Российская Зомбирация

Злобин

Волин посмотрел на Ивана, его бэйджик с именем по-прежнему висел напротив сердца. Его обладатель произнес:

– Что тебе сказать?

– Просто скажи кто вы.

Иван пошкрябал треугольный подбородок, оставляя на нем, как после бритья, темные синие полосы. Немного погодя он развел руками:

– Я не знаю.

– Как это?

– Я такой же, как ты, разница в том, что мне нравится завтракать человеческими потрохами. В сущности, отличие между нами лишь в рационе питания, и такие люди, как ты, придают этому почему-то огромное значение. А если бы я питался только раклетом, это тоже был бы повод меня ненавидеть?

Некоторые

трупы слегка шевелились, как будто насильственно изгнанная душа пыталась влезть в тело обратно через ноздри, но это выходил воздух, спрятавшийся в недвижимых теперь легких. Слышно было, как агонизирует нервная система, и пальцы карябают пол. С шипением змей выходила почти черная, не киношная кровь.

Еремей Волин наморщил лоб:

– Что за раклет?

Иван без злобы ответил:

– Одно швейцарское кушанье.

– Ааа...

Помолчали.

В зал осторожно начали просачиваться мертвецы. Они не бежали с криками к сцене, а шествовали чинно, почти чеканя шаг и не обращая внимания на такую вкусную и пока еще теплую кровь, текущую ручьями. Вскоре залу заполнили уже сотни мертвых тел. Они, пошатываясь, шли по проходам, садились в уцелевшие кресла и, складывая на груди руки, миролюбиво смотрели вперед, туда, где в лезвиях софитов стояли двое. Некоторые мужчины наклонялись и пропускали вперед дам в рваной одежде. Стайка зомби-детишек побежала вперед и уселась прямо на трупы в первом ряду.

Все это делалось по какому-то заранее спроектированному сценарию, где каждый знал отведенную ему роль и, поэтому не было потребности в шыканьи, ругани, причитаниях и прочей толкотне, которая обычно бывает при начале концертного представления.

Волин обозревал новых зрителей, среди которых было много тех, кто недавно, каких-нибудь пятнадцать минут назад, занимал свое место, приветствую его, героя и победителя... сейчас они благопристойно, в духе высшего английского общества, наблюдали за ним с пугающим равнодушием.

Полковник спросил:

– А почему не все покусанные люди становятся зомби?

Иван пожал плечами, рассматривая перед собой тело жирного человека. Он был убит, пытаясь сбежать уже на подмостках, от случайной пули, перекрыв своей тушей линию огня.

– Потому что не все люди еще стали дерьмом.

– То есть?

– Зомбями становятся только плохие люди, – безразлично произнес человек, – Овощами – безразличные по жизни, агрессивными, то есть буйными, всякое хулиганье, в чьих жилах при жизни текла злоба.

Волин поморщился, не скрывая своего отвращение к такой бредовой версией даже тогда, когда из зала его фигуру буравили взглядом сотни мертвых слушателей.

– Бред собачий! Это не что иное, как вирус.

– Вирус безразличия, ты прав.

Иван нагнулся и, двумя руками выдрав склизкую, как пиявка, печень бывшего партийного бонзы, стал ее внимательно рассматривать. Волин задумчиво почесал подбородок, не смея прервать таинственное существо, а кем-кем, но человеком, не смотря на живое заверение в этом, Иван не являлся. Никакого приступа тошноты, какой случился тогда в кабинете, не произошло.

– Тебя же зовут Иван?

– Не имеет значения. Как не имели бы для муравьев значения имена людей, разрушавших их муравейник.

– Ааа...

Иван взглянул на человека темными, подернувшимися нетерпением, глазами:

– Слушай, Ерема, ты что, ждешь от меня типично-киношной, литературной речи главного злодея что ли? Где бы я объяснил, почему люди

всех жрали, почему я научился управлять этим процессом, зачем мне все это? Так? Ты реально хочешь обесчестить эту прекрасную комнату, задрапированную кровью, объяснениями? Не жаль меня, пожалей благодушных зрителей.

Зрители закивали головами, иногда переусердствуя и ударяясь лбами о спинку переднего кресла.

– Эээ... ну, да.

Иван громко захохотал:

– А вот хрен тебе! Помрешь в неведение!

Видя то, как заиграли желваки военного, мертвец, если это был он, примирительно произнес:

– Зато я объясню тебе кое-что другое. Видишь эту печень? Хочешь ее пощупать? Нет? А жаль, ты бы почувствовал, как она уплотнена. Этот человек много пил, печень нездорового, темно-серого цвета. Она обескровлена, конечно, но видно, как она болезненна. Бьюсь об заклад, будь я викингом, то никогда бы не стал вонзать в нее свои зубы!

Фен громко и счастливо захохотал. Он отбросил склизкий комок в сторону и, опустив обагрившиеся, как у хирурга, руки в разодранное чрево человека, надавил там на легкое. Оно расползлось, и сквозь кровь было видно, как последние эритроциты омывают черноватую гнильцу. Точно Иван разломал на части трухлявый гриб. На этом представление не закончилось и мужчина, острыми ногтями поковырявшись в левой стороне груди, извлек вовсе не червовое сердце. И не казалось странным, что он так легко управляется с человеческими органами, достать которых без специальных инструментов, было очень проблематично.

– А вот и сердце. Как ты думаешь, Еремей, это было здоровое сердце человека?

– Полчаса назад определенно да, – вяло пошутил человек, – сейчас, скорее всего, нет. Где моя премия?

– Я думаю, ты не прав. Это сердце за свою жизнь перекачало крови больше, чем воды в Волге, но вот билось ли оно когда-нибудь по-настоящему? Тук-тук... тук-тук... при виде девушки невообразимой красоты и с маленькой родинкой над верхней губой? Тук-тук... или когда ждало новости о том, кто же у него родиться? Когда несся в атаку с автоматом наперевес, выполняя прописанный долг... или, хотя бы, совершая хоть что-нибудь, что учащает сердцебиение? Защитить бедняка или вступится в драке за слабого? Сколько тонн крови перекачал этот маленький, по-своему совершенный орган. Этим объемом можно было бы наполнить десятки нефтяных танкеров. И все напрасно. Я думаю, что это сердце билось лишь тогда, когда знакомилось с очередной проституткой, а может взяткой, шикарной машиной, изменой.... И тогда оно билось, билось по-настоящему, как по значительному поводу: тук-тук, тук-тук-туктук. Сливаясь в гул! Чтобы крышу сносило, чтобы выпрыгнуть из окна хотелось и, оттолкнувшись от земли, взлететь к Луне! А там кружить в вальсе, улыбаясь так, что рот вот-вот порвется и пасть на ножны травы, совсем не думая о том, что на луне она расти и не может....! Да ни хрена подобного. Это сердце обыкновенного старого мудака.

Хрупкий человеческий сосуд, где, как думает человек, прописана душа, вместо того, чтобы выскользнуть из руки Ивана, сжался в его как будто увеличившимся кулаке. Поразительно, но твердый орган превратился в лепешку с торчащими оттуда трубами аорт.

– Я думаю, самый запомнившийся поступок этого человека состоял в том, что он в пятом классе сидя на первом варианте, решил обмануть учительницу и написать второй вариант. Собственно он и не жил никогда, вот так вот. Еще вопросы?

– Ответь кто ты, ведь интересно.