Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Андреев Андрей Юрьевич

Итак, суть преобразования Дерптского университета, осуществившегося в конце 1802 г., главным образом, по «вине» профессора Г. Ф. Паррота, можно трактовать двояко. С одной стороны, эстонский исследователь В. Тамул совершенно правильно отмечает, что в результате основанный остзейским дворянством местный университет (Landesuniversit"at) был затем интегрирован в структуру управления Российской империи и превратился в Императорский, т. е. российский университет (Reichsuniversit"at). [926] Очень характерной иллюстрацией этого тезиса служит то, что 9 декабря, т. е. даже еще до окончательного подписания «Акта постановления», министр П. В. Завадовский направил дерптским кураторам предписание подчиняться министерству народного просвещения и подавать туда отчеты. «Паррот искусно сумел достичь согласия с господствующей в правительстве тенденцией. Его интерес заключался в как можно более широком самоуправлении университета; интерес правительства – во включении университета в охватывающую всю империю учебную систему и его подчинение новосозданным центральным органам» [927] .

926

Tamul V. Op. cit. S. 94.

927

Bienemann F. Op. cit. S. 142.

Но, с другой стороны, справедлив, как сейчас будет показано, и обратный тезис: именно это преобразование повлияло на устройство всех остальных российских университетов, т. е. не просто

университет в Дерпте был инкорпорирован в структуру Российской империи, но и сама империя пошла в университетском вопросе тем путем, который ей был указан в отношении Дерпта. Прямое свидетельство современника, подтверждающее это, находится в письме бывшего (т. е. уже уволенного после принятия «Акта постановления») вице-куратора Дерптского университета И. Ф. Унгерн-Штернберга от 20 января 1803 г. Еще до утверждения и обнародования Предварительных правил он писал об учреждении в России новых университетов, в которых «привилегии профессоров будут полностью подобны тем, что присвоены Дерпту согласно новому утвердительному Акту» [928] . Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить статьи «Акта постановления» Дерптского университета с соответствующими статьями Предварительных правил, а также подписанного 4 апреля 1803 г. «Акта утверждения» Виленского университета – первого университетского законопроекта, принятого министерством в обновленном составе после создания Главного Правления училищ и разработанного при участии попечителя Виленского учебного округа князя А. Чарторыйского [929] . Несомненно, что положения многих статей этих документов не просто совпадали, но, по сути, лишь в слегка отредактированном виде переходили из одного акта в другой. Результаты сравнения удобно представить в таблице, где приведены номера соответствующих параграфов:

928

Stieda W. Op. cit. S. 51.

929

ПСЗ. T. 27. № 20701.

Таким образом, одним из источников Предварительных правил народного просвещения 24 января 1803 г., а значит, и всех последующих российских университетских актов, основные положения которых были заложены Предварительными правилами, и прежде всего Устава 1804 г., послужил «Акт постановления» Дерптского университета, утвержденный 12 декабря 1802 г. Наблюдая, каким образом представления о традиционных корпоративных правах немецких университетов перешли из «Акта» Дерптского университета в нормы остальных университетов Российской империи, включая Виленский, мы понимаем смысл упрека Каразина в том, что все российские университеты были устроены «на манер германских XV века». В то же время нельзя не видеть, что реализация и обеспечение этих прав были поставлены под контроль государства (через утверждение ученых должностей министерством и встраивание их в общую иерархию государственной службы).

При этом в части, относившейся к организации учебных округов и управлению школьной системой, Предварительные правила полностью вобрали в себя материалы, подготовленные и одобренные Комиссией об училищах. Что же касается университетской части, то дерптские постановления нельзя считать единственным ее источником: столь же несомненно, что в Предварительных правилах было учтено и прошедшее в Комиссии об училищах обсуждение проекта Устава Московского уни-верситета, подготовленного в Комитете 18 марта 1802 г. Именно оттуда были внесены две принципиальные нормы, которых не было в проекте Паррота.

Во-первых, текущее управление учебными и хозяйственными делами университета вверялось университетскому Правлению, которое состояло из ректора и деканов, избранных факультетами (п. 37). Такое предложение делал Комитет 18 марта 1802 г. с той только разницей, что на тот момент выборность ректора утверждена еще не была, и его место занимал назначаемый директор. Комитет же, в свою очередь, основывался на идее создания университетского Правления, которая содержалась в Плане 1787 г. В результате, исходная идея екатерининского Плана видоизменилась: назначаемые для участия в Правлении чиновники исчезли (в Уставе 1804 г., правда, их место займет определявшийся попечителем «непременный заседатель», но он будет уже не сторонним чиновником, а одним из университетских профессоров), и этот орган стал выборным, образовывая, тем самым, стройную систему «ученой республики», при которой Совет как собрание всех профессоров играл роль верховной законодательной власти, а Правление, избираемое Советом, – исполнительной власти.

