Россия нэповская
Шрифт:
Сталинская генерация аппарата была уже иной, нежели революционный призыв, и свела на нет даже те небольшие проблески осознания проблемы, которые иногда появлялись у Ленина. Ленин, этот «чиновник № 1», как его на X съезде РКП(б) окрестила рабочая оппозиция, еще во многом оставался революционным идеалистом и не утратил способности мыслить принципами. В своем «Проекте тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики» от 4 января 1922 года он писал, что «условия нэпа неминуемо порождают известную противоположность интересов между рабочей массой и директорами… Поэтому и по отношению к госпредприятим на профсоюзы безусловно ложится обязанность защиты классовых интересов пролетариата и трудящихся масс против их нанимателей» [459] .
459
Там
Однако идущие ему на смену функционеры уже стали стопроцентными представителями своего класса, двуличными и эгоистичными. Не самый худший из этой генерации, Я. Э. Рудзутак рекомендовал Ленину удалить из проекта эти опасные намеки, «чтобы не получилось, что рабочие и заводоуправление государственного завода являются представителями разных классов, что по существу неверно. Отсюда не могут иметь место классовые противоречия, а лишь недоразумения по вопросам труда на данном предприятии» [460] . «Новый класс» остерегался даже таких слабеньких намеков на противоположность его интересов с рабочей массой и признавал в Ленине лишь только те его откровения, где он говорит о бюрократизме как о продукте внешней среды существования аппарата. Руководящий орган ВКП(б) «Правда» в поисках источников бюрократизма обращалась к тем ленинским строкам, в которых он «неоднократно разъяснял», что «бюрократизм есть результат нашей некультурности, нашей отсталости, отсутствия у широких рабочих и крестьянских масс необходимых для управленческой работы знаний» и т. д.
460
Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. М., 1996. С. 234.
Низкий культурный уровень основной массы населения советской страны безусловно имел значение в развитии т. н. бюрократизма, то есть безбрежного, практически ничем не ограничиваемого диктата партийно-государственного аппарата. Здесь сказывалась в первую очередь та примитивная, упрощенная социальная структура, образовавшаяся в обществе в результате гражданской войны и эмиграции, отсутствие в советском обществе самостоятельных и развитых классов, которые могли бы сыграть роль укротителя бюрократического произвола. Темная рабоче-крестьянская масса, оставшаяся один на один с государственным аппаратом могла только питать его наихудшие качества — безбрежное администрирование, бескультурье и бесцеремонность по отношению ко всему обществу. Соваппарат только со временем стал избавляться от своей первобытной рабоче-крестьянской замшелости и приобретать вид современной государственной машины. Ключ к пониманию особенностей раннего советского общества и, в частности, уяснению причин отталкивающего варварства сталинского режима 30-х годов, кроется не только в природе бюрократического всевластья, но он еще более глубоко спрятан в толще упрощенной социальной структуры общества, ее примитивизации, произошедшей в результате революции.
Рассуждать о бюрократии в общем и целом можно лишь до известной степени. Конкретно для СССР 20–30-х годов следует подчеркнуть низкий культурный уровень, который передала своей элите примитивная социальная структура, сложившаяся в стране после войн и революции. Как говорится, всем миром. Природная смекалка и аппаратная ловкость наряду с отсутствием настоящей культуры и образования стали характерными чертами советского партийно-государственного руководства. Соответственно складывались стиль и сам образ управления, оставленный советской истории такими деятелями как Каганович, Молотов, Хрущев, Брежнев и многие, многие другие. Номенклатура начала обтесываться только к Горбачеву и, возможно, само по себе это явилось немаловажным фактором начавшихся перемен.
Революция принципиально не изменила экономический уклад России, но сильно гипертрофировала специфику политического строя, так сказать, обнажив его до «костей», и очень сказалась на социальной структуре страны. В целом, упрощение социальной структуры нации явилось мучительным способом оздоровления ее генетической основы и решением приоритетного вопроса о ее самосохранении.
В революции массы выступили против одряхлевшей и паразитической элиты. Когда политику начинают творить массы, это само по себе является симптомом, свидетельством полного разлада старой системы, уже не способной исполнять свою функциональную и репродуктивную роль. Масса сметает одряхлевшее здание и вновь закладывает очередной цикл общественного строительства. Однако масса в своей политической активности не знает промежуточных форм, ей свойственны только крайние проявления. В 1917 году охлократия проделала быстрый путь от анархической разнузданности до поддержки государственного радикализма, который постепенно стал прибирать к рукам стихию масс.
Характерно, что российская эмиграция, как и вообще Запад, не понимали органической взаимосвязи массы и власти в Советском государстве и, замечая лишь внешние проявления диктаторского произвола над населением, абсолютизировали противоречия между ними. Эмигрантская пресса была полна ожиданиями скорого социального взрыва в стране против «коммунистической деспотии». Отсюда следовали ошибки, разочарования и, порой, расплата с жизнью. Осенью 1927 года на громком процессе пяти монархических террористов, поверивших в эмигрантские иллюзии и перешедших границу с искренним стремлением помочь народу сбросить ненавистное коммунистическое иго, один из подсудимых признался, что на него произвело самое гнетущее впечатление враждебное отношение к нему со стороны крестьян, когда его вели чекисты после ареста. Коммунистическая власть была жестока и требовательна, но она была «своя», а эти оставались «чужими». Совсем чужими, от которых не нужно было ни милостей, ни жертвы. Результат полнейшего отчуждения высших слоев дореволюционного общества от народной массы и источник их изгнания.
Но несмотря на свою заточенность и крепость булата, приобретенную в годы гражданской войны, это государство еще долго сохраняло на себе отпечатки грубости и варварства своей охлократической первоосновы. Этому способствовали и война, и террор, и истребление элементов культуры, накопленных старой системой. Новое государство возникло отнюдь не подобно античной богине из воздушной морской пены в лучах нежного рассвета, оно появилось в отблесках зарева пожара из дремучих, черноземных слоев народной массы и еще долго пыталось безвкусно украшать себя блестками народной простоты и утопической идеологии. Сложился некий цивилизационный феномен, в котором гармонично переплелись абсолютизация политической системы и массовизация (квазидемократия) общественной жизни.
Развитие государственного регулирования в обществе неизбежно приводило и к развитию бюрократизма и тут уже ничего не могли поделать даже лучшие образцы культуры и высшее образование. Зарегламентированность течения советской жизни резко увеличила показатели бюрократизации аппарата управления. Тот же Орджоникидзе в речи на 15 московской губпартконференции приводил пример, что количество входящих и исходящих бумаг в год в вол- и райисполкомах колеблется от 10 до 30 тысяч. В то время, как в царское время в волостном управлении их имелось только 3 тысячи, то теперь такое количество набирает один сельсовет. По этому критерию следовало признать, что бюрократизм в СССР принял размеры вдесятеро большие по сравнению с царской Россией.
Однако, важнее было, конечно, качественное отличие бюрократизма советского от бюрократизма царского. При царизме бюрократический аппарат во многом испытывал ограничения со стороны самого самодержавия, а также наличием других могущественных социальных групп в обществе. Бюрократия была «при» государстве она являлась своеобразным общественным классом, чьим характерным признаком являлась добыча жизненных средств путем продажи государству своего труда, затрачиваемого на выполнение различных функций государственного строительства и управления. Советская партийно-государственная бюрократия была избавлена от необходимости заискивать перед государством и предлагать себя, она стала самовластна. При большевиках она и стала самим государством.