Россия на историческом повороте: Мемуары
Шрифт:
1 июня после трехнедельного отсутствия я вернулся в Петроград. Съезд открылся через два дня. На нем присутствовало 822 полномочных делегата, из которых лишь 105 представляли большевиков.
Настроения большинства делегатов проявились в инциденте, имевшем место вскоре после открытия заседания. Рассчитывая, видимо, вызвать недовольство собравшихся правительством и его военной политикой, один из большевистских делегатов стал зачитывать обращение к населению князя Львова, в котором он призывал всеми возможными силами противостоять большевистской и анархической пропаганде. Совершенно неожиданно для оратора каждая фраза обращения тонула в буре аплодисментов. Когда же он, нимало не смутившись, перешел к чтению моего приказа № 17 об отношении к дезертирам (приказ был только что опубликован), аплодисменты переросли в подлинные овации. В этот момент нетрудно было опознать в зале
Учитывая такую демонстрацию, я полагал, что резолюций в поддержку правительства будет принята с самого начала подавляющим большинством голосов. Но этого не произошло, и не произошло по двум причинам. Во-первых, стало известно, что на самом деле в зале присутствовало более 200 делегатов, которые были против возобновления боевых действий, так как две другие группы — меньшевики-интернационалисты и левое крыло от партии социалистов-революционеров — примкнули к большевикам. А обе эти группы пользовались на съезде огромным влиянием среди делегатов из числа интеллигентов.
Во-вторых, нормальной работе съезда помешали попытки большевиков, действовавших по указке Ленина, саботировать планы наступления, устроив вооруженную демонстрацию «возмущенных» солдат и рабочих, выкрикивавших лозунги: «Вся власть Советам?» и «Долой десять министров-капиталистов!» [140]
На несколько дней военные вопросы отошли у нас на второй план, и руководители съезда посвятили все свои силы и время, чтобы сорвать заговор Ленина. И лишь когда непосредственную угрозу удалось отвратить, была в конце концов принята резолюция (12 июня). Однако не желая, видимо, противопоставлять себя левой оппозиции в собственных рядах, блок меньшевиков и эсеров предложил принять весьма двусмысленную резолюцию, в которой не было прямого одобрения предстоящего наступления. Вместо этого в ней просто констатировалось, что вооруженные силы России должны быть готовы вести как оборонительные, так и наступательные действия, при этом последние могут быть предприняты лишь в рамках стратегической необходимости.
140
См. гл. 18.
Вечером 13 июня, после принятия этой абсолютно бесполезной резолюции, я выехал в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего. Здесь была окончательно установлена дата начала наступления — 18 июня. Наступлению должна была предшествовать двухдневная артиллерийская подготовка — обстрел позиций противника из тяжелых орудий в месте планируемого прорыва.
16 июня я прибыл в Тарнополь, где был отдан официальный приказ о наступлении по армии и флоту. Он был подготовлен в Ставке после консультаций с Брусиловым и подписан мной. [141]
141
На третий день наступления, 20 июня, съезд Советов призвал народ России приложить все усилия, чтобы обеспечить успех этой операции, поскольку это принесет мир и упрочит новый демократический строй.
После непродолжительного пребывания в Тарнополе я отправился поездом вместе с генералом Гутором, новым командующим Юго-Западного фронта, в расположение передовых позиций 7-й армии. Этой армии, совместно с 11-й, предстояло начать продвижение в направлении Бережаны.
Весь день 17 июня я провел, объезжая полки, которые готовились на рассвете следующего дня начать наступление.
Утром 18 июня над всей линией фронта воцарилась атмосфера напряженного ожидания. Такую атмосферу можно ощущать в российских деревнях в канун пасхальной Всенощной. Мы поднялись на наблюдательный пункт, расположенный на одном из холмов, идущих вдоль нашей передовой линии. Воздух сотрясался от залпов тяжелых орудий, над головами с пронзительным воем проносились снаряды.
