Российские предприниматели и меценаты

Гавлин Михаил Львович

Петр Кононович скончался в 1853 году, оставив духовное завещание «по английскому образцу». Только два старших сына от каждого брака (Василий, Николай, Дмитрий и Петр) становились во главе торгового дома. Им в равных долях оставлялись дом и весь капитал, из которого они, в свою очередь, обязаны были выделить всем остальным детям по 20 тыс. рублей каждому. Таким образом, из капитала торгового предприятия, по свидетельству самих Боткиных, без особого ущерба было выплачено 200 тыс. рублей – сумма по тем временам весьма внушительная. Отсюда видно, что отец оставил своим детям значительный капитал. Петр Кононович был уже не только московским купцом 1-й гильдии, но и потомственным почетным гражданином, как и его дети.

«Западники на русской подкладке»

Сыновья Петра Кононовича пробивали себе дорогу в жизни с не меньшими настойчивостью и упорством,

чем отец. Для большинства из них это уже были иные пути, иные сферы деятельности, связанные в большей мере с творческими профессиями: наукой, литературой, искусством. И здесь купеческие сыновья сумели проявить себя с не меньшим блеском, чем в предпринимательстве.

Особую известность в истории русской общественной мысли, литературы и искусства приобрел старший сын П. К. Боткина, Василий Петрович. Родился он, по разным сведениям, в 1810 или в 1811 году в Москве. Для получения образования был отдан в частный пансион. Впрочем, сам Боткин невысоко отзывался о своем образовании, полученном в пансионе. «Воспитывался я, – вспоминал он в конце жизни, – или, точнее сказать, воспитания у меня никакого не было; вышедши из пансиона (весьма плохого), я ровно ни о чем не имел понятия. Все кругом меня было смутно, как в тумане».

Однако, несомненно, пребывание в пансионе пробудило в нем жажду к образованию, там были заложены основы блестящего знания им европейских языков: французского, немецкого, английского. Затем В. П. Боткин самостоятельно выучил итальянский и испанский. Конечно, и эти знания легко можно было утратить, когда после окончания учения отец сделал его приказчиком и засадил в чайный склад, где молодой Боткин должен был с утра до вечера наблюдать за упаковкой чая, вести переговоры с покупателями, помогать отцу в торговых операциях. Сын безропотно исполнял эти обязанности. Но даже в такой обстановке он находил время напряженно заниматься самообразованием. Все окно его комнаты на складе «завалено было книгами – здесь были Шекспир, Шиллер, последние новости французской, немецкой, английской литературы. Он каждую свободную минуту отдавал любимым занятиям».

Лишь в 1835 году в возрасте 25 лет В. П. Боткин добился от отца разрешения впервые поехать за границу. Поездка первоначально была связана с торговыми делами фирмы в Англии, однако он уговорил отца предоставить ему годовой отпуск для заграничного путешествия. Василий Петрович посещает Германию, Францию, Италию. Путешествие очень помогло формированию его литературных и эстетических вкусов. «Искусства я тогда не понимал, – вспоминает он позднее, – а впервые лишь почувствовал его в Италии, особенно в Риме». В дальнейшем вся жизнь его была в разъездах. Он посетил Испанию (которой посвятил свои знаменитые «Письма из Испании»), Марокко, объездил всю Европу, но особенно трепетный восторг испытывал к Италии, которую обошел всю буквально пешком.

О силе этого чувства свидетельствует красочный отрывок из дорожных заметок о его пешем переходе из Швейцарии в Италию через Симплонский альпийский перевал. Вначале он отдает дань романтической памяти Наполеона, повелевшего проложить эту дорогу: «И был же человек, сказавший, чтоб была дорога чрез эти пропасти, сквозь эти скалы, громады гор. Этот человек был Наполеон. Ему стоило только сказать – и она потянулась, послушная исполинской воле его, перепрыгивая мостами через пропасти, взбираясь по отлогостям гор, минуя каменные массы скал, излучиваясь змеею, извиваясь по карнизам… Словом, чувство глубокого уважения наполняло меня, когда я шел по Симплонской дороге; передо мною было поле битвы человека с природою, тверди и силы с умом». А затем Боткин описывает чувство восторга, которое он испытал от первого соприкосновения с Италией: «Из дикой пустыни гор, где глаза, наконец, утомились мрачными красотами их, сердце сжалось среди страшного бесплодия природы, – вдруг увидел перед собою долину светлую, по которой гирляндами стелется виноград, розовеют персики, природа во всей роскоши юга, – я почувствовал, что передо мной была Италия, и надобно испытать такое чувство! Мне стало легко, весело, я лег на траву и с упоением нежил глаза на очаровательной долине, которая, как чаша, лежала между горами, покрытыми темною, густою зеленью. – Италия, Италия, – я наконец вижу тебя! – повторял я, – чудная, блаженная минута!»