Во-вторых, к каждому университету присоединялся Педагогический (учительский) институт, идея которого также четко была разъяснена в докладе Комитета 18 марта. Согласно п. 39 Предварительных правил в институте на казенном содержании находились «студенты со степенью кандидата», а по п. 26 новая ученая степень кандидата приравнивалась в 12 классу по Табели о рангах, как это и предлагал Комитет. Тем самым, Предварительные правила оформили оригинальную трехчленную структуру ученых степеней в Российской империи, явившуюся, как теперь понятно, соединением двух разных идей: из Акта Дерптского университета – ввести степени магистра и доктора, что соответствовало традициям средневековых немецких университетов, и из доклада Комитета 18 марта 1802 г. – ввести Педагогический институт для подготовки профессоров и учителей, обучавшиеся в котором получали степень кандидата. Данная система российских ученых степеней в целом сохранялась (за исключением замены в 1884 г. кандидата университетским дипломом I класса) до 1918 г., при том что в Европе младшие ученые степени в XIX в. практически вышли из употребления, оставив лишь высшую степень доктора [930] . Указанный «сплав» и послужил исходной причиной различий в структуре ученых степеней России и Европы, известных до настоящего времени.

930

Иванов А. Е. Ученые степени в Российской империи. XVIII в. – 1917 г. М., 1994. С. 41. 

Чтобы закончить обсуждение источников Предварительных правил, обратимся к вопросу, повлияло ли как-нибудь на них «Предначертание», составленное Каразиным. Вопрос этот имеет смысл в свете продолжающего повторяться историографического мифа о Каразине как об «авторе» Предварительных правил, а вместе с ними и Устава 1804 г. [931] С одной стороны, находясь на должности правителя дел Комиссии об училищах, а затем Главного Правления училищ, Каразин по своим служебным обязанностям должен был принимать участие в подготовке этих документов и представил, как упоминалось, на первой стадии обсуждения университетского вопроса в Комиссии об училищах свой несохранившийся общий проект, о содержании которого можно судить по дошедшему до нас «Предначертанию», подготовленному для Харьковского университета. С другой стороны, очевидно, что каразинское понимание университета принципиально расходилось с тем итогом работы, который зафиксирован в Предварительных правилах. [932] И дело здесь не только в нежизнеспособности и утопичности чересчур масштабного проекта Каразина. Молодой реформатор так и не смог вернуть к себе доверие царя, которым в конце 1802 г. по университетскому вопросу уже безгранично пользовался Г. Ф. Паррот.

931

Например, см.: Аврус А. И. История российских университетов. Очерки. М., 2001. С. 30.

932

Харківський Національний університет ім. В. H. Каразіна за 200 років. С. 31.

Интересным отголоском этих событий является письмо Паррота к Каразину, опубликованное впоследствии его сыном Филадельфом. Историки несколько раз цитировали это письмо, поскольку в нем содержались любопытные

похвалы Паррота в адрес Каразина за то, что тот сумел «освободиться от всех предрассудков, под влиянием которых составляли уставы других университетов, не исключая и нашего, самого новейшего (т. е. Дерптского — А. А.)», и что в отличие от Дерпта опыт немецких университетов не должен довлеть над Харьковым как «более отдаленным от Германии и не имеющим с ней таких связей». [933] Но конкретно-исторической интерпретации письма никто не давал. Между тем, из самого текста ясно, что письмо написано, скорее всего, в начале января 1803 г., вскоре после возвращения Паррота в Дерпт, [934] и служит его ответом на представленное ему Каразиным «Предначертание» Харьковского университета вместе с «Пояснительной запиской» к нему Очевидно, что их знакомство произошло в конце октября или ноябре 1802 г. в Петербурге, и Каразин, возможно, тогда надеялся, что с помощью Паррота сможет провести в жизнь какие-то из собственных университетских идей. Поэтому письмо надо рассматривать как ответную реплику Паррота в их заочной дискуссии, и, несмотря на множество комплиментов, рассеянных по тексту, ясно, что позиции сторон противоположны, прежде всего по вопросу об управлении университетом. Каразин, как помним, предлагал здесь структуру, напоминающую дерптский «План» 1799 г., где текущее управление делами университета осуществлял Комитет во главе с назначаемым от дворянства директором, который в свою очередь находился под контролем Комиссии из выборных представителей дворянства. Паррот возражал на это: «Идея освободить профессоров от тягости университетского управления останется, я думаю, благочестивым пожеланием, – едва ли она примется. Ваш директор не из профессоров сделается, по самой природе вещей вечным директором, и хорошо еще будет, если место это не сделается всегдашнем наследием старых кляч, которых некуда девать… Нельзя иначе сохранить для университетов необходимую свободу действий, как вручив внутреннее их управление сословию профессоров». [935] Что касается цитированных похвал об отсутствии «предрассудков» в построении университета, то при ближайшем рассмотрении ясно, что они относятся к идее Каразина обойтись без факультетского устройства, оставив чисто предметную организацию преподавания, которой сочувствовал лично Паррот (который, кстати, сам получил не университетское, а специальное образование в Штутгарте), но «по убеждению сотоварищей», т. е. других профессоров, согласился на сохранение в Дерптском университете старых факультетской структуры и факультетских собраний, которые в то же время являлись необходимыми при присуждении ученых степеней. Идеи же Каразина об объединении под одной университетской крышей восьми различных училищ Паррот не комментирует, заметив только, что не думает, «чтоб оно пришлось по вкусу всем: у всякого свой взгляд на вещи и всякому хочется непременно опровергать то, что придумал другой, особливо когда дело коснется до разделения специальностей». [936]

933

PC. 1875. № 5. С. 77.

