Россия и Запад
Шрифт:
«Предание говорит, что лучшим исполнителем Кречинского был Самойлов», а лучшим Расплюевым критик почитает своего современника В. Н. Давыдова: «Не будем ждать признаний задним числом и назовем еще теперь его блестящую игру гениальной» [975] .
Подведем предварительные итоги. В общем справедливо замечание современных комментаторов, что «никто из рецензентов не увидел в этом спектакле начало работы над трилогией Сухово-Кобылина» [976] . Критики, привыкшие каждую пьесу Сухово-Ко-былина анализировать как автономное произведение, не догадывались о художественном и тематическом единстве всех пьес трилогии «Картины прошедшего» — единстве, которое впервые понял и реализовал на Александринской сцене Всеволод Мейерхольд.
975
Долгов Н. Кречинский
976
Песочинский Н. В., Кухта Е. А., Таршис Н. А. Комментарии // Мейерхольд в русской театральной критике. 1892–1918. С. 493.
И — опять тишина. До 30 августа — дня премьеры «Дела» в Александринском театре. Правда, когда «публика направляется в кассу за билетами на „Дело“, спохватываются, что в театре нет освещения. Переносят спектакль в Михайловский театр, Александринский же оказывается в руках Демократического совещания» [977] . Этот, казалось бы, не столь существенный факт красноречиво говорит о том, что творилось в Петербурге в дни смуты.
Еще более тревожная атмосфера царила 30 августа, когда впервые открытие театрального сезона, «вероятно, по обстоятельствам переживаемого момента, собрало немного публики. Зияли ложи бенуара и бель-этажа. Пустовали кресла первых рядов. Отсутствовали завсегдатаи Александринского театра», — читаем 31 августа в первом отклике на премьеру журналиста Ф. В. Трозинера, выступавшего под псевдонимом «Ом».
977
Старк Э. Театральные заметки // Обозрение Театров. 1917. № 3543–3544. 17–18 сентября. С. 9.
Суров художественный приговор критика: Мейерхольд и
А. Н. Лаврентьев (сопостановщик спектакля)
извлекли старенькое «Дело» и преподнесли его в довольно-таки скучных и нудных тонах. Не чувствовалось жути от драмы Муромских <…> [режиссерам] не удалось выявить весь трагический ужас, как бы висящий над пьесой с самого начала и сгущающийся по мере ее развития. Тона гг. режиссеры не нашли [978] .
Если Ф. В. Трозинеру ужаса на сцене было маловато, то П. М. Ярцеву, напротив, спектакль показался чересчур жестоким и мрачным. По очень странному его суждению,
978
Ом <Трозинер Ф. В.> Театральное эхо. Михайловский театр // Петроградская Газета. 1917. № 284. 31 августа. С. 13.
общий характер исполнения должен быть более светлым и чувствительным (не серым и жестоким, какой вышел) без подчеркиваний, без сатиры, без зловещих теней, проступающих в представлении (ни мало не задевая) в некоторых гримах и в линиях, и красках декораций «апартаментов какого ни есть ведомства». В «Деле» нет и не должно быть ничего от Гоголя, никаких «свиных рыл» за лицом человеческим, ни намека на них. Это милое «отжитое время», горестная история, задушевно и остроумно по-старинному рассказанная [979] .
979
П.Я. <Ярцев П.М.> Михайловский театр // Речь. 1917. № 205. 1 (14) сентября. С. 5.
Да уж не Островского ли советует критик играть артистам?
В том же номере газеты конституционных демократов была опубликована яркая публицистическая статья Николая Чернова «Веселые расплюевские дни». В статье нет ни слова ни о «Деле», ни о подготовке в Александринском театре «Смерти Тарелкина» («Веселых расплюевских дней» — вариант заглавия пьесы со времени ее первой постановки в 1900 году в театре А. С. Суворина), ни о самом Сухово-Кобылине. Статья Николая Чернова не о театре, а о политической шумихе, поднятой рядом левых газет, в том числе эсеровскими, после выступления Лавра Георгиевича Корнилова. Не смолкают призывы «вырвать „кадетское жало“», заняться «охотой на кадетов». Публицист проницательно замечает:
Щегловитовы не понимали, что они-то и творят революцию. Черновы не понимают, что они именно и делают «контрреволюцию» <…>И не видя и не понимая происходящего, селянка Чернова прыгает, скачет и пляшет… Веселые расплюевские дни! [980]
Пророческие слова! Только слушать их было уже некому.
