Россия нэповская
Шрифт:
События «германского Октября» стали серьезной вехой в истории не только Коминтерна, но и российской компартии. Конфликт личных амбиций среди узкой группы потенциальных преемников Ленина лишил партию той способности концентрировать силы на решающем участке борьбы, которая помогла ей одержать победу в гражданской войне. Попытка перенести этот опыт на европейскую арену, в Германию, была обречена на провал уже потому, что там отсутствовали объективные предпосылки революции. Но «оказание помощи» в том объеме, который предусматривался октябрьскими постановлениями Политбюро, вполне могло привести не только к обострению советско-германских отношений, но и к новой европейской войне.
Парадоксально, но именно тот факт, что руководство партии большевиков в этот момент оказалось парализованным внутренним конфликтом, уберег СССР от принесения новых колоссальных жертв на алтарь мировой революции. Вряд ли можно говорить о сознательном саботаже, однако объективно кремлевские лидеры действовали наперекор той концепции решающего штурма, которая принесла им победу осенью семнадцатого года.
«Перерождение» большевистского руководства, о котором вскоре заговорил Троцкий, диктовалось не только и не столько нараставшим государственническим
Если Германия являлась страной, с точки зрения марксистских канонов оптимально подходившей для роли полигона мировой революции, то в других регионах Европы аналитикам Коминтерна приходилось брать во внимание факторы, выходящие за рамки классических схем. Традиционной сферой влияния России являлись балканские государства, и смена идеологических парадигм не погасила интереса Москвы к этому региону. Естественно, призывы помочь славянским братьям были заменены на лозунги освобождения от диктата Антанты. Балканы являлись составной частью «санитарного кордона», так беспокоившего советское руководство, и поддержка ориентированных на СССР сил в нем имела внешнеполитический подтекст. Помимо компартий ставка делалась на радикально националистические силы, прежде всего в Македонии, так и не получившей государственный суверенитет [842] .
842
Улунян А.Л. Коминтерн и геополитика: балканский рубеж. 1919–1938. М., 1997. С. 62.
Призывы Коминтерна опрокинуть Версальскую систему находили особый отклик в Болгарии, выступавшей в годы первой мировой войны на стороне Тройственного союза. В ночь на 9 июня 1923 года в стране произошел военный переворот, по отношению к которому болгарские коммунисты заняли нейтральную позицию. Сказывалось некритическое восприятие российской схемы развития революции, в рамках которой политическую ситуацию следовало первоначально «раскачать». Отказ БКП от противодействия «белогвардейскому перевороту» был подвергнут критике на Третьем пленуме ИККИ (12–23 июня 1923 года) Однако партия продолжала настаивать на том, что большей ошибкой было бы таскать каштаны из огня для классового противника. В Москве это было воспринято как «явное своеволие и непослушание, не отвечавшее требованиям стратегии мировой революции» [843] . Лишь к августу эмиссары ИККИ смогли переориентировать ЦК БКП на подготовку вооруженного восстания против режима Цанкова. Запоздалая попытка взять реванш не удалась — начавшиеся спонтанно выступления были жестоко подавлены правительственными войсками. 27 сентября 1923 года последние отряды коммунистических повстанцев ушли в Югославию.
843
Гришина Р.П. Сентябрьское восстание 1923 г. в Болгарии в свете новых документов. // Новая и новейшая история. 1996. N9 5. С. 184.
События в Болгарии оказались в тени «германского Октября», на подготовку которого были брошены неизмеримо большие силы и средства. Несмотря на то, что БКП была разгромлена и ушла в подполье, Президиум ИККИ в своем решении от 14 февраля 1924 года продолжал настаивать на развязывании в стране гражданской войны. Поддерживая эту установку, руководство РКП(б) признало, что «СССР вооруженной силой (или даже военной демонстрацией) болгарской революции в ближайшее время помочь не мог бы» [844] .
844
Решение «особой папки» Политбюро от 13 марта 1924 г. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 1. Л. 38.
19 июня 1924 года Политбюро еще раз подтвердило, что «считает весьма вероятным революционное обострение кризиса в Болгарии», но в силу соотношения сил на международной арене не сможет оказать решающей помощи болгарским коммунистам [845] . Техническая подготовка вооруженного восстания через Коминтерн и ОГПУ продолжалась в течение всего 1924 года, оптимальным сроком его начала считалась весна 1925 года. [846]
Поражения в Германии и Болгарии не получили критической оценки в ходе работы Пятого конгресса Коминтерна, проходившего с 17 июня по 8 июля 1924 года. Они не были увязаны ни с очевидной стабилизацией политической жизни в большинстве европейских стран, ни с вмешательством московского центра в оперативную работу компартий. Напротив, последние были обвинены в недостаточной зрелости, а руководство КПГ — в прямой капитуляции и несостоятельности [847] . Уводя вопрос об ответственности за несостоявшийся «германский Октябрь» от Политбюро и ИККИ, Зиновьев видел перед собой прежде всего задачу нейтрализации Троцкого и его сторонников. С этой же целью во главе германской компартии были поставлены лидеры ее левого крыла во главе с Рут Фишер.
