Россия век XX-й. 1901-1939
Шрифт:
Правда, официальное утверждение новой партии затянулось, только 19–28 ноября (2 — 11 декабря) 1917 года (то есть уже после Октябрьского переворота и даже после начала выборов в Учредительное собрание) состоялся 1-й съезд «Партии левых социалистов-революционеров-интернационалистов», окончательно утвердивший эту политическую силу, и лишь затем 4-й съезд эсеровской партии (26 ноября — 5 декабря) полностью исключил «левых» из своих рядов («выделение» левых эсеров из прежде единой партии было, кстати сказать, подобно «выделению» большевиков в 1903 году из единой ранее социал-демократической партии).
Благодаря этому на выборах в Учредительное собрание, начавшихся 12(25) ноября, фактически уже расколовшаяся эсеровская партия представала как нечто будто бы единое, и, скажем, категорическое требование прекратить войну, выражаемое левыми эсерами, могло казаться
Об основательности этого мнения ярко свидетельствует следующее. В шести избирательных округах левые эсеры все-таки успели поставить дело так, что они предстали на выборах как отдельная, самостоятельная партия, и в пяти из этих округов одержали полную победу: за них проголосовало здесь в среднем в три (!) раза больше избирателей, чем за остальных — «правых» — эсеров. По всей вероятности, левые смогли бы победить и во многих других округах, если бы выступали в них отдельно. Так что победа эсеров на выборах в той или иной степени являлась победой левых «раскольников».
А теперь мы переходим к чрезвычайно важной проблеме. В общем сознании господствует представление, что Октябрьский переворот и разгон Учредительного собрания 6 января 1918 года, — это дело рук одних большевиков, которые, в отличие от других тогдашних партий, ратовавших-де за подлинно демократический путь России, совершили беспримерное насилие над историей. В действительности большевики с начала октября 1917 и до середины марта 1918-го действовали в теснейшем союзе с партией левых эсеров, которые, следовательно, целиком и полностью разделяют с ними ответственность за совершившееся.
Этот факт либо замалчивался, либо задвигался на задний план как нечто несущественное и советской, и антисоветской историографией: первая не хотела «умалять» роль большевиков, а вторая не желала снимать с них часть «вины».
Здесь невозможно подробно рассказывать о полугодовом сотрудничестве большевиков и левых эсеров, в результате которого и сложилось то, что называется Советской властью. Но вот хотя бы несколько выразительнейших исторических фактов.
В. И. Ленин уже 27 сентября (10 октября) 1917 года дал директиву (цитирую) «сразу осуществлять тот блок с левыми эсерами, который один может нам дать прочную власть в России». [259] Через несколько дней он утверждает, что «за большевиками, при поддержке их левыми эсерами, поддержке, давно уже осуществляемой на деле, несомненное большинство» (там же, с. 344).
259
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, c. 266.
12(25) октября в Петрограде создается Военно-революционный комитет (ВРК), призванный практически осуществить захват власти, и в него входит более двадцати левых эсеров; 21 октября ВРК окончательно оформляется, и его председателем избирается левый эсер П. Е. Лазимир (1891–1920); впоследствии его имя было оттеснено именами секретаря ВРК В. А. Антонова-Овсеенко и члена бюро ВРК Н. И. Подвойского (оба — большевики). После захвата власти левый эсер М. А. Муравьев назначается главнокомандующим Петроградским военным округом и начальником обороны города от «контрреволюционного» наступления войск Краснова-Керенского. 6(19) ноября Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов (ВЦИК) избирает свой Президиум (то есть — хотя бы формально — высшую власть в стране), и в него входят шесть большевиков во главе с Я. М. Свердловым и четыре левых эсера во главе с М. А. Спиридоновой.
Мне могут возразить, что левые эсеры все же отказались войти в первое Советское правительство, так как считали необходимым введение в него представителей других социалистических партий. Однако в тогдашней обстановке всякого рода колебания были неизбежны: видные большевики А. И. Рыков, В. П. Ногин и В. П. Милютин, согласившись 26 октября войти в правительство, уже 4 (17) ноября вышли из него, мотивируя свой поступок точно так же, как и отказавшиеся участвовать в правительстве левые эсеры.
