Российская империя в цвете. Места России. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский

Кокорев Андрей Олегович

В октябре 1834 года монастырь посетил Николай I и, увидя жалкое, полуразрушенное состояние обительских построек, выразил желание возобновить их в древнем вкусе. В обитель был командирован известный творец „русского стиля“, К. А. Тон, и на исправление келий Михаила Федоровича отпущено из казны 2794 рубля. Между тем, в стенах келий оказались такие трещины, что пришлось разобрать самые стены и вновь сложить их, укрепить фундамент и вывести новые арки. Лет через двадцать пять, именно в 1860 году, по повелению императора Александра II дворец был подвергнут новой реставрации, отделен от общего здания монастырских келий и уже в виде отдельной постройки передан в ведение придворного ведомства.

Седой, древний инвалид, лет восьмидесяти,

поднялся с нами в верхний этаж по широкой, крутой лестнице и отпер дверь. Мы вошли в прихожую.

– Вот налево-то комнаты Михаила Федорыча, – начал рассказывать инвалид, – тут вот кабинет его был, а подальше-то спальня.

Комнаты невысокие, со сводами; освещаются маленькими, старинного типа окнами.

– А тут вот, направо, комнаты великой инокини, Марфы Ивановны. Четыре комнаты всех-то. Задняя, говорят, столовая была.

В задней более обширной комнате, которую старик назвал столовой, лежит книга для записывания имен посетителей, и стоят два или три старинных кресла. Вообще же комнаты почти пусты, и самой подлинности покоев как-то плохо верится.

Сам инвалид относится к ним скептически. Когда мы высказали ему, по душе, свои сомнения, он согласился с нами.

– Чему же и быть, – заметил он, – если тут после них более полутораста лет монахи жили? Конечно, от их-то покоев и звания не осталось.

В правой половине дома находится изразцовая печь, действительно представляющая некоторый интерес по своей замысловатости. На каждом изразце ее нарисовано синим по белому довольно аляповатое, но каждый раз новое изображение, с соответствующею сюжету надписью. Например, изображена корона, а надпись гласит: „прелесная вещь“; изображен гриб, а надпись замечает: „скоро родися, скоро исчез“; звезда и под нею часть земной окружности, надпись: „указует нам путь, имже итти“; барабан: „не потребен безгрому“; скачущая лошадь: „воля со страхом“; дерево: „всегда постоянно“; заяц: „воедином бегании смел“; птица: „провещает весну“; собака под деревом: „не прикасаис ко мне“; змея, обвившая сухой ствол дерева: „стобою засыхаю“, и т. д. Конечно, трудно решить, любовался ли юный Михаил Федорович этими изображениями, разбирал ли он эти хитроумные надписи, но, во всяком случае, печь эта небезынтересна в бытовом отношении, как образец остроумия наших предков.

Из покоев старичок провел нас на деревянную галерею, пристроенную к верхнему этажу позади здания. С галереи устроен ход на находящуюся подле западную стену монастыря.

Мы поднялись на стену и в промежутки между ее зубцами увидели большое пространство, обнесенное другою каменною стеной, но меньших размеров. Главная стена, на которой мы стояли, построена Годуновыми, а та, которая виднелась впереди, сооружена уже по повелению Михаила Федоровича. На ней по углам были поставлены две небольшие башни, а в средине возвышалась зеленая шатровая кровля третьей, устроенной над въездными воротами. От кровли и сама башня получила название Зеленой. Зеленая башня поставлена по повелению молодого царя „в память того, – как сказано в тогдашней вкладной книге, – что он сим местом исшел на царство Московское“.

