РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
Шрифт:
Дирижизм - теория и практика государственно-монополистического регулирования. Появились впервые на рубеже 20-30-х годов XX века во Франции.
Таким образом, на сегодняшний день из всего бывшего Советского Союза только прибалтийским республикам, среди которых эстонцы лидируют, а латыши не так сильно отстают, удалось добиться относительного успеха в переходе к капитализму. Этому есть много причин, но особенно важными представляются исторические и общекультурные. Подобно полякам и венграм и в отличие от остальных бывших советских народов, прибалтийские народы полностью отвергли советское прошлое и были полны решимости как можно быстрее восстановить свою европейскую идентичность и присоединиться к Европе, Относительный успех и несравненно лучшие перспективы прибалтийской экономики удерживают в этих республиках неудовлетворенные и обиженные русские меньшинства. Уровень эмиграции здесь значительно ниже, чем среди русских в Средней Азии. Взаимоотношения между прибалтами и русскими в целом нехарактерны для обычных постимперских. В отношении прибалтов к русским сочетается глубокое возмущение советским имперским правлением со старомодным протестантским североевропейским презрением к отсталым, неряшливым славянам вообще. Что же касается русских, то сегодня, когда российская национальная гордость и достоинство унижены на государственном уровне, русские, естественно, уже не могут чувствовать никакого превосходства по отношению к населению своей бывшей колонии. Хотя к концу 1990-х годов, по
Жители прибалтийских республик заслуженно пользуются репутацией миролюбивых и законопослушных людей, крайне сдержанных в проявлении своих чувств. Тем не менее, принимая во внимание реалии советского правления в Прибалтике между 1945 и 1991 годами, а также многочисленные нынешние поводы для этнической враждебности, практически полное отсутствие насилия в независимых прибалтийских республиках следует признать во многом уникальным. Разумеется, не последнюю роль здесь играет и членство (действительное или желаемое) в европейских институтах. Именно европейское влияние позволило смягчить некоторые наиболее экстремальные дискриминационные меры по отношению к русскому меньшинству - такие как предложенная Латвией ежегодная квота натурализации неграждан или намерение Эстонии отказать в разрешении на работу определенным слоям русской общины. Членство в Евросоюзе, если оно будет предоставлено прибалтийским республикам, должно помочь Евросоюзу сделать еще больший вклад в мирное развитие межнациональных отношений в Прибалтике и в общую безопасность в Европе. Неограниченное право на жительство и трудоустройство в Евросоюзе для всех русских, проживающих в прибалтийских республиках, будет относительно недорогой (учитывая их небольшое количество -численность всей русской общины в трех республиках составляла в 1989 году только 1,7 миллиона человек) и очень дальновидной мерой. Межэтнические отношения в Прибалтике не всегда могут оставаться мирными - несмотря ни на что, в них заложен потенциал, способный вызвать серьезные осложнения в отношениях России и Запада, Поэтому подобная мудрая с государственной точки зрения акция Евросоюза, предупреждающая возникновение будущих проблем, представляется весьма полезной как для жителей Прибалтики, так и для россиян. Между 1945 и 1991 годами позиция Запада по отношению к прибалтийским республикам была совершенно не героической, хотя и неизбежной. Евросоюз не всегда проявлял желание высунуться из-за своих кисельных берегов, чтобы взглянуть на серьезные вопросы европейской безопасности. Теперь пришло время исправить эту ситуацию.
По сравнению с Украиной и Казахстаном, двумя республиками с наибольшим русским населением, отношение прибалтов к русским было куда менее великодушным. Хотя казахский и украинский языки были объявлены государственными и их роль в образовательной системе и государственном обиходе постоянно возрастает, ограничения на использование русского языка здесь гораздо менее строгие, чем в Прибалтике, Впрочем, прибалты могут возражать, что только в их республиках речь идет о действительных политических правах, поскольку их республики являются настоящими демократиями, тогда как Казахстан (и в меньшей степени Украина) живет под авторитарным президентским правлением, соблюдающим лишь слабую видимость демократических приличий. Более того (и это очень понятно в нынешних исторических обстоятельствах), независимо от заявлений президента Назарбаева и безотносительно к казахским законам Казахстан сегодня почти полностью управляется казахами, которые полны решимости сделать так, чтобы приватизация отдала большую часть республиканских богатств в руки казахов (то есть их собственные), а не в руки русского меньшинства.