845
Там же. Д. 2. Л. 2.
846
Там же. Л. 13–14. 7 августа 1924 г. на закупки вооружения для болгарских коммунистов Политбюро выделило 50 тыс. долларов.
847
Коммунистический Интернационал в документах 1919–1932. М., 1933. С. 393.
Важным шагом к русификации («большевизации») международного коммунистического движения стало решение Пятого конгресса о перестройке партий на
848
Там же. С. 462.
Последним революционным экспериментом зиновьевского Коминтерна стало вооруженное восстание эстонских коммунистов в декабре 1924 года, проведение которого также было предрешено в Политбюро ЦК РКП(б) [849] . Восставшим удалось захватить склады с оружием и военные казармы, но после нескольких дней упорного сопротивления они отступили. Выступления 1923–1924 годов в Германии, Болгарии, Эстонии и ряде других стран, проведенные местными компартиями под давлением Исполкома Коминтерна, привели к серьезным дипломатическим осложнениям для Советского Союза. Нормализация отношений СССР с соседями заставила его отказаться от прямой поддержки партизанских отрядов и диверсионных групп в этих странах. Соответствующее решение было принято Политбюро в начале 1925 года: «Вся боевая и повстанческая работа, отряды и группы (что определяется в чисто партийном порядке) должны быть переданы в полное подчинение коммунистической партии данной страны и руководиться исключительно интересами революционной работы данной страны, решительно отказавшись от разведывательной и иной работы в пользу Военведа СССР» [850] .
849
Решение от 28 августа 1924 г. было сформулировано следующим образом: «Придать деятельности эстонской компартии боевой характер, оказав ей содействие в подготовительных мерах по оказанию вооруженного отпора попыткам фашистского переворота». В специальную комиссию наряду с Чичериным и Мануильским вошли представители ОГПУ Уншлихт и Трилиссер. РГАСПИ. ф. 17. Оп. 162. Д. 2. А. 30. После поражения восстания Политбюро 3 января 1925 г. предложило эстонским коммунистам принять меры к эвакуации из страны.
850
Постановление о ликвидации активной разведки от 25 февраля 1925 г. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 2. А. 80.
В наиболее удаленных уголках планеты представители Коминтерна нередко выступали в роли посланцев Советской России, как это было в ряде стран Латинской Америки в начале 1920-х годов. Тот факт, что информация об этом регионе поступала в Москву через компартии, вел к известной переоценке зрелости капитализма и навязывал этим партиям общие шаблоны, вроде тактики «класс против класса» [851] .
Значительную роль в коминтерновском «освоении» Латинской Америки сыграло Южноамериканское бюро ИККИ в Буэнос-Айресе, начавшее свою деятельность в 1924 году. Так же, как и на Балканах, коммунистическим группам в Центральной Америке в силу ее этнической и расовой пестроты предлагалось объединение в федерацию с тем, чтобы после захвата власти сделать ее государственной формой [852] . Подобные идеи перекликались с настроениями левого крыла национальной буржуазии, недовольной гегемонией США в регионе, и объективно открывали для латиноамериканских компартий возможность влиться в широкий антиимпериалистический фронт.
851
Коминтерн и Латинская Америка. Сборник документов. М, 1998. С. 5.
852
Письмо ИККИ руководству Компартии Центральной Америки. Сентябрь 1923 г. // Там же. С. 44–47.
Революционный выход России из сложившейся системы политических и экономических отношений Европы оказывал негативное воздействие на послевоенное восстановление хозяйства на континенте. Предпринимательские круги с интересом восприняли поворот к нэпу, рассчитывая прежде всего на российский рынок для импорта сырья и выгодных капиталовложений. В день завершения работы X съезда РКП(б) 16 марта 1921 года в Лондоне было подписано торговое соглашение между двумя странами, означавшее признание Советской России де-факто. Затем аналогичные соглашения были подписаны и с другими странами — Германией, Италией. Торговля выступала в качестве предпосылки для нормализации политических отношений, хотя здесь главным тормозом оставался вопрос о царских долгах. Советские дипломаты рассматривали признание де-факто как временную уступку, стремясь не допустить превращения этого прецедента в правило отношений с внешним миром [853] .
853
«Если мы теперь, быть может, действительно не можем добиться восстановления нормальных дипломатических сношений, например, с Англией, то мы вовсе не обязаны без боя соглашаться на то, чтобы английская практика оставалась прецедентом для всех государств и чтобы все заключали с нами только торговые, а не политические договоры. Наоборот, мы должны индивидуализировать каждое государство и, считаясь с его заинтересованностью в нас и обратно, иной раз решительно ставить альтернативу: либо нормальные дипломатические отношения, либо никаких». Из письма Иоффе членам Политбюро от 4 декабря 1921 г. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 205. Л. 12.