Россия нэповская
Шрифт:
Особое внимание архитекторов компартии к рабочему классу было вызвано не только ее идеологическим наследством. Само по себе это наследство, набор постулатов, как показывал опыт, было подобно хорошей глине в руках умелого ремесленника, которую можно было мять и лепить как угодно вокруг незыблемого каркаса — сугубо централистического принципа построения и жизнедеятельности общества. И в этом деле не вполне были пригодны социальные элементы, склонные как крестьянство, к хозяйственной, или же как интеллигенция, к умственной, самостоятельности. Требовался слой, обладающий определенными организационными навыками, грамотностью, кодексом морального поведения, но который по своей сути являлся бы зависимым, наемным работником, не обремененным собственностью и не оделенным хозяйственной самостоятельностью. То есть таким, каковым в идеале являлось чиновничество на службе у государства, полностью зависимое от его милостей.
Однако бюрократия не могла стать исключительной основой партии, поскольку именно ей, как силе ассоциированной с государством и наиболее
Процесс структуризации новой общественной пирамиды происходил форсированными темпами, в силу довлевшей суровой потребности неупорядоченного послереволюционного общества в рациональной системе социальных приоритетов. Сталин и его аппарат первыми сознательно отнеслись к этой объективной потребности и даже с успехом подтвердили известную философскую максиму о том, что свобода есть познанная необходимость, «оседлав» закономерный процесс, в то время, как их политические конкуренты продолжали мистифицировать в тумане революционной фразеологии по поводу «диктатуры пролетариата» и «бесклассового общества». Именно та пресловутая серость и неказистость, которыми Троцкий постоянно пытался публично уязвить «маленького человека» Сталина, сделали того намного проницательнее и дальновиднее, чем это могли дать самые высокие трибуны для первого оратора партии.
Но этим проблема не исчерпывается. Троцкий постоянно твердил, что Сталин является «олицетворением бюрократии» и как всегда суживал проблему. Сталин, его китель и сапоги являлись олицетворением не только бюрократии, но всего послереволюционного общества. В своей оценке причин возвышения Сталина Троцкий постоянно делал акцент на объективных обстоятельствах: «Диалектика истории уже зацепила его и поднимет его». Его характеристика Сталина как инструмента и олицетворения бюрократии, как человека, обязанного своими политическими успехами собственной посредственности была односторонней. Троцкому просто было не под силу признать, что Сталин элементарно переиграл его в политической борьбе. На самом деле в процессе возвышения Сталина не было ничего «автоматического». «Нужно быть политически и тактически одаренным человеком, чтобы так как он, найти верное течение в бурных водах большевистской политики» [476] .
476
Такер Р. Указ соч. С. 353.
Кадровая, рутинная, но очень своевременная в плане государственного строительства, работа стала главным оружием «чудесного грузина» в борьбе за личную власть. В 1937 году в узком кругу своих приближенных Сталин сказал следующее. «Известно, что Троцкий после Ленина был самый популярный в нашей стране. Популярны были Бухарин, Зиновьев, Рыков, Томский. Нас мало знали, меня, Молотова, Ворошилова, Калинина. Тогда мы были практиками во времена Ленина, его сотрудниками. Но нас поддерживали средние кадры, разъясняли наши позиции массам. А Троцкий не обращал на эти кадры никакого внимания. Главное в этих средних кадрах. Генералы ничего не могут сделать без хорошего офицерства». «Так не мудрствуя лукаво, в редкую минуту откровения вождь рассказал о том, какую роль сыграл аппарат в его восхождении. Вот здесь его смело можно назвать не только великим практиком» [477] .
477
Лельчук B.C. Послесловие к книге Такера Р. Сталин. Путь к власти. 1879–1929. История и личность. М., 1991. С. 451.
Социально-политический феномен, воплотившийся в таком стратифицированном и многофункциональном явлении, как советская компартия с превеликим трудом поддается идентификации. Привилегированную коммунистическую номенклатуру пробовали называть котерией, кастой, сословием, классом, но следует признать, что ни одно из этих традиционных определений не в состоянии включить в себя все ее главные специфические признаки. Подобного явления ранее человеческая история не знала.
В строгом смысле слова коммунистическая номенклатура не подходит под наиболее распространившееся определение «класса», хотя бы потому, что ее нельзя резко оторвать от остальной рядовой партийной массы, с которой она составляла единый организм, несмотря на то, что ответработники намазывали на белый хлеб спецпайковскую икру в то время, когда рядовые партийцы зачастую не имели и сухой корки. Различие в столовом меню членов партии, т. е. неравенство в иерархии потребления относится к разряду вторичных признаков. Наиболее существенная особенность компартии проявлялась в том, что это была не «партия», не часть, а как раз наоборот, союз частей, некое совокупное представительство всех слоев общества. Из разнообразного арсенала имеющихся определений феномен большевистской партии точнее всего, как ни странно, характеризует архаический термин, к которому привилось иронически-негативное отношение. Сталин называл свое детище «орденом меченосцев» и оказался наиболее точен.