Прибалтийские республики оправдывают свое отношение к русскому меньшинству тем, что их юридический статус принципиально отличался от юридического статуса любого другого народа, попавшего под советское правление. В 1940 году все три республики были признаны международным сообществом независимыми государствами и членами Лиги Наций, Их аннексия произошла в нарушение международного права и никогда не признавалась западными державами. Республики, образованные в 1991 году, являются преемницами государств, незаконно аннексированных в 1940 году, и, следовательно, признают своими гражданами только тех людей, которые были гражданами в 1940 году, или их потомков. Любой другой человек, проживающий в республике, может, разумеется, иметь вид на жительство, но не может претендовать на автоматическое получение гражданства. Но за всей этой сухой юридической аргументацией стояли более глубокие претензии прибалтийских республик к российскому правлению. Достаточно сказать, что в 1939 году латыши составляли 75,5 процента населения своей республики, а эстонцы - 90 процентов, тогда как к 1989 году эти цифры изменились соответственно до 51,8 и 64,7 процента. Разумеется, здесь сыграли свою роль и военные потери, и жестокие расправы и депортации, проведенные советским режимом, но главным фактором такого изменения пропорций была массовая иммиграция славян. Как это часто бывает в империях, при советской власти коренное население не имело контроля над иммиграцией в свои собственные земли.
Империя всегда, хотя и в различной степени, подчиняет коренное население чуждым ему законам, прививает ему чуждые культурные ценности. Причем изначально предполагается, что это культурные ценности более высокого уровня, чем те, которыми располагало коренное население. Конец империи, как правило, влечет за собой обратную реакцию: коренное население вновь утверждает свои права на территорию, а также ценности своего языка, своей культуры и своих национальных традиций. Но подобная реакция не всегда бывает такой однозначной -в некоторых случаях местная элита признает, что имперское правление оказалось в какой-то степени развивающим, прогрессивным или по крайней мере принесло более высокий уровень благосостояния и государственной мощи и, безусловно, стало шагом вперед по сравнению с тем, что имело место прежде.
У прибалтов не было и не могло быть такого ощущения, поскольку они совершенно справедливо полагали, что советский социализм принес им не только чуждое правление и репрессии, но и навязанную извне отсталость, которая отбросила их назад с почти скандинавских стандартов, по которым они жили в 1930-х годах. Разогретые националистические эмоции народ а, освободившегося от имперского давления, могут стать настоящей проблемой для этнических меньшинств во вновь образованном независимом государстве, особенно если они не являются местными, историческими меньшинствами, а возникли в результате иммиграции при колониальном правлении. Даже сингальцы, которых едва ли можно считать образцом этнической толерантности, не отрицают права на существование имеющих многовековую историю тамильских общин северной части Шри-Ланки - в том случае, разумеется, если те признают превосходство сингальского языка и культуры и согласятся на доминирование сингальцев в государственных учреждениях. С другой стороны, они отрицают право на жительство тамилов, иммигрировавших на остров в девятнадцатом веке, и, как мы убедились, добились от индийского правительства репатриации большей части этих иммигрантов.
Если сравнивать судьбу русских в Прибалтике с судьбой турок и мусульман на территориях, оставленных Османской империей, то нельзя не заметить, насколько она отличается в лучшую сторону. Стоит еще раз напомнить, что в Прибалтике и в помине не было массовой резни
Во многих отношениях самым интересным аналогом положения русских в Прибалтике является судьба китайской и индийской диаспоры в разных частях бывшей Британской империи. Между 1830 и 1876 годами 453 000 индийских рабочих были «импортированы» на Маврикий, 238 000 - в Британскую Гвиану и 143 000 - на Тринидад, После обретения этими странами независимости вспыхнули жестокие конфликты между индийцами и коренным (в случае Вест-Индии африканским) населением. Эти индийцы были заняты на колониальных сельскохозяйственных плантациях, которые можно рассматривать как британский вариант промышленных предприятий общесоюзного значения, подчиненных непосредственно Москве, которая таким образом создавала рабочие места по всему Союзу, 61 000 индийцев, «импортированных» на острова Фиджи, никак не могут считаться крупной диаспорой, но и коренное население Фиджи также было невелико. После обретения островами независимости из-за примерно равного количества индийцев и коренных жителей Фиджи возникли серьезные столкновения при демократических процедурах подсчета голосов и попытках соблюдения прав большинства. Коренное население, особенно его элита, полагало, что имеет право на неограниченную власть на земле своих предков. Они опасались как потери политического контроля над страной, так и перенаселения. Некоторые ратовали за репатриацию части населения в Индию за счет Британии, бывшей имперской державы, которая первоначально доставила индийцев на Фиджи, В этих обстоятельствах стабильная, взаимно толерантная и демократическая внутренняя политика была практически невозможна.
