стороны туркестанского округа, другие же два округа: — оренбургский и кавказский должны были придерживаться строго оборонительного образа действий, выслав отряды на пути перекочевок киргизов. Высланные в Барсуки и на Усть-Урт отряды предохраняли степь от волнений, а наши партизаны из киргизов не допустили хивинцев проникнуть в наши пределы. Хан вздумал было искать союза с Бухарой, но посол его Баба-бий был задержан эмиром до получения указаний из Ташкента. В это время вопрос о Хиве был уже отодвинут на второй план, вследствие окончательного

разрыва с Кульджею. Так как непосредственных сношений с Хивою генерал-губернатор решился избегать и так как бухарский эмир предложил свое посредничество для устранения недоразумений с Хивою, то ему были сообщены следующие условия: 1) выдать всех русских пленных, 2) отказаться от дальнейшего покровительства барантачам и 3) прислать в Ташкент посольство. Эмир отпустил хивинского посла в сопровождении своего доверенного султана Хаджи Урака, известного своим благочестием и добровольно вызвавшегося попытаться уговорить хивинского хана во имя пользы мусульманства не подвергать риску свою страну, подобно тому как это сделали эмир бухарский и хан коканский. Ходжа Урак был принят хивинским ханом на другой же день по его прибытии, но хан выразил удивление по поводу вмешательства Бухары в сношения его с Россией и не принял представленной ему записки об условиях сохранения мирных с нами отношений. Записка эта была передана на обсуждение особого комитета из ближайших к хану сановников (Диван-беги, Кош беги, Шейх-уль-Ислям и Наиб). Бухарский посол пробыл в Хиве два месяца и за все это время только однажды был приглашен в комитет, да и то как будто за тем только, чтобы выслушать не весьма приятные для себя вещи. Перед отъездом хан дал ему прощальную аудиенцию и сказал при этом: «в ответ на слова эмира и на сообщенные им мне слова туркестанского генерал-губернатора я могу сказать одно: пусть генерал-губернатор пришлет мне любезное письмо с предложением дружбы и обещанием не переходить войсками границы моих владений — тогда я освобожу находящихся у меня 11 пленных солдат и тогда прекратятся грабежи и разбои. Если же он этого не сделает, то я не выдам пленных и все останется по прежнему, а затем одному Богу известно, что будет дальше!»

Ответное письмо хана к эмиру оказалось не скрепленным печатью ханскою и заключало в себе отрицание справедливости нашего неудовольствия на Хиву. На посланца, доставившего это письмо (Муртаза-бий) возлагалось ханом ведение переговоров с генерал-губернатором.

Зная уже из опыта, как мало можно надеяться на успешность переговоров с хивинцами, и в особенности в виду категорического тона, принятого в последнее время кичливым ханом — генерал-губернатор не согласился допустить хивинского посланца в Ташкент и предпочел сноситься с ним через бухарского эмира. В случае неудачи и этих переговоров предположено было на этот раз покончить с Хивою, не прежде однакоже, как выяснятся отношения наши к Якуб-беку и Кульдже.

Между тем Хива, напуганная одновременным движением отрядов: генерала Головачева — со стороны Джизака чрез Буканские горы, и полковника Маркозова со стороны Красноводска — решилась на сближение с нами и отправила два посольства (Муртаза-бий и Баба-Назар Аталык), одно вслед за другим: одно в Тифлис, а другое в Оренбург, вопреки известной уже хивинскому правительству воле Государя о порядке сношений исключительно с туркестанским генерал-губернатором. Хивинцы, как видно, сомневались в солидарности начальников соседних русских округов и надеялись в Оренбурге и Тифлисе встретить поддержку против притязаний Ташкента!!

Видя себя оцепленным русскими отрядами: в Красноводске, Чекишляре, Каратамаке, Иркибае и Тамды — хан решился попытаться войти в сношения с русскими, а чтобы это не было похоже на вынужденную уступку — так он вздумал миновать при этом туркестанского генерал-губернатора, к которому после дерзких ответов своих министров ему конечно уже трудно было написать что-нибудь удовлетворительное, не роняя в то-же время своего достоинства.