Со стены мы вслед за старичком вернулись на галерею и спустились в нижний этаж, составляющий как бы подклет дворцового здания. Здесь помещались будто бы людская и кухня. И в кухне, и в людской все чисто, все прибрано, но едва ли все это сохранилось от XVII века. И доныне лица, посещающие монастыри, пользуются обыкновенно пищей из общей братской кухни, а Михаил Федорович и мать его, приехав в монастырь, отнюдь еще не имели того высокого сана, каким впоследствии облекла их народная воля. Разве предположить, что ипатьевский келарь любил сладко покушать и держал под своими кельями особую кухню.

К вечерне давно уже отзвонили, и служба в церкви оканчивалась, когда мы поднялись по лестнице в соборный притвор.

В притворе, за свечною выручкою помещался пожилой монах, заведовавший продажею,

как свечей, так и образков, видов, описаний монастыря и разных книжек. Мы, по мере средств, поддержали его коммерцию и этим расположили его в свою пользу настолько, что по окончании непродолжительной службы он сам предложил нам свои услуги по указанию достопримечательностей соборного храма.

Действительно здесь хранится немало достопримечательного: например, древняя икона XIV века с изображением явления Богоматери Чету, икона Божией Матери, которою Марфа Ивановна благословила сына на царство, резное царское место, присланное Михаилом Федоровичем, и его посох, переданный в обитель вместе с ковшом из Оружейной палаты по приказу Николая I.

Далее монах показал нам две хоругви, вышитые будто бы руками Ксении Борисовны Годуновой. На обеих хоругвях спереди – изображение Святой Троицы, а на обратных сторонах по три святых на каждой. Большинство древних и замечательных икон, хранящихся в соборе, пожертвовано в обитель семейством Годуновых. Живопись на стенах сохранилась древняя. Интересен, не виданный мной в других местах, оригинальный орнамент из кругов, протянутый вдоль стен понизу. Наш чичероне сообщил, что этим орнаментом особенно заинтересовался в свое время художник В. В. Верещагин.

Не менее богата и монастырская ризница. В ней хранятся наперсные кресты – вклад Грозного и Федора Иоанновича, паникадило, пожертвованное Годуновым, большой фонарь для ношения в крестных ходах, с которым, по преданию, явилось из Москвы посольство к юному Романову. Кроме того, в ризнице находится множество дорогих облачений, из которых наиболее замечательны пожертвованные Годуновыми, Екатериною II и императрицею Мариею, супругою Александра II. Есть напрестольное одеяние, устроенное царицею Ириною Федоровной из надгробных покровов ее отца и брата, много золотых и серебряных служебных сосудов и несколько массивных, старинных евангелий, одно из которых весит около двух пудов и при богослужении носится двумя иподиаконами.

Выйдя из собора, мы остановились у каменного столба, поставленного посреди монастыря, неподалеку от колокольни. Столб этот служит памятником записанных на нем различных монастырских событий. Одна из надписей гласит, что до того места, где построена Зеленая башня, царь Михаил, покидая обитель, шел пеший. Другая – что пушки и пищали хранятся в монастыре с XVI века, но это известие не совсем точно. К перечню событий присоединено и стихотворение, из которого можно догадаться о времени постановки памятника.

России сын, святыни чтитель,Ты хочешь знать, чем славится сия обительИ что в ней сделала Господня благодать?Внемли: на месте сем явилась Пресвятая,Под сенью коей здесь жилЦарь, юный Михаил,Родоначальник Николая».

Другим объектом «романовской» съемки в Костроме, осуществленной С. М. Прокудиным-Горским, был «Макарьевский Унженский необщежительный мужской монастырь 1-го класса». Святой Макарий Желтоводский и Унженский стал особо почитаем в Смутное время, поскольку считалось, что молитвенное обращение к нему помогает освобождению из плена. Истово взывали к преподобному и родные томившегося в плену у поляков патриарха Филарета, отца Михаила Романова. Когда он вернулся в Москву летом 1619 года, молодой царь вместе матерью во исполнение обета немедленно совершили паломничество к мощам святого Макария. После возвращения Михаил повелел посещенный им монастырь «учинить между великими обителями наравне с Соловецким».