Но прошло не столь уж много времени, и 24 ноября (7 декабря) левый эсер А. Л. Колегаев стал наркомом земледелия (именно этот пост покинул за двадцать дней до того большевик Милютин). А к
Вообще «пропорция» левых эсеров во всех властных органах того времени составляла не менее 35–40 процентов, что, конечно, весьма внушительно. А в особо важном органе — ВЧК, два (из трех) заместителя председателя, то есть большевика Ф. Э. Дзержинского. — В. А. Александрович и Г. Д. Закс, — были левыми эсерами и сохраняли свои посты даже до июля 1918 года.
В июле, как известно, совершился полный разрыв большевиков и левых эсеров, поднявших восстание против вчерашних союзников. Но это уже иная проблема, к которой мы обратимся ниже. Позднейший разрыв не может перечеркнуть того факта, что до марта 1918 года левые эсеры правили страной совместно с большевиками. 11 (24) января 1918 года, через пять дней после «разгона» Учредительного собрания, Ленин заявил: «Тот союз, который мы заключили с левыми социалистами-революционерами, создан на прочной базе и крепнет не по дням, а по часам» (т. 35, с. 264). Итак, если уж говорить о насильственных действиях большевиков в октябре 1917-го — марте 1918 года, необходимо добавлять, что тем же занималась и значительная часть эсеров, выделившихся в партию левых эсеров.
Впрочем, остается нелестное для них и большевиков сравнение с «правыми» эсерами, которые, мол, сохранили принципиальный демократизм, и именно потому их депутаты, составлявшие большинство в Учредительном собрании, были разогнаны насильниками. Между тем факты свидетельствуют, что эсеры (правые) едва ли могут рассматриваться как последовательные демократы. Так, еще в июле 1917 года один из главных эсеровских лидеров, Н. Д. Авксентьев, недвусмысленно заявил: «Мы не можем медлить с самыми решительными мерами и должны продиктовать свою волю… Настало время действий… Мы должны провести в жизнь диктатуру революционной демократии». [260] Позднее, в сентябре 1917-го, другой эсеровский вождь, В. М. Чернов, резко обвинил своих соратников во «властебоязни», «в уступках кадетам», в привычке «топтаться вокруг власти», и «на возражения, что взятие власти до Учредительного собрания (как и сделали вскоре большевики. — В.К.) является ее узурпацией, отвечал:
260
См.: Политические деятели России. 1917. Биографический словарь. — М., 1993, с. 11.
«…что же касается вопроса об „узурпаторстве“, то кто же может оспаривать очевидный факт, что сейчас массы тянутся именно к социалистическим лозунгам и партиям, а следовательно пришел их исторический черед… «И Чернов сетовал, что власть не была захвачена эсерами ранее: „Надо было, — упрекал он свою партию, — не упускать, когда все шло прямо к нам в руки, а «не удержался за гриву — за хвост и подавно не удержишься“… [261]
Могут возразить, что, несмотря на подобные речи, эсеры все же не предприняли тогда (в отличие от большевиков) реальной попытки захватить власть; слова так и остались словами. Дело в том, однако, что призывы Чернова были совершенно беспочвенными. Ведь «взять власть» над Россией возможно было не в сельской «глубинке», где эсеры действительно пользовались тогда огромным влиянием, но в «столицах». А выборы в Учредительное собрание с беспощадной ясностью показали, что эсеры не имели в столицах ровно никакой опоры.
261
Там же, c. 349.
Так, в Петрограде за них проголосовали… 0,5 процента избирателей, между тем как за большевиков — 45,3 процента плюс за союзных им левых эсеров — 16,2 процента (в целом — 61,5); нельзя не сказать и о том, что петроградский военный гарнизон отдал большевикам 79,2 (!) процента голосов, левым эсерам — 11,2 процента, а эсерам всего лишь 0,3 процента… В Москве эсеры получили больше голосов — 8,5 процента, но это, вероятнее всего, объяснялось тем, что здесь (в отличие от Петрограда) левые эсеры еще не «отделились», а кроме того, большевики получили в Москве 50,1 процента голосов, то есть больше половины, и 70,5 процента — в московском гарнизоне.