Именно образ средневекого воинственного монашеского ордена с его строгой
Компартия бросила вызов принципам мироздания, она всегда стремилась преодолеть свой особенный характер, посягая на значение все общего и настойчиво пропагандировала те элементы общего, которые присутствовали в ней как в особенном. Попытки ассоциироваться с массой, с советским обществом, проявлялись в культивировании идеологии гегемонии пролетариата, в гибкой кадровой политике и т. п. Все это довольно далеко выводило партию, ее «верхи», за рамки специфического ограниченного классового интереса. С другой стороны, несмотря на то, что партия предложила истории сложную загадку в виде своей своеобразной природы, которая если и не позволяет толковать о традиционном классовом интересе, тем не менее дает основания говорить об устойчивом специфическом интересе той социальной группы, которая являлась физическим воплощением государственной системы и ее коренном интересе именно в централизованном распределении национального богатства.
Государственный централизм, а соответственно и корпоративный интерес новой государственной бюрократии превратились в доминирующие факторы буквально с первых лет и даже месяцев существования советского общества. Здесь не было тайных козней революционных заговорщиков, проявлялось естественное для любой социальной группы стремление к упрочению своего статуса, опиравшееся на объективную общественную потребность в усилении роли государства. Нетрудно заметить, что всеобъемлющие кризисы 1917, 1921 и 1923 годов в конечном счете разрешались централизованным путем, методами государственного регулирования и принуждения. Государство смягчало и разрешало противоречия между основополагающими частями общества, между городом и деревней, и в этом заключалась его огромная историческая роль. Эта роль и явилась объективной основой укрепления государственного аппарата в послереволюционном обществе и его последовательного возвышения до седьмых небес государственного абсолютизма. Из каждого кризиса, сколь бы тот ни был тяжелым и болезненным, госаппарат и его основа — аппарат партийный, выходили окрепшими и еще более уверенными в собственных силах и начертаниях. Сам Троцкий признавал, что обострения противоречий нэпа позволили бюрократии возвыситься над обществом [478] .
478
Троцкий АД. Сталин. Т. 2. М, 1996. С. 145.
Рост государственного сектора в экономике, развитие государственной политической системы порождали трудности и закладывались в основу общественных кризисов 1921, 1923 годов и далее, но вместе с тем они же создавали предпосылки для их преодоления. Первый внутринэповский кризис 1923 года явился сигналом того, что система нэпа завершила свое становление, ее главные противоречия сформировались и противоположности пришли в активное соприкосновение. Глубоко символичным оказалось то обстоятельство, что последовавшее вскоре оживление экономики пришлось на начало 1924 года и совпало со смертью Ленина. Открывался новый этап, оставивший за плечами эпоху диктата революционного идеализма.
Кризис 1923 года пробудил политическую активность в крестьянстве, а также дал толчок давно созревшему конфликту в высшем партийном руководстве. Троцкий, очутившись в изоляции среди членов Политбюро и не имея надежной опоры в Цека партии, энергично искал поддержку в толще самой партии, в ее неоднородной политически активной массе. Позже в эмиграции он как-то сказал, что большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером, а представляет собой прежде всего историческую философию и политическую концепцию. К сожалению, лидеры большевизма, в том числе и сам Троцкий в свое время столь часто и радикально меняли «концепции», что это как раз в первую очередь заставляет задуматься именно о «характере» партии и о «психологии» ее лидеров. Троцкий никогда не пояснял, каким это образом с 1920 года, когда он тесно сотрудничал с Оргбюро и Секретариатом ЦК и лишь мягко журил бюрократию за ее грехи, выступая пламенным защитником госаппарата, всего за три года он вдруг превратился в ее великоненавистника и большого поборника внутрипартийной демократии. Очевидно, что нехитрая «историческая философия» подобного поворота заключалась в том, что во главе аппарата стояли уже не единомышленники Троцкого, а Сталин и его команда.
Сначала Ленин, потом тройка упорно и методически размывали позиции Троцкого в руководстве партии и страны, поэтому он как специфический кумир публичных аудиторий пытался использовать свое естественное преимущество и искал опору в слоях партийной массы. К подобному развороту его так или иначе подталкивал сам сталинский аппарат. В архивах Цека имеется докладная записка Троцкого от 20 октября 1922 года о результатах порученного ему Оргбюро обследования комячейки завода бывш. Бромлей. Явно направленная на ущемление больного самолюбия Троцкого, командировка по поручению сталинского Оргбюро навела его на многозначительные раздумья о возрастной дифференциации в партии.