Посланные им посольства (в начале 1872 года) направились было: одно к Е. И. В. Наместнику Кавказа, а другое чрез Оренбург к Высочайшему Двору. В грамате на имя великого князя хан писал между прочим: «да будет известно вашему дружескому сердцу, что с давних пор между нашими высокими правительствами существовало согласие, отношения наши были откровенны, а дружба день ото дня укреплялась как будто два правительства составляли одно, а два народа — один народ. Но вот в прошлом году ваши войска высадились у Челекена на берегу Харезмского залива, под предлогом торговых целей, а недавно небольшой отряд этих войск подходил к Сары-камышу, издавна нам принадлежащему, но воротился назад. Кроме того, со стороны Ташкента и Ак-мечети (Перовска) русские войска доходили до колодца Мин-булак, лежащего в наших наследственных владениях. Нам неизвестно: знает ли об этом великий князь или нет? Между тем с нашей стороны не предпринимались никогда никаких действий которые бы могли нарушить дружественные с вами отношения… Некоторыми казаками (т. е. киргизами) были захвачены 4 — 5 ваших людей, но мы их отобрали и бережем у себя… Если вы желаете поддержать с нами дружеские отношения, то заключите условие, чтобы каждый из нас довольствовался своей прежней границей; тогда мы возвратим вам всех ваших пленных, но если эти пленные служат вам только предлогом для войны с нами, с целию расширения ваших владений, то да будет на это воля Всемогущего и Пресветлого, воля — от которой никто уклониться не может!»

Послы были остановлены: один в Темир-хан-Шуре, а другой в Оренбурге. По распоряжению министерства иностранных дел послам было объявлено, что их не допустят ни к Высочайшему Двору, ни к Наместнику и что никаких доводов, никаких писем от них принято не будет до

тех пор, пока пленные не будут освобождены и пока такое же посольство не будет прислано и в Ташкент. Хивинцы увидали свою ошибку, но уже не хотели смириться: вместо Ташкента посольство их было отправлено в Ост-Индию, с просьбою о помощи против России…

Ответ нового вице-короля, как и следовало ожидать, заключался в совете смириться перед Россией, исполнить все ее требования и затем не давать никаких поводов к дальнейшему неудовольствию. Совет этот Хива слышала еще в 1840 году, из уст Аббота и Шекспира. Англичане хорошо понимают, что русские решатся на войну с Хивою только в крайности; интересы же Англии требуют, чтобы хивинцы не доводили дела до этой крайности, так как весьма вероятно, что на этот раз дело окончится присоединением к России устьев Аму-дарьи т. е. обстоятельством мало обещающим для Англии.

Между тем усиленная рекогносцировка, предпринятая в начале Сентября 1872 года со стороны Красноводска и казавшаяся не только Хивинцам, но и самим англичанам решительным нападением на Хиву — не привела, как известно, к ожидавшимся результатам: Хива осталась нетронутою. Равнодушие, с каким принят был в Англии сообщенный газетами ложный слух о занятии нами Хивы, доказывает, что к мысли о таком исходе англичане уже привыкли и считают это дело только вопросом времени.

Отступление Красноводского рекогносцировочного отряда (Маркозова) принято было хивинцами, как и всегда в Азии, за неудачу.

Хива еще раз вздохнула свободно, еще раз убедилась в своей недоступности, в своей безнаказанности и конечно еще больше укрепилась в принятой ею системе действий.

Так, благодаря стихиям, держалось разбойничье гнездо, ничтожного во всех отношениях народа. Возделывая плодоносный бассейн низовьев Аму-Дарьи руками пленных персиян, ежегодно доставляемых на рынки туркменами, хивинцы, со своим трех сот тысячных населением, представляют совершенную аномалию о бок с такою могучею державою как Россия. Когда наш левый фланг был обеспечен занятием Кульджи и завязавшимися сношениями с Кашгаром, мы могли наконец поднять перчатку, давно брошенную нам Хивою. Весною 1873 года предположено было покончить с этим ханством одновременным наступлением со стороны Кавказа, Оренбурга и Туркестана, под руководством туркестанского генерал-губернатора генерала-адъютанта фон-Кауфмана.

