Россия в меняющемся миропорядке

Коллектив авторов

Эти выводы стали неожиданным результатом исследования Договоров 911 и 945 годов и поводом к переоценке их значения в истории страны. С подачи «Повести временных лет» и Н.М. Карамзина мы знаем их как Договоры Олега, а второй – Игоря с Греками о мире и любви. По результатам анализа их положений они предстали совсем иными: во-первых, инициатором и составителем того и другого была греческая сторона, а посему первый не мог быть «договором Олега с греками», а второй – Игоря с Греками, а наоборот, Греков с Олегом (911 г.) и Греков с Игорем (945 г.). Не стали они, да и не могли стать договорами о мире и любви, которых между ними не было и быть не могло, что подтверждали повторяющиеся военные нашествия киевских князей с многочисленным войском «на Царьград» с неизменным требованием дани и разорением населения, человеческими жертвами, разбоями и грабежами, что никак не соответствовало цели их принятия, заявленной в их титулах. Инициатором и составителем обоих договоров выступала византийская сторона, которую

крайне беспокоили ставшие ежегодными визиты в столицу торговых караванов из Киева с товарами, владельцами которых в своем большинстве являлись дружинники князя. Их поведение в столице Византии – Константинополе, особенно после 907 года, отличалось варварскими замашками, грубостью по отношению к населению и неуважением существующих традиций и порядка в стране, что в любой момент могло стать причиной конфликтов. Поэтому при разработке норм договоров византийская сторона была озабочена единственной целью – обуздать «ходящую в греки Русь за её неподобающее поведение» и одержимости «весьма необузданным влечением своей беспокойной природы». Эта цель выступает как главная и основная и в первом и во втором договорах.

Эти их положения в обоих договорах исследователи отмечали и прежде, в частности В.И. Сергеевич, но не встречали понимания коллег по цеху. Поэтому, как это ни покажется невероятным после двухвековой известности договоров, в их содержании до сих пор обнаруживаются нетронутые наукой «белые пятна». Они и будут рассмотрены нами далее.

Неизвестные факты о договорах Х века, заключенных Византией с киевскими князьями Олегом (911 г.) и Игорем (945 г.)

1. Договоры – средство самозащиты Византии от «проказ» (911 г.) и самоуправства (945 г.) Руси

Здесь сразу же следует сказать, что в титуле этого фрагмента нашего исследования речь идет не о Руси в ее политическом, географическом и этнографическом понимании, а только о подданных киевского князя, «ходящих в греки» по торговым делам, и никого более.

В публикациях, посвященных Договору 911 года, их авторы неизменно отмечают его уникальность и значимость для отечественной истории. И то и другое многие видели в том, что это первый международный договор Руси и Греков, что он соединил «в мире и любви» только формирующееся государственное образование на территории Восточной Европы с самым развитым и богатым государством той эпохи – Византийской империей, что Договор с ее стороны был своего рода актом признания их «равновесия» в глазах современных им европейских народов. То, что это было совсем не так, что авторы этого панегирика выдавали желаемое за действительное, нам и предстоит убедиться.

И начать следует с опровержения легенды о том, что инициатором этого договора, как написано в ПВЛ, был киевский князь Олег. Что же его заставило озаботиться проблемой его заключения? Прошло четыре года с тех пор, как, если снова верить «Повести временных лет» был заключен договор, с которым Олег победителем вернулся из Царьграда. И вот теперь он направляет в Царьград своих «послов» «сотворить» новый мир с Греками». И это делает Олег, который не был замечен в склонности к заключению договоров, решая все вопросы силой, огнем и мечем.

Эти обстоятельства практически не привлекли внимания отечественных авторов, хотя усомниться в том, что Олег был его инициатором, можно было после знакомства с текстом договора. В нем же после первой и единственной статьи, посвященной «миру и любви» сторон сразу следует блок статей уголовного права, и в первой же говорится «если кто убьет, – русский христианина, или христианин русского, – да умрет на месте убийства» (ст. 3). Неожиданность такой нормы в договоре «о мире и любви», более того, сам факт, что ею начинается его содержательная часть, вызывает недоумение. Оно возрастает по мере знакомства с текстом договора, так как за этой статьей следует другие, аналогичные по характеру: «если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битьё пусть даст 5 литров серебра по закону русскому; если же сделавший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды (в оригинале «порты». – К.Р.), в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток» 120 . Таким образом, в форме международного соглашения «о мире и любви» стороны кодифицировали перечень бытовых преступлений, причем с точным указанием и их совершителей – руссов или греков, которые подлежат наказанию за их совершение.