С наблюдательного пункта 7-й армии поле битвы казалось огромной пустой шахматной доской. Артобстрел продолжался. Мы все время глядели на часы. Напряжение стало невыносимым.
Вдруг наступила мертвая тишина: настал час наступления. На мгновение нас охватил дикий страх: а вдруг солдаты не захотят пойти в бой? И тут мы увидели первые линии пехотинцев, с винтовками наперевес атаковавших первую линию немецких окопов.
Первые два дня наступление развивалось крайне успешно. Мы взяли в плен несколько тысяч солдат и захватили десятки
Но, быть может, главная причина провала наступления заключалась в том, что если в период блистательного наступления генерала Брусилова в 1916 году ему противостояли австрийские полки, многие из которых были укомплектованы военнослужащими из славян, мечтавших сдаться русским в плен, то в 1917 году перед русской армией стояли отборные германские части, поддержанные мощной артиллерией.
Первые два дня наступления выявили также много трудностей технического и психологического характера, которые мы пытались преодолеть в возможно кратчайшие сроки. 20 июня я отправил Терещенко секретную телеграмму следующего содержания:
«Укажите соответственно послам, что тяжелая артиллерия, присланная их правительствами, видимо, в значительной части из брака, так как 35 % не выдержали двухдневной умеренной стрельбы. Настойте на внеочередной присылке авиационных аппаратов, материальной части на смену убывшей. Добейтесь отозвания с фронта Нокса, продолжающего фрондировать. Ускорьте созыв союзной конференции. Крайне необходимо ускорение темпа и работ союзнической дипломатии. Напряжение фронта нужно использовать всемерно, ввиду известного всем положения стран и армии. Помните, что каждый шаг фронта дается нам с огромным трудом. Только комбинированными и современными действиями дипломатии с армией мы закрепим положение и избежим срыва. — Телеграфируйте положение.
142
Собрание секретных документов министерства иностранных дел. Петроград. Декабрь 1917. Кн. 3. № 144. С. ИЗ.
По сути, восстание началось вечером 2 июля. (Что произошло в Петрограде, я узнал лишь по возвращении туда 5 июля.) В тот вечер на улицах столицы совершенно неожиданно появились грузовики с вооруженными солдатами и матросами. На флаге, развевавшемся над одним из грузовиков, были начертаны слова: «Первая пуля — Керенскому!» Эти вооруженные люди намеревались схватить меня в здании министерства внутренних дел, где я заседал вместе с другими министрами. Один из привратников сказал вооруженным бандитам, что я недавно уехал на железнодорожный вокзал в Царское Село. Солдаты и матросы кинулись вслед. И, как мне позднее рассказывали железнодорожники, мои преследователи, примчавшись на вокзал, увидели хвост уходящего поезда.
Британский военный атташе полковник Нокс, который в то время совершал поездку по Юго-Западному фронту, всюду, куда он приезжал, шумно критиковал русскую армию и открыто выражал неприязнь к новому строю. Постепенно он оказался в центре оппозиционного офицерства. 22 июня я получил ответ от Терещенко. В нем говорилось, что английским и французским дипломатам было указано на дефекты артиллерии, и они сразу же направили своим правительствам соответствующие депеши. Ноксу же было предписано возвратиться в Петроград в начале следующей недели и подчеркивалось, что только активность на фронте может укрепить позиции России.
Через несколько дней мы получили от союзнических правительств уведомление о согласии провести конференцию о пересмотре целей войны.
Полковник Нокс выехал в Петроград, а затем отправился в Лондон. Согласие союзников провести конференцию о целях войны положило конец распространявшейся на фронте и в левых кругах пропаганде, будто мы с Брусиловым ведем войну ради достижения «империалистических и захватнических целей».
В канун начала боевых действий на левом фланге Юго-Западного фронта я находился в расположении 8-й армии, которой командовал генерал Корнилов. В ставке меня встретили более чем прохладно, зато на передовых позициях меня приветствовали с таким воодушевлением и теплотой, что душа моя преисполнилась благодарностью и верой.