Известно, как разыгралась эта тройная экспедиция и как блистательно выдержали оренбуржцы и туркестанцы свою пробу. Хива почти не защищалась, дрались с нами только мелкие партии жителей и если бы не контрибуция, наложенная на туркмен, то туркестанцам пришлось бы воротиться с обманутыми надеждами, не пришлось бы испытать ни залпов берданками ни картечниц Набеля.

Мы ограничили теперь Хиву Аму-дарьею, оставив на востоке границу по прежнему неопределенною и открытою, точно для того, чтобы облегчить Хиве сношения с нашими киргизами и тем доставить кавказцам возможность сходить еще раз в поход уже без Маркозова…

Навлекши на себя грозу и не желая все таки сноситься с фон-Кауфманом хивинский хан тщетно обращался и к Бухаре, и к Турции, и к Англии — отовсюду он слышал один совет: уступить справедливым требованиям России. Когда слухи о сборах русских отрядов достигли Хивы — хан наконец решился и послал пленных с бием Муртаза Ходжею в Казалинск. В числе пленных были 5 уральцев, захваченных в 1870 году при нападении на Рукина (Долбленов, Гузиков, Солодовников, Попов и Дурманов), 2 казака, бывшие смотрителями станций Джулюс и Каракудук, и захваченные в 1869 г., еще 2 казака, захваченные в том же году вместе с лошадьми под уральским укреплением и проч. всего 21 человек. Все они были куплены по 250 тиллей. 22 марта пленные прибыли в Казалинск, когда отряд уже был на пути. Пленным разрешено было идти в поход — кто пожелает — таких снарядили по казачьи, выдали по 15 р. и отправили в качестве конвоя при том же хивинском после, которому приказано ехать в отряде. Роли переменились! Хан, как видно, сильно надеялся на свою уступчивость и не принимал никаких мер не только к обороне, но даже и к серьезной задержке русских. По занятии генералом Веревкиным Мангыта, хан еще раз попытался кончить дело без боя: он написал, и к ген. Веревкину, и к генералу фон-Кауфману, письма почти одинакового содержания и просил генералов остановиться. Вот извлечение из письма к генералу фон-Кауфману: «вы просили в письме своем об освобождении пленных: у нас действительно есть 5 — 10 человек русских, но они вовсе не пленные, так как достались не войскам моим, а куплены за деньги у киргизов и адаевцев, мы же из дружбы к вам их только сберегли. Вы просили также прислать, вместе с пленными, доверенного человека для переговоров и заключения условий, которые бы закрепили наши приятельские отношения более прежнего. Мы и послали к вам с этою целью Муртаза-Ходжа Бия… который однакоже не мог проехать в Ташкент чрез Бухару. В это время от оренбургского губернатора прислано было с киргизом Загир-бием письмо, с просьбою об освобождении русских. Такое-же письмо привезено и с Чипиликана (т. е. с Челекеня) чудыром Сари-Ишаном от тамошнего начальника отряда. Узнав что Муртаза бий не мог проехать чрез Бухару мы послали с прибывшими гонцами двух своих людей в Оренбург и Чипиликан и обещали выслать остальных людей. Ни в Оренбурге, ни в Чипиликане писем от наших посланников не приняли и в переговоры с ними не вступили, объявив, что все это поручено вам. По возвращении этих посланных, мы вручили оставшихся русских Муртаза бию и отправили их чрез Казалу, а сами остались пребывать в мире и спокойствии. Мы слышали, что наш посол имел с вами свидание и передал ваших людей, но никаких известий от него самого до сих пор не получали. Между тем войска ваши начали со всех сторон появляться в наших владениях. Тогда жители стали защищать свои семейства, выходили к вам на встречу и по мере возможности старались задержать вас…