120

ПВЛ. Часть первая. Текст и перевод. С. 223.

В этой связи правомерен вопрос: где и как подданные сторон могли совершать преступления по отношению друг к другу, если страны их проживания разделены пространством в две тысячи верст, что исключало какие-либо формы их повседневного общения. А значит, не могло быть и преступлений, для совершения которых должны быть причина

или повод, которые не могли возникнуть сами по себе без общения подданных сторон.

И они были, причем, ежегодные – в форме, на которую исследователи практически не обращали внимания. Мы же рассмотрим ее подробно с истоков.

К началу Х века греки еще мало, что знали о Киевской Руси 121 . Первым и страшным событием, оставившим неизгладимые следы в памяти нескольких поколений византийцев и в литературных трудах авторов, были впечатления о разбойничьем нашествии киевских князей Аскольда и Дира на страну в 866 году. «Дикими пришельцами с севера назвал их тогда в своих проповедях глава византийской церкви архиепископ Фотий, очевидец и современник этого похода. Он характеризовал их, как «народ неизвестный, живущий где-то вдали, народ варварский, надменный своим оружием, не признающий военной дисциплины» 122 . Аскольд и Дир предприняли поход, движимые жаждой военной добычи» 123 , захват которой был их постоянным промыслом. Патриарх Фотий оставил записи о том, как они ее добывали, отметив жестокость, с какой киевская рать в предместьях города, хватала все ценное, что попадало на глаза, а что не годилось, «истребляли: нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражая мечом, никого не жалея, ничего не щадя, принося всеобщую гибель и опустошение» 124 .

121

Под этим именем она стала известна много позднее – в ХII веке, поэтому здесь и далее это название будет использоваться нами условно, за отсутствием в рассматриваемый период другого. – К.Р.

122

Приводится по книге Ф.И. Успенского «История Византийской империи. Период Македонской династии (867–1057). М.: Мысль, 1997. С. 265.

123

Акунин Борис. Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия. Москва. АСТ, 2014. С. 153.

124

Святейшего Фотия, архиепископа Константинопольского беседа первая на нашествие россов. См.: Договоры русских с греками предшествовавшие заключению их походы русских на Византию. С. 70.

Не меньшую роль в формировании негативного образа «пришельцев с севера» сыграла и возникшая вскоре после этого их похода на Царьград практика стихийного появления в городе все тех же «пришельцев», но уже не в огромных количествах, а лишь многолюдными торговыми обозами на рынке столицы со своими товарами. Довольно скоро эти обозы с «товаром» вооруженным сопровождением стали наведываться в город ежегодно.

Военный поход Олега «на Царьград» в 907 г. заставил уже новое поколение византийцев испытать ужасы такого же их нашествия. Оно окончательно закрепило в сознании византийцев образ людей с севера, как диких варваров. Другие штрихи в формирование этого негатива добавлялись после каждого их пребывания в городе уже в качестве «торговых людей».

По мнению В.О. Ключевского, варяги являлись на Русь вооруженными купцами по пути в богатую Византию, чтобы там послужить императору, с барышом поторговать или пограбить, если представится к тому случай» 125 .

Не будем смешивать тех, кто приходил «на Царьград» военным походом в 866, 907, 941 и 944 годах; и тех, кто так же приходили «в Царьград», но в качестве торговых людей с товаром для продажи, причем ежегодно. В Договоре 911 г. они названы просто «ходящие во Греки».

125

Ключевский В.О. Краткое пособие по русской истории. Репринт. изд. М.: Прогресс. 1992. С. 23.

Эта категория и представляет для нас интерес. Купцами большую их часть назвать нельзя, так как были они дружинниками князя. Для них торговля была дополнительным промыслом, способом реализовать добытый «на основной работе» товар – пленных. Н.М. Карамзин по этому поводу писал, что для них «война была народным промыслом», которым они охотно занимались 126 . Тем не менее, в рассказе об этом их занятии он заменил дружинников «купцами российскими», которые «торговали невольниками или пленными, взятыми на войне, или рабами, купленными у народов соседствованных или собственными преступниками» 127 .

126

Карамзин Н.М. История государства Российского. С. 105.

127

Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 109, 167.