Н. Н. Долгов в самом начале своей рецензии явно намекает на разыгранное в эти же дни дело Л. Г. Корнилова:
Грустный спектакль! Тревожное волнение зрителей, далеко не полный театр и беспросветно-мрачная пьеса — все это создавало то настроение, с которым когда-нибудь открывался новый сезон. Особенно неудачен выбор пьесы.
980
Чернов
Однако, вопреки столь скептическому зачину, отзыв критика о спектакле — одобрительный. По его мнению, «роли пьесы были распределены очень удачно»; «пьеса, изобилующая признаниями вслух и „словами в сторону“, была сыграна с той простой mise en sc`ene, на которую рассчитывал автор» [981] .
Писатель и журналист Б. П. Никонов (отмечая, что «самый театр был далеко не полон»; что «и в публике и артистической среде не чувствовалось праздничного подъема. Да и откуда ему взяться в наше беспокойное время?») приветствовал возобновление «Дела»:
981
Долгов Н. Михайловский театр. Открытие русских драматических спектаклей — «Дело» А. В. Сухово-Кобылина // Биржевые Ведомости. 1917. № 16 419. 1 сентября. Утренний вып. С. 5. Перепеч.: Мейерхольд в русской театральной критике. 1892–1918. С. 364–365.
Пьеса эта, хотя она и монотонна в своем развитии и лишена острого сценического действия и растянута, и в конце излишне мелодраматизирована, а местами чуть-чуть шаржирована, все-таки она произведение большого таланта и острого ума и наболевшего сердца.
Считая, что «в общем, спектакль безусловно достойный внимания и похвалы», Б. П. Никонов не может принять «обычный тон исполнения — сильно вялый и блеклый. Артисты паузят — это уже обратилось в какую-то привычку на нашей образцовой сцене». Сцены у Муромских велись артистами «в вялых и нудных тонах. Зато сцены чиновнические удались» [982] .
982
Никонов Б. Михайловский театр (Открытие сезона. «Дело») // Обозрение Театров. 1917. № 3529. 1 сентября. С. 7–8.
С этим была согласна и критик Б. И. Витвицкая, полагавшая, что в спектакле характерно сыграны все чиновники и слабее передана «сентиментальная линия» [983] .
Б. П. Никонов советует «нынче же дать всю трилогию Сухово-Кобылина, в ее прямой последовательности, т. е. поставить одну за другой все три пьесы: „Свадьбу Кречинского“, „Дело“ и „Смерть Тарелкина“» [984] .
24 сентября раздался голос неустанного глашатая великого русского писателя, того самого глашатая, давно пророчествовавшего:
983
Витвицкая Б. Открытие драматического государственного театра // Театр и Искусство. 1917. № 36. 3 сентября. С. 616.
984
Никонов Б. Брачный репертуар // Обозрение Театров. 1917. № 3531. 2 сентября. С. 7.
Я высказывался уже печатно и теперь снова повторяю с полным убеждением: сатиры Сухово-Кобылина еще не поставлены на свое место: это пьесы будущего [985] .
По мнению П. П. Гнедича — критика, драматурга, прозаика, автора трехтомной «Истории искусств с древнейших времен», «Смерть Тарелкина» — «это гротеск, и его надо играть гротеском» [986] . Критик «очень рад, что Александринский театр приступил наконец к постановке „Смерти Тарелкина“. Давно пора! Это чудный гротеск, и давно должен был быть включен в основной репертуар образцовой сцены. <…> Я бы желал долгой жизни этой „Смерти“» [987] .
985
Гнедич П. Пьеса-сатира // Театр и Искусство. 1914. № 5. 2 февраля. С. 113.
986
Гнедич П. Последние орлы (Силуэты конца XIX века) // Исторический Вестник. 1911. № 1. С. 62. Позднее он с гордостью скажет в своих мемуарах: «Мое пророчество оправдалось: „Смерть Тарелкина“, поставленная гротеском, имела большой успех в Петербурге и Москве в XX веке» (Гнедич П. П. Книга жизни. Воспоминания. 1855–1918. Л.: Прибой. 1929. С. 178. Новое издание: М.: Аграф, 2000. С. 158). Конечно, автор подразумевает спектакли Всеволода Мейерхольда.
987
Гнедич П. Из дневника. Еще о Сухово-Кобылине // Петроградская Газета. 1917. № 225. 24 сентября.