934

Ученый писал, что после приезда в Дерпт «был завален делами до такой степени, что… не раз должен был просиживать целые ночи», поскольку ему поручили «внутреннее устройство университета», и что он «ждет не дождется июля месяца, чтобы уйти от своих ректорских обязанностей». В самом деле, после триумфального возвращения из Петербурга Паррот немедленно развернул бурную деятельность по переустройству университета на началах, утвержденных Александром I в «Акте постановления», а 22 декабря 1802 г. в соответствии с новым положением был избран (по сути, переименован) из проректоров в ректоры Дерптского университета. Срок его полномочий, действительно, истекал в июле. – Мартинсон Э. Э. Указ. соч. С. 62.

935

PC. 1875. № 5. С. 77–78.

936

Там же. С. 77.

Поэтому принятие Предварительных правил в том их виде, который отражал все пункты, «завоеванные» Парротом, и куда не вошло ни одно из предложений по структуре и управлению университетом, сделанных Каразиным, фактически означало окончательное поражение последнего в университетском вопросе. Каразину действительно пришлось на рубеже 1802–1803 гг. заниматься подготовкой текста Предварительных правил, [937] но в августе 1803 г. в письме императору он жаловался, что эти правила были написаны «известным Вам образом» и что в них Каразин едва-едва мог сберечь только тень некоторых своих идей, «и то, конечно, самых маловажнейших». [938] Это повлекло в дальнейшем его полный отход от разработки университетских законопроектов. 18 февраля 1803 г. Каразин выехал в Харьков для того, чтобы на месте заняться практической деятельностью по организации университета. К обязанностям правителя дел Главного Правления училищ он приступил лишь во второй половине 1803 г., и то будучи резко недовольным порядками в министерстве, к основанию которого «малыми своими силами содействовал». В упомянутом письме к императору от 16 августа 1803 г., оставшемся, как и другие, без ответа, Каразин жаловался, что канцелярия министра, «присвоив себе имя департамента», рассматривала его как подчиненного и даже не сообщала о поступающих в Главное Правление бумагах, а дела шли круговым образом от министра к Правлению, попечителям и обратно министру, наиболее же важные вопросы решались лично Завадовским, который одновременно бывает «и предлагатель, и исполнитель, и член, и председатель, и министр». Поэтому и в Петербурге Каразин продолжал в основном заниматься вопросами, связанными с подготовкой открытия Харьковского университета, но не всегда удачно и в итоге, вступив в конфликт с министром, обвинявшим Каразина в самовольном расходовании университетских средств, в июле 1804 г. получил выговор от Александра I, запретившего ему «мешаться в дела» Харьковского университета, после чего подал в отставку, чем и завершилась его служба по ведомству народного просвещения. [939]

937

На это впрямую указывает в своей записке о Каразине В. Г. Анастасевич – Чтения в ОИДР. 1861. Кн. 3. Отд. V. С. 192.

938

PC. 1875. № 10. С. 275; № 11. С. 476. В записке Александру I, переданной 16 августа 1803 г., Каразин, представляя обширную жалобу на весь ход работы министерства народного просвещения, пишет, что свое недовольство (включая туда удаление от работы в Комиссии об училищах, на которую был назначен указом 8 сентября 1802 г.) он скрывал в течение десяти месяцев – т. е. его неприятности начались в ноябре 1802 г., что совпадает со сделанным выше выводом о денонсировании в это время императором полномочий Комиссии по решению университетского вопроса – PC. 1875. № 10. С. 273–274.

939

Багалей Д. И. Опыт истории Харьковского университета (по неизданным материалам). Т. 1 (1802–1815). Харьков, 1893. С. 142.

Дальнейшая разработка Уставов российских университетов в 1803–1804 г. происходила уже без участия Каразина. 7 февраля 1803 г. Главное Правление училищ постановило приступить к разработке на основе Предварительных правил «общего» университетского Устава, «который бы мог служить образцом частным», и разделило работу между Фусом, которому получили главу об устройстве учебной части, Озерецковским – о внутреннем управлении университетом, Янковичем де Мириево – об управлении университетом училищ, и Клингером – о хозяйственной части [940] . Составляя учебное устройство университетов, Фус смог провести идею, впервые высказанную им еще в Комитете 18 марта 1802 г., о разделении преподаваемых наук на части по примеру Французского национального института, т. е. на отделения словесных, нравственно-политических, физико-математических и врачебных наук.

940

РГИА. Ф. 732. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 13—14; ср. Рождественский С. В. Исторический обзор… С. 56.