Китайская община в Малайе составляла только 35 процентов от общего числа граждан и имела более древние корни и более богатую и уверенную в себе элиту, чем индийцы Фиджи. Тем не менее представители малайского большинства настаивали на том, что территория страны принадлежит им по историческому праву и что у китайцев есть своя собственная альтернативная родина, Тунку Абдул Рахман, первый премьер-министр независимой Малайи, был членом одного из малайских королевских домов и в высшей степени типичным представителем местной верхушки времен колониального правления. По давним колониальным традициям он был вполне расположен толерантно относиться к меньшинствам и заключать с их элитами закулисные сделки. Трудно ожидать чего-то большего от популиста-националиста. Но даже ему, для того чтобы не потерять доверие электората во время первой независимой предвыборной кампании, приходилось делать акцент на исторических правах малайцев в противоположность британским планам создания новомодной многонациональной малайской территориальной идентичности: ««..что касается предложения отдать независимость в руки «жителей Малайи», надо понять, кто является «жителем Малайи». Эта страна была отнята у малайцев, и малайцам же она должна быть возвращена. Не ясно до сих пор, кто такие «жители Малайи», так пусть же сами малайцы и ответят на этот вопрос». После обретения независимости в вопросах языка и гражданства в Малайе гораздо более великодушно относились к китайцам, чем в Прибалтике - к русским. Что же касается политических прав, то китайцы в Малайе находились примерно в таком же положении, как русские в Казахстане. Государственная и политическая власть находится в руках этнических малайцев и существует для этнических малайцев - такой с самого начала была неписаная малайская конституция. После китайских погромов 1969 года она была узаконена и подтверждена решением Национального консультативного совета запретить общественные или парламентские дискуссии по вопросам, касающимся языка, гражданства и политического господства малайцев. И малайцы, и жители Фиджи выразили бы свое одобрение латвийской декларации суверенитета от 1989 года, в которой говорилось, что Латвия является «единственным местом на земле, где латышская нация в полной мере осуществляет свое право на государственность и может развивать без помех латышский язык, национальную культуру и экономику».
Гораздо труднее делать постимперские сравнения в отношении двух оставшихся бывших советских республик - Белоруссии и Украины. Независимость Белоруссии в значительной степени является историческим казусом, В республике никогда не было сколько-нибудь серьезной традиции государственности и, наоборот, всегда было довольно слабое чувство национальной идентичности. По языку и культуре она близка к России* Ее советская идентичность во многом сформировалась под воздействием страданий, пережитых во время Второй мировой войны, а также из-за поздней, но относительно успешной (по советским стандартам) индустриализации 1960-1970-х годов. В марте 1991 года белорусы голосовали за сохранение Союза, но в любом случае шансы на быстрое получение легитимности независимой Белоруссией упали до нуля во время последующего коллапса российской экономики. В 1994 году на относительно свободных и справедливых выборах население избрало своим президентом Александра Лукашенко, молодого коммуниста, бывшего председателя колхоза, Будучи хорошим оратором, Лукашенко избрал популистское, антикоррупционное направление для критики своего оппонента, выдвинутого коммунистическим истеблишментом, и выказывал такую политическую искушенность и приверженность демократии, которые только можно было ожидать в этих обстоятельствах. Он стал сторонником союза с Россией, и между республиками был заключен ряд соглашений- В принципе, в Российской Федерации, где достаточно места, чтобы приютить гораздо более чуждых ей татар, башкир и якутов, нашелся бы уголок и для самостоятельной белорусской идентичности. Однако, обретя наконец вожделенную независимость, небольшая, но влиятельная националистическая интеллигенция не могла допустить ее утраты и в случае воссоединения оказалась бы источником крупных неприятностей для России. Есть и другие серьезные препятствия воссоединению. Когда государства уже разделились, довольно трудно снова собрать их вместе. Мелочные амбиции правящих элит могут стать большой проблемой. Весьма сомнительно, что Лукашенко захочет стать простым президентом одной из российских автономных республик, и еще более сомнительно, захочет ли российская элита предложить ему какой-то более подходящий вариант. Точно так же остается неясным, входит ли в российские интересы намерение вновь присоединить к себе беднейшую из республик, экономика которой остается полностью не реконструированной и абсолютно советской по своим методам,