В. П. Боткин

По возвращении из-за границы В. П. Боткин познакомился

с В. Г. Белинским, который ввел его в кружок Н. В. Станкевича. Молодой купец, самоучка, ставший знатоком западноевропейских языков, очень заинтересовал московских интеллектуалов того времени: В. Г. Белинского, Н. В. Станкевича, М. А. Бакунина, К. С. Аксакова. Станкевич в письме от 1 мая 1837 года свидетельствует: «Боткин, – молодой купец, недавно приехавший из-за границы, – человек, каких я, кажется, не встречал: столько ума, столько гармонии и святости в душе – мне легче, веселее, когда я его вижу… Может быть, я увлекаюсь, но нельзя не увлечься, встретив человека, в котором так много прекрасного». Белинский тоже в восторге от Боткина, о чем сообщает Бакунину в письме от 16 августа 1837 года: «Его бесконечная доброта… его ясное гармоническое расположение духа во всякое время, его всегдашняя готовность к восприятию впечатлений искусства… отрешение его от своего я – даже не производят во мне досады на самого себя… меня в особенности восхищает в нем то, что у него внешняя жизнь не противоречит внутренней, что он столько же честный, сколько и благородный человек…»

Очень скоро Боткин вошел во все духовные интересы и дела кружка. Среди его друзей цвет литературной и интеллектуальной Москвы того времени – В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, И. С. Тургенев, Т. Н. Грановский, А. С. Дружинин, А. В. Кольцов, И. И. Панаев, М. А. Бакунин, Н. А. Некрасов и многие другие, но по разносторонности эрудиции в сфере искусства (одновременно и литература, и музыка, и живопись) вряд ли кто мог с ним сравняться. Кроме того, в этом блестящем кругу мыслителей он считается одним из лучших истолкователей Гегеля. Культурные интересы Боткина были обширны: живопись и театр эпохи Шекспира, немецкие романтики и русское народное творчество, скандинавская мифология и древнерусская литература. Как отмечали современники, он судил обо всем с тонко развитым вкусом и знанием дела. Его отличал и художественный талант, умение подмечать поэтические стороны жизни и облекать их в художественную форму.

Литературное и критическое творчество В. П. Боткина приобрело известность. С 1836 года он начал печататься в московских журналах («Телескоп», «Молва», «Московский наблюдатель»), петербургских «Отечественных записках» сразличными критическими статьями, рецензиями, переводами. Позднее он принял деятельное участие в «Современнике», где в 1847 году вышли его получившие особую известность «Письма об Испании», изданные через 10 лет отдельной книгой.

В. П. Боткин пользовался почти непререкаемым авторитетом среди русских писателей, художников и мыслителей. Он одним из первых открыл таланты Л. Н. Толстого, А. А. Фета и Н. А. Некрасова. Тургенев переделывал роман «Рудин» под влиянием его критических замечаний, ему первому читал наброски своих произведений «Ася», «Фауст», сообщил план романа «Дворянское гнездо», а Л. Н. Толстой писал ему в 1857 году: «Вы мой любимый воображаемый читатель». Особенно близко в первые годы своей литературной деятельности Боткин сошелся с Белинским, возможно, в какой-то форме помогая иногда ему в работе над статьями. Существуют указания близких им людей о том, что страницы «по романтизму» в некоторых статьях принадлежат перу Боткина.

Когда больной Станкевич летом 1837 года уехал из Москвы, дом Боткиных на Маросейке сделался местом встреч членов кружка и литературных друзей Василия Петровича, одним из центров литературной Москвы, полем битвы, где сражались западники и славянофилы. Боткин, хотя и слыл западником, но не таким явным, как, например, Тургенев. «Западник, только на русской подкладке из ярославской овчины, которую при наших морозах покидать жутко», – писал о нем поэт Афанасий Фет.

Гостеприимный дом Боткиных становится прибежищем многих литературных друзей писателя. Он был последней московской квартирой Белинского перед его отъездом в Петербург. И впоследствии, приезжая в Москву, он, также как и Тургенев, Панаев, Дружинин и др., останавливался большей частью в доме Боткина. Бывали здесь и Н. В. Гоголь и великие актеры М. С. Щепкин и П. С. Мочалов.

В эти годы В. П. Боткин начинает регулярно устраивать у себя литературные и музыкальные вечера, заражая всех своим энтузиазмом и увлеченностью. Собрания у Боткина становятся знаменитыми на всю образованную Москву. Кружок московских интеллектуалов не распался, несмотря на то, что в 1839 году умирает за границей от туберкулеза Станкевич, а Белинский уезжает в Петербург. Возвратившийся из ссылки в 1837 году Герцен особенно близко сошелся с В. П. Боткиным. В «Былом и думах» он вспоминает о боткинском кружке: «Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде».